Специальный следователь взглянул на Жан-Пьера.

— Гражданин коммодор Огилви, по-видимому, также превосходно выполняет свои обязанности. Я так понимаю, что он именно тот, кого вы обычно назначаете руководителем действующих патрулей.

Внезапный переход к похвале поразил Огилви. Он тем более сбивал с толку, поскольку слова были произнесены точно тем же самым холодным тоном. Даже не холодным, осознал Жан-Пьер. Тон был скорее бесстрастным, чем холодным. Каша, похоже, был одним из тех невероятно редких людей, которые действительно были безразличны ко всему кроме своих обязанностей.

По выражению на лице Женевьевы Огилви заключил, что она была столь же смущена, как и он.

— Ну-у. Я, конечно, рада это слышать, но… — её лицо приняло каменное выражение. — Предполагаю, что это прелюдия к выяснению моей лояльности.

— Вы реагируете эмоционально на всё, гражданка адмирал? Я нахожу это странным в столь высокопоставленном офицере как вы. — Каша положил руки на стол, раздвинув пальцы. Каким-то образом молодой человек сумел создать образ спокойной уверенности возраста на фоне адмирала, которая была в три или четыре раза старше него. — То, что вы были адмиралом при режиме Законодателей, естественно, поставило вас под подозрение. Как могло быть иначе? Однако тщательное расследование пришло к выводу, что вас сделали одним из козлов отпущения за катастрофу Законодателей при Ханкоке, после чего вы были реабилитированы и назначены на новый ответственный пост. С тех пор на вас не падало никаких подозрений.

Женевьева, по-видимому охваченная инстинктом лемминга, на этом не успокоилась.

— И что? После помешательства МакКвин… не говоря уже о том, что Джамка найден убитым…

— Достаточно, — пальцы Каша оторвались от стола, хотя запястья продолжали твёрдо лежать на нем. Человек, хуже управляющий эмоциями, вместо этого в расстройстве всплеснул бы руками.

— Достаточно, — повторил он. — Вы просто не можете быть настолько глупы, гражданка адмирал. Предательство МакКвин делает поиски заслуживающих доверия флотских офицеров ещё более важным для Народной Республики. Следует ли мне напомнить вам, что гражданин председатель Сен-Жюст счёл целесообразным вызвать гражданина адмирала Тейсмана в столицу для принятия общего командования Флотом?

Упоминание о Томасе Тейсмане немного успокоило нервы Огилви. Жан-Пьер никогда не встречал этого человека, но, как и все долго служившие на флоте офицеры, он знал о репутации Тейсмана. Аполитичный, в высшей степени компетентный как военный лидер — и ни капли личного честолюбия как у Эстер МакКвин. Новое положение Тейсмана в качестве главы Флота подчеркнуло простую правду жизни: независимо от того, насколько подозрительной и безжалостной могла бы быть Государственная Безопасность, ей приходилось, в конце концов, полагаться на Флот. Ни у кого больше не было шансов на отражение продвигающихся сил Звездного Королевства. Вооружённых сил, находящихся под непосредственным управлением ГБ, было достаточно, чтобы поддерживать режим власти против внутренней оппозиции. Но Белая Гавань и его Восьмой Флот прошли бы через них как нож сквозь масло — и Оскар Сен-Жюст, как и все, знал это.

Теперь Женевьева выглядела успокаивающейся. К облегчению Огилви, она даже извинилась перед Каша.

— Извините за переход на личности, гражданин специальный следователь.

Извинение было практически пробормотано, но Каша выглядел вполне готовым принять его и закрыть вопрос в целом.

— Хорошо, — заявил он. — Что касается убийства Джамки, то моё личное убеждение состоит в том, что это дело, в конце концов, окажется ни чем иным, как постыдным бытовым делом. Но мои обязанности требуют от меня уделять первостепенное внимание любым возможным политическим последствиям. По этой причине я и поместил под арест гражданина комиссара Радамакэра и гражданина капитана Джастис. И как раз по этой причине я собираюсь проводить систематическую перестановку всех назначений ГБ здесь, в секторе Ла Мартин.

