Другов взволнованно остановился и осмотрел слушателей.

— Дальше написано другими чернилами, — сказал он. — Продолжаю!

«15 августа 1933 года. Я тревожно провел эти дни. Открытие лучей не дает мне покоя. Ясно, что их можно применять во время войны для взрывов на расстоянии. Это страшное военное изобретение. Имею ли я право продолжать свои опыты над ним? Могу ли я, мирный человек, боящийся ужасов войны, дать такое оружие?..

Нет, мне надо прекратить свои опыты…»

— Дальше запись идет карандашом, — вновь прервал чтение Другов.

— «Пишу взволнованный отвратительным событием. Вчера ко мне в кабинет зашел какой‑то маленький белобрысый человек и отрекомендовался научным сотрудником Ленинградского радиевого института Хромченко. Он начал с лести и сказал, что в институте меня знают и очень ценят. Он выказал хорошее знакомство с моими трудами. Я промолчал. Он стал говорить, что мне трудно и неудобно работать в моей маленькой лаборатории с ограниченными возможностями.

— Такому ученому, как вы, надо иметь собственный институт и неограниченные средства, — сказал он.

Я ответил, что обеспечен всем необходимым и не понимаю, к чему этот разговор. Тогда он неожиданно сказал:

— А знаете, мы могли бы вас устроить лучше. Мы могли бы предоставить вам возможность работать за границей и дать вам сто, даже сто пятьдесят тысяч долларов для ваших работ по передаче химических импульсов на расстояние, — подчеркнул он последние слова.

Я был ошеломлен. Откуда в Радиевом институте могли узнать тайну моего открытия?! И что это — действительно проявление внимания или шантаж, гнусное предложение изменить своей родине?

Хромченко откланялся и сказал, что скоро зайдет.

Обеспокоенный предложением, я решил на следующий день позвонить в Ленинград, директору Радиевого института.

Да, научный сотрудник по фамилии Хромченко у них числится, но он никуда из Ленинграда не уезжал и кроме того… он — брюнет».

Другов остановился.

— На этом рукопись кончается, — больше ничего нет.

В комнате воцарилась глубокая тишина. За круглым столом, перед раскрытой тетрадью, взволнованные, сидели четверо наших друзей.

Первым заговорил Званцев. Он встал… Никогда Ваня не видел Званцева таким вдохновенным.

— Друзья мои! В наших руках изобретение огромной ценности. Правда, оно не доведено до конца, опыты, по–видимому, не завершены, но одно ясно, что враги как‑то пронюхали об этом, пытались купить Макшеева и завладеть его открытием, чтобы направить его против нашей родины. Ясно и другое, что старик Макшеев был неправ, склоняясь к тому, чтобы прекратить свои опыты и таким образом похоронить чудесное изобретение. Я предлагаю нам самим взяться за дальнейшие опыты и проверку макшеевских данных. Затем мы с гордостью передадим наши материалы правительству. А пока давайте сохраним все в глубокой тайне. Ни одна живая душа не должна знать о том, что мы здесь слыхали.

Тут же договорились, что Другов пойдет завтра с утра в Институт тонкой химической технологии и постарается достать сколько‑нибудь металлического церия. В шесть часов решили собраться в лаборатории профессора и попробовать проверить опыт Макшеева.

Когда Ваня и Ткеша пришли в лабораторию, они застали там Другова и Званцева уже за приготовлениями.

Профессору удалось достать несколько граммов чистого церия. Из листочка платины выдавили маленький капсюлечек и крышечку к нему. У стены установили горелку для гремучего газа и баллоны с кислородом и водородом.

Инженер вынул из кармана жестяную коробку и высыпал на стол ее содержимое.

— Вот пистоны для охотничьих ружей, — сказал он. — Они наполняются гремучей ртутью — веществом, легко взрывающимся от огня или даже удара. Пистоны удобны для опытов тем, что все они одинаковые.

Пистоны разложили вдоль комнаты на столах, через метр один от другого.

— Ну, ребята, выносите‑ка отсюда все, что может взорваться или загореться.

