Реинтеграции в полном смысле слова, то есть слияния разрозненных частей в единое целое, конечно, не произошло, поскольку такое возможно лишь при наличии всех составляющих данной личности, да и то результаты бывают разные.

В первый день Лумис был молчалив и подавлен. Кромптон его почти не чувствовал. Но после хорошего сна Лумис явно оправился. Он принял предложение Кромптона, чтобы каждый из них по очереди брал на себя контроль над телом. Они были очень вежливы и предупредительны друг с другом, словно двое незнакомцев, вынужденных временно делить ночлег.

"Медовый месяц" кончился на третьи сутки в полдень. Кромптон съел легкий завтрак, подремал, принял холодный душ и уселся за кроссворд.

Немного спустя Лумис заявил:

- Мне скучно.

- Почему бы тебе не помочь мне с кроссвордом? - предложил Кромптон. - Это колоссальное удовольствие.

- Ну уж нет! - сказал Лумис с таким отвращением, что Кромптон содрогнулся.

- Тогда чем бы ты хотел заняться? Лумис сразу повеселел:

- А что, если пойти в бар и подобрать там себе какое-нибудь дельце?

- Дельце?

- Ну женщин. Или женщину. Я забыл, что нам с тобой и одной хватит.

Кромптон подскочил как ошпаренный и сказал сдавленным голосом:

- Ни в каких женщинах мы не нуждаемся.

- Ни в каких?

- Абсолютно ни в каких.

- Да в чем дело, ты что - гомик? Тогда, конечно, придется что-нибудь придумать.

- У меня нормальные сексуальные наклонности, - отрезал Кромптон. - Но в настоящее время я не собираюсь этим заниматься.

- Почему? - кротко поинтересовался Лумис.

- У меня на это есть свои причины.

- Понятно, - спокойно согласился Лумис. - Ну что ж, дело твое, конечно.

- Меня радует твое благоразумие.

- Каждому свое, как говорил один философ. Мне спешить некуда. Почему бы тебе не вздремнуть часок-другой, а я пока займусь нашим телом и своими делами?

- Ну нет, - сказал Кромптон. - Ни в коем случае.

- Минуточку, - сказал Лумис. - А что, у меня нет права решать, что хочет наше тело?

- Конечно есть, - сказал Кромптон. - Во всех других вопросах я буду куда сговорчивее, вот увидишь. А пока займись чем-нибудь другим - каким-нибудь хобби, например.

- Единственное мое хобби - это секс, - заявил Лумис. - Кроме того, это единственное мое занятие. Да пойми же, Эл, секс - это нормальная физиологическая потребность, такая же, как потребность в еде, и никто не заставит меня думать иначе!

- Я все прекрасно понимаю, - сказал Кромптон. - Но я считаю, что отношения с любимым человеком не сводятся к половому акту; это дело святое, кульминация любви, и поэтому совершаться это должно в атмосфере красоты и спокойствия.

- Элистер, ты что, взаправду девственник? - спросил Лумис.

- Какое это имеет значение? - возмутился Кромптон.

- Я так и думал, - с грустью сказал Лумис. - Пожалуй, придется просветить тебя насчет секса. Это действительно, как ты только что сказал, вещь великолепная, высокодуховная. Но кое-что ты упустил из виду, - Что?

- А то, что секс - это еще и развлечение. Ты хоть раз в жизни развлекался по-настоящему?

- Я только мечтал об этом, - с тоской в голосе признался Кромптон.

- Так к черту мечтания! Дай мне на время контроль над телом. Развлечения это моя стихия! Ты заметил, какая блондиночка сидела напротив, когда мы завтракали? Или сначала поищем кого-нибудь еще?

- То, на что ты намекаешь, просто исключено! - заорал Кромптон.

- Но Эл, ради моего здоровья и спокойствия духа...

- Хватит об этом, - сказал Кромптон. - Это мое тело, не правда ли? Я постараюсь утешить тебя как-нибудь иначе, но о сексе забудь. ;

Лумис больше не выступал, и Кромптон решил, что с этой деликатной темой покончено. Но очень скоро, когда они обедали в главном ресторане корабля, его заблуждение развеялось.

- Не ешь креветок, - сказал Лумис, когда подали закуску.

- Почему? Ты же любишь креветки. Мы оба их любим.

- Не важно. Мы не будем их есть.

- Но почему?

- Потому что они трейф.

- Не понял?

- Трейф - это еврейское слово, означающее нечистую пищу, евреям ее есть не полагается.

- Но Эдгар, ты же не еврей.