Услышав последнее замечание, офицеры ГБ в комнате немного напряглись. Каша, казалось, не заметил этого, но Жан-Пьер заметил, что губы специального следователя, возможно, сжались немного плотнее.

— Именно так, — добавил Каша убежденно. — Наряду с чрезмерно близкими отношениям между ГБ и местным Флотом, в целом также имеется слишком много разделения обязанностей внутри самой Государственной Безопасности. Очень нездорово. Напоминает мне о кастовых предрассудках Законодателей. Некоторые всегда получают назначения на комфортные должности здесь, на крупных боевых кораблях на орбите Ла Мартина, — его взгляд обежал каюту, как будто тщательно выискивая мелкие приметы роскоши, которые он приказал убрать, — в то время как другие всегда назначаются в длинные и трудные патрули на меньших кораблях.

Его глаза прекратили блуждать по переборкам и уставились на офицеров ГБ:

— Этой практике теперь пришёл конец.

Жан-Пьер Огилви иногда задавался вопросом, на что походил Моисей, после того как сошел с горы получив каменные скрижали. Теперь он знал. Огилви был вынужден сдерживать улыбку. Выражение на лицах офицеров супердредноутов было бесценным. Именно такое, он был уверен, как у пляшущих вокруг Золотого Тельца идолопоклонников, приветствующих пророка, спустившегося с горы.

— Пришёл конец, — повторил Каша, выглядя смакующим каждое из слов.

Как ни странно, каюта, в которую стража отвела Юрия Радамакэра после того, как тот покинул Каша, была больше и менее аскетичной, чем его собственная на борту флагмана коммодора. Это всегда было одним из преимуществ службы на супердредноуте, где жилой площади было куда больше. Она не вполне тянула на «покои» — предположительно, какой-то неизвестный лейтенант ГБ был выселен из неё, чтобы предоставить ему место — но всё-таки была просторнее каюты, занимаемой Юрием на борту КНФ «Шартрез» Огилви.

Тем не менее, это была всего лишь каюта корабля. После ухода охранников — разумеется, заперших за собой дверь — Юрию потребовалось не более пяти минут, чтобы полностью её изучить. И большая часть этого времени ушла исключительно на самоотвлечение; психологическую самозащиту человека, пытающегося не дать всплескам ужаса на задворках разума завладеть собой.

Достаточно скоро, однако, он не мог больше подавлять свои мысли. Так что, не имея никакого представления о том, что будущее готовит для него, Юрий плюхнулся в одно из имевшихся в каюте небольших кресел, и постарался по возможности объективно оценить свои перспективы.

Перспективы были… неважные. Нечасто случалось, чтобы офицер ГБ был арестован самой ГБ. Не будет даже фигового листка разбирательства в Народном Суде. Государственная Безопасность не выставляла своё грязное бельё напоказ. Быстрое расследование. Скорый суд. Как правило — скорое приведение приговора в исполнение.

Положительным моментом было то, что хотя за несколько прошедших лет они с адмиралом Чин и коммодором Огилви стали очень близкой командой — именно такие отношения Государственная Безопасность не хотела видеть между офицерами флота и назначенными наблюдать за ними политическими комиссарами ГБ — они всегда делали всё возможное для сохранения формальности на людях.

Ещё один положительный момент состоял в том, что в ответ на осторожное прощупывание со стороны адмирала Эстер МакКвин, они постарались держаться на расстоянии. По правде говоря, они никогда не принадлежали к заговору МакКвин.

С другой стороны…

Отрицательным аспектом была достаточная очевидность того, в какую сторону склонились бы адмирал, Жан-Пьер и Юрий, если бы МакКвин преуспела в своём плане. Ни один из них не испытывал особенного доверия к МакКвин. Но когда альтернативой был Оскар Сен-Жюст, старая поговорка «знакомый дьявол лучше незнакомого», не выдерживала никакой критики. Кто угодно был бы лучше, чем Сен-Жюст.

Он пробовал снова взглянуть на дело со светлой стороны. В конце концов, они на самом деле никогда не отвечали на прощупывание МакКвин хоть чем-нибудь, что могло быть охарактеризовано как «присоединение к заговору» при любом разумном расширении этого термина.