- Заставляете ждать себя, - упрекнул его Лумис. Как всегда, он был прекрасно одет. На нем был ворсистый джемпер в стиле Тони из Пимлико, ботинки от "Харбингера и Омена" позвякивали колокольчиками, встроенными в каблуки, а разноцветный пояс, сплетенный из крыльев японских жучков, великолепно подходил к синим клетчатым подтяжкам. Но несмотря на всю свою элегантность, Лумис выглядел неважно: нижняя губа его дрожала, выдавая внутреннее смятение.

Изучив меню, Кромптон заказал довольно старомодную комбинацию под номером два. Лумис предпочел экзотический тридцать седьмой номер. Они обменялись несколькими светскими фразами, но в конце концов Лумис не выдержал:

- Послушайте, Кромптон, прекратите наконец все это.

Кромптон вопросительно поднял брови.

- Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Об этом белобрысом придурке, которого вы натравили на меня.

- Вы имеете в виду Билли Берсеркера?

- Теперь он зовет себя Сэмми Слик, - сказал Лумис. - Думаю, вам интересно будет узнать, что он живет с моей женой. И это единственное, что меня утешает во всем этом безобразии. Я принадлежу себе только в те, к сожалению, редкие мгновения, когда он с ней. А так он прилип ко мне ближе, чем моя собственная тень - даже ночью он рядом!

- У этого юноши серьезные намерения, - сказал Кромптон.

- Но из него никогда ничего приличного не получится. Трущобные ворюги вот его компания, пусть с ними и якшается.

- Что ж вы сами-то не посоветовали ему это?

- Он просто записал мой совет в блокнот и продолжает преследовать меня. Кромптон, вы должны избавить меня от него! Я ничего не могу делать, когда он рядом. Как я могу выполнять мою работу - обольщать богатых женщин, - когда он толчется у меня под ногами! Элистер, как бы сильно вы ни обижались на меня, все равно это несправедливо - лишать человека средств к существованию.

Кромптон тщательно прожевал энчиладу, приготовленную из моркови и грецких орехов, потом аккуратно вытер губы.

- Лумис, - сказал он, - ваши доводы совершенно неуместны в данной ситуации. Наши разногласия - это не разногласия между двумя людьми. Это ссора между двумя частями одного человека. Согласен, обстоятельства весьма необычные, но в этом-то и есть суть проблемы. Для разрешения внутриличностных конфликтов не существует никаких правил.

- А я думаю иначе, - сказал Лумис. - Вы многое упускаете из виду. Да, мы части одной личности, но в то же время я живу отдельно и самостоятельно, и закон признает как мое право на такое существование, так и мое неотъемлемое право отказаться от реинтеграции, если я ее не желаю.

- Я много думал об этом, - сказал Кромптон. - Да, вы имеете законное право поступать, как вам нравится - но не моральное право. Иначе говоря, я морально обязан свести всех нас воедино.

- Не вижу оснований, - возразил Лумис.

- Я считаю, - сказал Кромптон, - что жить надо по законам эволюции: организм должен постоянно обновляться, иначе наступает вырождение и смерть. Закон жизни - простите мою выспренность - побуждает меня восстановить утерянное. И ни о каком желании или нежелании не может идти речи. Если бы это зависело только от моего вкуса, я, скорее всего, постарался бы забыть обо всем и жить в согласии с самим собой. Но жизнь предоставила мне возможность излечиться, и я должен воспользоваться ею, хотим мы этого или не хотим.

Некоторое время они молча поглощали пищу. Кромптону не понравились жирные манча-мантеки, а вот поджаренной фасолью в тыквенном соусе он остался доволен. Лумис же с алчностью аллигатора заглатывал груши, фаршированные горячими маринованными перепелиными язычками, и запивал их из большого графина фруктовым "Антраша'44". Эл Данте с чопорным лицом и бегающими выпученными глазами бизнесмена подошел поинтересоваться, удовлетворены ли дорогие клиенты, а потом отправился обслуживать Билли Берсеркера, который уселся за соседний столик с блокнотом и огрызком карандаша в руках. Лумис сосредоточенно потыкал вилкой кусочек цапли. Потом холодно посмотрел на Кромптона, подчеркнуто медленно выговаривая слова:

- Теперь послушайте меня внимательно, Элистер. По характеру я легкомысленный, беззаботный, незлопамятный человек. И не в моих правилах иметь на кого-то зуб или - упаси Бог! - применить против кого-то насилие. Но в данном случае я готов изменить своим правилам. Вы слишком сильно прижали меня, будь я проклят.