Ткеша и Ваня тщательно обыскали всю комнату. Фосфор, бертолетовая соль, селитра, эфир, бензин и другие легковоспламеняющиеся жидкости были унесены из лаборатории в другой конец флигеля. Коробочка с пистонами была укрыта за толстой свинцовой доской.

Профессор отрезал маленький кусочек церия, взвесил его на аналитических весах и сказал с видом лектора:

— Для начала хватит полграмма церия. Мы его поместим в платиновый капсюлечек и замажем щели огнеупорной глиной. Капсюль нагреем в пламени гремучего газа, который, как вам известно, дает температуру до 2000 градусов и, следовательно, может расплавить платину, точка плавления которой равна 1770 градусам. Но этого не произойдет, так как церий плавится при 630 и переходит в пар примерно при 1800 градусах. Пары вырвутся наружу и воспламенятся раньше, чем расплавится капсюль. Итак, к делу!

— Одну минуту, — сказал инженер, — давайте вынем из карманов спички… на всякий случай.

Горелку зажгли, и профессор внес капсюль в ее пламя. Все замерли в ожидании. Капсюль быстро накалился, зашипел и вспыхнул ярким пламенем. В то же мгновение на столе загорелись спички, вспыхнули пистоны, а за стеной раздался глухой удар, потом шум и крики. Ослепленные внезапной вспышкой, наши друзья нашлись не сразу. Первым выбежал в коридор Ткеша, за ним Званцев и Ваня. Здесь они столкнулись с перепуганной насмерть лаборанткой. Она беспомощно бегала по коридору.

Из соседней комнаты, в которой тоже помещалась лаборатория, валил дым. Медлить было нельзя. Ткеша схватил лежавший в коридоре войлок, Ваня сорвал со стены огнетушитель, а инженер вооружился ведром с песком, которое стояло возле двери, и все трое бросились в комнату, где горела какая‑то жидкость. Стена и часть пола были в огне. Через пять в минут огонь удалось ликвидировать без вызова пожарных.

Лаборантка стала объяснять Другову, что она совсем не виновата в этом происшествии. Она стояла далеко от банки с эфиром. Взрыв произошел сам по себе.

Профессор успокоил ее и сказал, что выяснит причину взрыва, к счастью, не принесшего ей вреда.

— Вернее всего, взрыв произошел вследствие… контакта проводов, — промычал он.

Несмотря на неприятный эпизод, все внутренне ликовали.

— А опыт все‑таки блестяще удался, — сказал Ваня, когда волнение несколько улеглось.

— Даже слишком блестяще! Все семь пистонов взорвались, спички вспыхнули, воспламенились пары эфира, несмотря на то, что они были за оштукатуренной перегородкой.

— Да, наделали мы дел! Хорошо еще, что сами вынесли все огнеопасные вещества из нашей комнаты.

— И вынули спички из карманов, — добавил Ткеша.

— Лучи Макшеева оправдали себя, — сказал профессор. — Назовем их просто М–лучами. Это короче и лучше позволит сохранить секрет.

Все согласились.

— А продолжать опыты здесь нельзя. Если столь ничтожное количество церия дало такой эффект, то что же случится, если мы возьмем его в большем количестве? — заключил профессор.

Инженер вынул из кармана трубку и зажег ее о пламя гремучего газа, который до сих пор никто не догадался погасить, затянулся и сказал:

— Я предлагаю перенести опыты на мою дачу… Это, собственно, еще не дача, но есть участок земли и изба — будущая кухня, с печкой и даже с электричеством. Есть и колодец. Местность глухая; от станции Катуар Савеловской железной дороги минут сорок ходьбы. Сейчас там живет только старик–лесничий. Я предлагаю переехать туда с нашими молодцами, а вы, Андрей Васильевич, будете наезжать к нам. Оборудования нам много не потребуется, что нужно, перевезем на машине.

Предложение инженера было принято.

Дача Званцева представляла собой маленькую избушку из двух комнат.

Инженер нашел свою «кухню» в плачевном состоянии: окна были выбиты, крыша протекала, все было покрыто страшной грязью.

После чистки и ремонта домика Званцев привез туда самую необходимую мебель, исправил электричество, а затем на машине было доставлено оборудование: горелка с баллонами, аналитические весы, штативы, химическая посуда, реактивы, а также набор слесарных и столярных инструментов.