— Вот и все сведения, — сказал Другов. — Надо еще добавить, что из близких родственников Макшеева осталась в живых только его дочь, Елена Николаевна. Ее фамилия по мужу Савельева, и живет она в Москве. Я думаю, не лишнее было бы поговорить с ней. Поручим Ване узнать адрес Савельевой, и мы с Сергеем Ильичей побываем у нее. Может быть, что‑нибудь выясним!

Елена Николаевна Савельева, по профессии врач, жила с дочерью, девочкой лет шести, в двух небольших комнатах у Петровского парка.

Другов и Званцев представились ей и объяснили цель своего прихода: они хотели бы узнать, не осталось ли каких‑нибудь работ, чертежей или записок после смерти профессора Макшеева.

— У меня, к сожалению, ничего не осталось, — сказала Елена Николаевна. — Когда я вышла замуж, папа уехал отсюда и поселился в институте рядом со своей лабораторией. Кое‑что из его старых работ у меня, правда, было, но я все передала в Академию наук.

— В таком случае нам остается только извиниться перед вами за беспокойство и тяжелые напоминания об отце, — сказал профессор.

— Да, смерть отца была для меня страшным ударом. И зачем он только поехал на Кавказ?! Папа всегда проводил лето в средней полосе России: ведь он был страстный рыболов и мог целыми днями с удочкой просиживать у реки. И вдруг я получаю известие, что он убит поздней осенью на Кавказе. Как он туда попал, понять не могу.

— Скажите, — спросил Званцев, — а где именно ваш отец должен был провести это лето?

— Я и сама точно не знаю; где‑то под Серпуховом. Письма я посылала до востребования на станцию Свинская, Курской дороги.

Гости встали.

— Между прочим, — заметила на прощание Елена Николаевна, — вы не первые задаете мне вопросы об отце. Вскоре после его трагической смерти сюда заходили двое каких‑то научных работников и интересовались его бумагами.

Званцев насторожился.

— Простите, не можете ли вы припомнить их наружность? — спросил он.

— Одного я как сейчас вижу! Такой маленький, блондин.

— Что же вы им сказали?

— Да то же, что и вам, — ничего, — развела руками Елена Николаевна.

Геологи вернулись домой обескураженные. Все несколько приуныли. Особенно горевал Ваня, который считал себя главным виновником неудач. Ему казалось, что если бы он серьезно отнесся к делу и вовремя разгадал шифр, чертежи не попали бы в руки врагов, так как он не сомневался, что именно враги стали им поперек дороги.

— Меня все же удивляет яма, — как бы высказывая мысли вслух, заговорил Званцев. — Она слишком глубока. Зачем Макшееву надо было зарывать свои чертежи так глубоко? Да и сил для этого у старика не хватило бы.

— Знаете, — сказал Другов, — я думаю, что глубина ямы объясняется тем, что наши враги ничего в ней не нашли! Не ошиблись ли мы местом? Нет ли в Маланьине второй церкви? Проверьте, Ваня, еще раз расшифровку названия села.

Ваня в тот же вечер взялся за документ Макшеева и газету, служащую к нему ключом.

«Село Малан? Конечно, подозрительно, — думал он. — Очевидно, Макеев или я, переписывая, допустили здесь ошибку. Но в чем ошибка? Прежде всего, Макшеев мог ошибиться в счете строки».

Ваня взял строчкой выше, полупилось «Маланпроно». Строчкой ниже — получилось «Маланитоно». Он брал различные комбинации цифр — ничего не выходило. Тогда ему пришло в голову, что ошибка заключалась в первой цифре группы, то есть в номере газетного столбца. Он исправил в шифрованной записке первые цифры обеих сомнительных групп и взял буквы «д» и «р». Получилось слово «Маландроно».

И вдруг его осенила мысль: это может быть Малое Андроново! Ну конечно! Вовсе нет никакого «вовостока». Лишний слог «во» следует отнести к предыдущему слову! Макшеев не писал лишних букв и слов. Он ошибся в номере столбца!

— Ах мы ослы! Ах чурбаны! — закричал Ваня.

— Что это ты ругаешься? — спросил Ткеша.