- Можете сыграть это на своей машине самовыражения, - с некоторой долей ставшей уже привычной жестокости произнес Кромптон.

У Лумиса задрожали и побелели ноздри. Он встал, стараясь сохранить достоинство.

- Ладно, Элистер. Вы думаете, только вы обладаете силой воли и решительностью? Посмотрим. Помните, я предупредил вас.

Он вышел из ресторана в сопровождении Берсеркера, который оглянулся в дверях и подмигнул Кромптону.

В тот же вечер, когда Кромптон собирался выйти прогуляться, дверь его комнаты неожиданно распахнулась. Вошел Лумис, оглядел все вокруг, захлопнул дверь и закрыл ее на ключ.

- Ладно, ваша взяла, - сказал он. - Я решил согласиться на реинтеграцию.

Внезапное подозрение заглушило первый порыв радости Кромптона.

- Почему вы передумали?

- Это имеет какое-то значение? Разве мы не договорились обо всем?

- Прежде всего я хочу знать, почему вы решились.

- Это трудновато объяснить. Может, поговорим об этом после...

Раздался громкий стук в дверь.

- Я знаю, что ты тут, Лумис! - пробасил за дверью Берсеркер. - Выходи, или я сейчас войду! У Лумиса затряслись руки.

- Мне угрожают физическим насилием. В конце-то концов, он куда здоровее меня, Элистер! Пожалуйста!

- Рассказывайте, - неумолимо потребовал Кромптон.

На лбу у Лумиса выступили капли пота.

- Сегодня зашла ко мне Джиллиам, ну и... В общем, сами знаете, как это бывает...

- Я знаю, как это бывает с вами, - сказал Кромптон. - И что же случилось потом?

- Этот ненормальный Берсеркер застал нас в постели и совсем спятил от ревности. Представляете? Меня чуть не убили за то, что я сплю с собственной женой! Все это было бы смешно, когда бы не было так страшно. Знали бы вы, что этот псих хотел сделать со мной! Дверь начала поддаваться под тяжелыми ударами. Кромптон повернулся лицом к своему компоненту.

- Давайте, - сказал он, - будем реинтегрироваться. Оба они твердо посмотрели в глаза друг другу: две части, взыскующие целостности, два края пропасти, соединенные мостками; новая gestalten [Gestal - форма, личность, структура (нем.)], трепещущая на пороге бытия. Лумис вздохнул, и его дюрьерово тело, словно тряпичная кукла, рухнуло на пол. В тот же миг колени у Кромптона подогнулись, как будто ему на плечи взвалили тяжелый груз.

Не выдержали и петли у двери, и Билли Берсеркер ввалился в комнату.

- Где он? - заорал Билли.

Кромптон указал на распростертое на полу тело.

- О! - в замешательстве произнес Берсеркер. - А впрочем, так ему и надо, этому паршивому ублюдку.

Но к кому теперь мне идти учиться, Профессор? Что мне делать?

- Возвращайтесь к своему прежнему занятию - калечить людей, - посоветовал Кромптон. - Это вам лучше всего удается.

Путь от Эйи до Йигги далек, как его ни измеряй: субъективным ли временем или в световых годах. На этой трассе еще не использовались новые навигационные устройства, так что кораблю - западногалактическому клиперу - пришлось медленно, по старинке преодолевать расстояние с помощью побочных спиралей в псевдопространственных структурах.

Кромптон не имел ничего против такого неспешного способа передвижения. Оно обеспечивало ему так необходимый после неурядиц на Эйе отдых и предоставляло возможность поближе познакомиться с персоной, с которой он теперь делил свою голову.