— Ну как поживаешь, паршивец? — сказал он, выбравшись из джипа.

— Здорово, давно не виделись. Какого черта ты здесь делаешь?

— А ты что, думаешь, я приглашения буду ждать? Ладно, кушать будешь или как?

Я действительно хотел есть, так что мы зашли внутрь. Там было довольно пусто и как всегда ужасно грязно, не говоря уж о завсегдатаях-дегенератах, которые там торчали. Закусочная была отвратительная. А у тараканов, должно быть, там были даже собственные почтовые ящички.

Мы сели у окна, чтобы видеть прохожих. Джек никогда не утруждал себя тем, чтобы закрывать окна в машине, поэтому ему приходилось посматривать за джипом, где бы он ни находился. Интересная система, должен заметить. Я бы лично предпочел закрыть окна, но у Джека были на то свои взгляды.

Джек всегда носил темные очки. Практически никогда не снимал. Поэтому, когда он вдруг их снял, я подумал: все, сейчас начнется. Я знал, что мама уже его обработала насчет меня, сказала, наверное, что я совсем свихнулся и потерял рассудок и что собрался уезжать. Сняв очки, он сперва притворился, что изучает заляпанное меню. Но потом все-таки завел волыну. Впрочем, он все равно бы это сделал, вопрос был только во времени.

— Что с тобой, а? Выглядишь паршиво. Что это за коричневая хуйня у тебя по всей куртке размазана?

— Да так, что-то пролил, — отозвался я. — Ничего страшного.

Признаться, на синей куртке и в самом деле было довольно большое коричневое пятно, но я знал, что он просто пытается меня подловить. Затем, как я и думал, он прямо перешел к основной теме.

— Слышал, ты на каникулы собрался? — сказал он.

Он делал вид, будто мама ему ничего не рассказывала. Я, впрочем, был уверен в обратном.

— А она, оказывается, и до тебя добралась? Не удивляюсь. Слушай, не верь всему, что тебе говорят, ладно? Мама всегда все перевирает, так что не думай, будто я…

— Да нет, не в этом дело, — перебил он. — Я с ней говорил вчера вечером и спросил, как у тебя дела, она и сказала, что ты на днях уезжаешь, вот, собственно, и все.

— Ну, в общих чертах это и есть мой план на данный момент, — ответил я.

Мне совсем не хотелось снова пускаться в объяснения. Мне уже самому порядком надоело слушать, как я твержу одно и то же по пятому разу. К счастью, подошла черноволосая красавица официантка и спасла меня ненадолго. Зная, что как только она отойдет, все начнется заново, я все равно обрадовался этой маленькой передышке.

Мы сделали заказ. Я, как всегда в подобных забегаловках, попросил яичный сэндвич с беконом, а Джек заказал бургер.

— Ну и куда ты, на хрен, собрался на этот раз? — едва красавица брюнетка ушла, сразу же спросил Джек.

— Наверно, в Чикаго. Главное, подальше отсюда, понимаешь? Здесь меня что-то больше не прикалывает. Уж сколько раз я тебе говорил.

— Хорошо, только дай я тебе кой-чего скажу, Майкл, — продолжал он. — Ты ведь знаешь, я тебя плохому не научу, поверь. Я тебя люблю как родного, и ты должен понять, что бы тебя ни беспокоило — это в тебе самом, и ты от этого никуда не убежишь, пойми. То, что тебя грызет, будет грызть тебя и в Чикаго, и везде, куда бы ты ни махнул на своей «хонде», уж поверь мне.

— Да знаю я, знаю. Но слушай, я не то, чтобы убегаю, я скорее ухожу, понимаешь? Я бросаю этот монотонный и бездушный образ жизни ради другого, ради творческой жизни, понимаешь? К тому же, что мне, всю жизнь дома просидеть? Да кто так, блядь, делает? Ты вот, неужто всю жизнь никуда не уезжал?

— Уезжал, конечно, Майк, но ты не понял. Я тебе говорю — то, что гложет изнутри, таким образом не испарится, поверь. Я очень долго мотался по свету. И знаю, от себя не убежишь, просто поверь. Я, Майк, тебе врать не стану.

В его словах было много правды. Но я не был готов согласиться, будто бегу от себя. Я думал, что все ненавижу и бросаю ради чего-то лучшего. И я до сих пор так считаю.