— Мы ошиблись. Никогда Макшеев ничего не зарывал в Маланьине! Это Малое Андроново, другое село, расположенное к северу от Маланьина! — кричал Ваня. — Нас сбила карта. «Андроново» написано крупными буквами, а слово «малое» сокращено до одной буквы «м». Я, видимо, ошибся тогда… спутал. Никакого «вовостока» нет, и это не Маланьино, а Малое Андроново… Надо было взять первый столбец, а мы взяли второй. Мы должны немедленно ехать в Малое Андроново.

Оба друга в ту же ночь сели в поезд и к утру уже были на станции Свинская. От станции они пешком пошли к селу. Малое Андроново живописно раскинулось на берегу реки. В конце села в рощице виднелась деревянная церковка. Увидев ее, наши друзья облегченно вздохнули.

Церковь была очень старая, покосившаяся; крыша во многих местах продырявлена, дверь и окна забиты досками. Отметив от нужного угла двадцать два метра, друзья радостно переглянулись. Конец веревки пришелся над тремя сложенными в ряд кирпичами.

Сняв кирпичи, Ткеша лихорадочно принялся работать лопатой. Не успел он прокопать и полметра, как лопата ударилась о что‑то твердое.

— Постой, постой! Осторожнее! — закричал Ваня и стал разгребать землю руками.

Через минуту он извлек из ямы обыкновенную крестьянскую кринку, плотно замазанную глиной. Осторожно разбив ее, Ваня дрожащими от волнения руками, вытащил тетрадь в черном клеенчатом переплете.

Оба стояли в каком‑то оцепенении: казалось невероятным, что тайна Макшеева была у них в руках.

Потом, оглядевшись, Ваня схватил тетрадь, завернул ее в полотенце и сунул к себе на грудь, под рубашку.

Молодым людям стало страшно. А вдруг за ними наблюдают? Внимательно оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет, они быстро зашагали к станции.

Появление Вани и Ткеши на квартире у Званцева, рассказ о поездке и сама тетрадь явились полной неожиданностью для Званцева. Немедленно явился по вызову Другов, и все с огромным нетерпением сели за круглый стол. Профессор раскрыл тетрадь и начал читать.

— «Макшеев И. В. Тетрадь двенадцатая… Несколько мыслей о природе космических лучей (апрель 1933 года)»…

Профессор перевернул несколько страниц.

— Посмотрим, что идет дальше… «Упрощенный вывод формулы Гамильтона (июль 1933 года)».

Он перелистал еще несколько страниц. Его лицо оживилось.

— «Сверхультрафиолетовые лучи особо интенсивной химической активности (август 1933 года).

Еще в 1912 году, изучая ультрафиолетовые лучи колпачка ауэровской горелки, я установил в них присутствие особого рода лучей, гораздо более активных и обладающих гораздо более высокой способностью проникания. Правда, интенсивность этого излучения была ничтожна.

Ауэровский колпачок, как известно, состоит из тканей, пропитанных смесью азотнокислых солей тория и церия, причем первого девяносто девять процентов, а второго только один процент. В пламени газа ткани сгорают, а соли сохраняют форму колпачка. Я доказал тогда, что новые лучи идут исключительно от цериевых солей.

Недавно я вновь занялся этой проблемой. Мне удалось установить, что в момент вспышки паров церия, что бывает при температуре 1800 градусов Цельсия, происходит внезапное излучение сверхультрафиолетовых лучей, продолжающееся, по–видимому, лишь ничтожные доли секунды. Интенсивность излучения зависит от количества церия.

Лучи эти весьма легко проникают через воздух, дерево, бумагу и даже через металлы. Только особо тяжелые металлы — свинец, золото, ртуть — задерживают большую часть лучей. Химическая активность их поистине изумительна. Йодистый азот — вещество весьма легко разлагающееся — взрывается от самого ничтожного излучения. Мне удалось взорвать такими лучами ружейный пистон с гремучей ртутью на расстоянии десяти метров от установки. Вспышку я производил так: помещал крупинку металлического церия в платиновую капсюлю и нагревал ее в пламени гремучего газа. Через некоторое время пары церия разрывали капсюль, воспламенялись и испускали излучение сверхультрафиолетовых лучей. Обычные лучи задерживались при этом экраном из черной бумаги».