- Я только что обратился.

- Что? Что ты сказал?

- Я только что стал иудеем. К тому же ортодоксальным - не каким-нибудь современным неряшливым обрезком, благодарю покорно!

- Эдгар, это просто смешно! Невероятно! Не можешь же ты вот так, с бухты-барахты стать евреем?

- Почему нет? Или ты думаешь, что я не способен на религиозное откровение?

- Ничего более безумного в жизни не слыхал! Черт возьми, зачем тебе все это? - спросил Кромптон.

- Чтобы сделать тебе подлянку, или цорес, как говаривали мои предки по новообретенной религии. Боюсь, что вся эта еда нам не подходит.

- Почему?

- Это же не кошерная пища [Разрешенная по законам иудаизма еда (идиш).]. Давай позовем стюарда и поговорим с ним. У них должны быть блюда, пригодные для верующих иудеев.

- Не стану я никого звать из-за твоего дурацкого богохульного заскока! Абсурд какой-то!

- Конечно, для такого гоя [Гой - не еврей, иноверец (идиш)], как ты, это всего лишь абсурд. Слушай, как ты думаешь, на этой посудине есть шул [Школа (идиш).]? Если я буду соблюдать диету согласно нашим законам, помолиться ведь тоже не помешает, а? И я хочу узнать у капитана, есть ли на корабле мои земляки-единоверцы: может, наберется миньян [Число, количество (идиш). Кворум, необходимый для отправления публичного богослужения (не менее 10 мужчин в возрасте старше 13 лет).], а нет - так хотя бы сыграем в бридж.

- Мы ни с кем не будем говорить! Я в этом не участвую!

- Ты запрещаешь мне исповедовать мою веру?

- Я не позволю тебе делать из меня дурака и издеваться над религией!

- Значит, ты вдруг стал высшим судьей в вопросах религии? - сказал Лумис. - Теперь, Кромптон, я знаю, кто ты такой, ты - неотесанный казак! Ой, за что мне этот мазел [Счастье (идиш)] - надо же было попасть в башку такого фанатика! Кстати, ты не будешь оскорблен в лучших чувствах, если я возьму Библию в судовой библиотеке и почитаю ее про себя? Я займусь этим в каюте, чтобы не поставить тебя в неловкое положение.

- Лумис, хватит играть у меня на нервах! На меня уже и так люди смотрят. Диалог Лумиса и Кромптона проходил неслышно, само собой разумеется, но на лице Кромптона, особенно в глазах, отражались возникавшие во время разговора эмоции, и в самый разгар беседы лицо его дергалось, словно счетчик спидометра. - Давай спокойно закончим обед, а потом обсудим, хм.., все сразу.

- Что значит все сразу?

- Только то, что я сказал.

- Кромптон, уж не хочешь ли ты отлучить меня от вновь обретенной религии?

- Ни в коем случае. Я просто считаю, что мы можем прийти к согласию.., хм.., по всем вопросам. Давай есть суп.

- А что за суп?

- Куриный бульон с ячменным отваром. Ну попробуй хотя бы.

- Ладно, только бисел [Немного (идиш)]. Но если ты думаешь, что это значит, что...

- Потом, потом потолкуем, - сказал Кромптон. - А теперь, пожалуйста, ешь суп.

Дальше обед проходил спокойно, только при переменах блюд Лумис неустанно поминал свою еврейскую маму. Покончив с обедом, Кромптон расслабился, задремал и в рассеянности упустил контроль над телом.

Лумис ловко воспользовался случаем и тотчас вступил в разговор со смешливой рыжеволосой дамой за соседним столиком. Она оказалась женой дизайнера по шлюзам с планеты Дрюиль V, а на Йиггу летела к родителям отдохнуть. Звали ее Алиса-Джун Нети. Небольшого роста, очень живая, с сияющими глазами и стройной, но округлой фигуркой, она тоже скучала в этом долгом космическом путешествии.

Отстраненный, витающий в облаках Кромптон затуманенным взором наблюдал за развитием интимных отношений, за их подмигиваниями и кивками, жестами и легкими, не всегда пристойными намеками. Вскоре они уже танцевали, а потом Лумис великодушно отступил и предоставил Кромптону контроль над телом. Кромптон нервничал, краснел, ноги порой не слушались его, но он был безмерно доволен собой. И обратно к столику провожал ее уже Кромптон, и поговорил с нею немного тоже Кромптон, и Кромптон касался ее руки, в то время как вероломный Макиавелли-Лумис посматривал на них со стороны.