— Я понимаю, Джек, — ответил я. — Но в том-то и дело, что меня здесь все задолбало. Нервы просто на пределе. Все дело в этом проклятом месте. Дело в этом нью-йоркском образе жизни, в этой крысиной погоне за деньгами и нескончаемой грызне, чтобы выжить. Надоело. Не хочу кончить, как все здешние придурки, не хочу ненавидеть свою бессмысленную жизнь и проклинать самого себя, понимаешь, что я имею в виду?

— Проблема в учебе? — спросил он. — Или в матери? Или в чем?

— Да нет, проблема в другом. Оглядись вокруг, Джек, посмотри на этот город. Смотри, любой человек в здравом уме давно бы свалил отсюда. Понять не могу, почему люди со всего мира сюда стремятся. Не врубаюсь. Вот, поеду в Иллинойс, прочувствую вкус Среднего Запада, сниму квартирку над аптекой, меня наконец оставят в покое. Я устал чувствовать, что в сутках не хватает часов, чтобы заняться чем-то продуктивным, понимаешь? Устал я от этого. Устал от козлов, добивающихся власти, ото всех этих надутых лонг-айлендцев, которые прутся сюда и ведут себя так, будто их мерседесы и слюнявые взаимоотношения — единственно важная вещь в мире. Просто не выношу этих людей. Пошли они. Поищу себе место получше.

Я надеялся, Джек врубится в эту тему. Но в то же время, будучи реалистом, осознавал, что поймет он ее по-своему. Как я уже говорил — у Джека была занятная система.

— Это-то ясно, но вот что я тебе хочу сказать, — проговорил он, переставляя местами соль и перец. — Как же тебе это объяснить?

Джек был самым образованным человеком на свете. Не могу сказать с уверенностью, закончил ли он школу, но человек был умнейший. Людей он читал как с ладони, здравого смысла у него было хоть отбавляй, чего в наши дни у остальных, к сожалению, не наблюдается.

Ну вот, он демонстрировал мне солонку с перечницей и думал, что бы мне такого сказать.

— Тебе нужен стержень, Майк, понимаешь? Видишь вот это? — он указал на солонку. — Допустим, это фундамент, понимаешь? Прежде, чем начать строить, ты должен найти себе прочный фундамент. — Затем он поставил на солонку перечницу. — А сейчас фундамент у тебя шаткий. На шаткой основе ничего не построишь, поверь мне, Майк. Ты должен выяснить, что тебя беспокоит на самом деле — на самом деле, слышишь? Просто поверь, я врать не стану. Я уже говорил, ты мне как сын. И я тебе говорю, незачем тебе на этот Средний Запад, тебе туда не нужно. Это место не для тебя, поверь.

— Я понимаю, о чем ты, клянусь Богом, что понимаю, и очень люблю тебя за это, но мне необходимо выбраться отсюда. Я тут с ума сойду, если останусь. Сойду с ума, точно тебе говорю. Тут нечем вдохновляться, дышать нечем совсем.

— Майк, я не пытаюсь тебя достать, поверь, дело совсем не в этом.

— Знаю, Джек, знаю.

И тут вошла мама. Наверное, был уже час дня. Она села за наш столик, и началась массированная атака с обоих флангов. Мне было уже наплевать. Да, Джек во многом был прав и все такое, но я твердо решил уехать и обратно не возвращаться. Естественно, когда за столом стало нас уже трое, Джек спелся с моей матерью по всем пунктам и оба набросились на меня. Но я не раскрывал рта. Мне больше не хотелось вдаваться в объяснения. Я решил попросту забить. На мое решение уехать ничье мнение повлиять уже не могло.

Вскоре подали наш заказ, мы сидели там, как идиоты, и ели, как свиньи. Даже не разговаривали. Просто каждый ел свой отвратительный ланч и чувствовал полный неудобняк. Ненавижу такие ситуации. Поэтому и не люблю есть в компании. Куда лучше поесть в одиночестве.

Через полчаса маме уже пора было ехать. Возвращаться на работу к двум. Она настоятельно просила меня подумать, пожалуйста, что будет разумнее, и сказала, мол, встретимся вечером. Потом встала и ушла. После ее ухода мне уже не хотелось сидеть в этом загаженном месте с тараканами и мышами, я подал Джеку знак, что пора. Отъезжая, я на прощанье с достоинством продемонстрировал средний палец бульвару Киссена из окна джипа.

Джек подбросил меня до дома. Ах, старая добрая Шестьдесят восьмая аллея! Когда мы остановились, я не знал, что сказать. Прощание определенно не мой конек. По мне, так лучше всего уйти по-английски, а потом прислать письмо уже с нового места. Так проще, по-моему.