— Ну, по крайней мере, теперь мы знаем, где мы, сэр, — сказал лейтенант Уилсон. — И я уже проложил курс прямо на Грейсон.

— Ты в этом уверен? — переспросил капитан. — И ты точно уверен, что по пути мы ни на что не налетим?

— Да, сэр, — отозвался связист. — Мы послали им сигнал. И они ответили, спросив, где мы были последние несколько дней.

— Полагаю, лучше всего будет сказать, что мы затаились, сохраняя молчание, на тот случай, если кто попытается тайком проникнуть в систему, — глубокомысленно заметил капитан, потирая подбородок. — Чем меньше мы будем распространяться о прошлой неделе, тем лучше.

— Превосходный ответ, сэр, — сказал старпом, — Связист, передайте это немедленно.

— Есть, сэр.

— У нас две недели, прежде чем нас отзовут на верфь, — заметил капитан. — Мы должны были заняться тренировками, но с экипажем в такой форме, не думаю, что это будет здравой идеей. Мы и без того уже сработались лучше, чем любой другой экипаж, виденный мной.

— Но мы можем это сделать, сэр, — запротестовал старпом. — Экипажу не помешает чуточка дисциплины. Если вы только проявите твердость и развяжете мне руки, сэр…

— У нас нет никаких тисочков для пальцев, Грин. — сказал капитан, качая головой, — Нет, что им нужно, так это развеяться. Сбросить напряжение. Боцман!

— Да, сэр? — старший из рядового состава корабля был плотным, крепко сбитым мужчиной с редкими волосами и носом картошкой, ярко-красного цвета, намекавшим на то, что похоже боцман оказался в «Сибири» благодаря тому же пороку, что и у дока Кирнса.

— Настройте гравитационное поле осевого коридора на конус в сорок пять градусов, одно «жэ»—! — рявкнул капитан. Стукнув по интеркому, он прокашлялся. — Всем свободным от вахты собраться в Осевом, и…. ТАЩИТЕ КАРТОФЕЛЬНЫЕ МЕШКИ!

* * *

Осевой коридор представляет собой большую «трубу», пронизывающую корабль. Обычно в нем устанавливается низкая гравитация, и он используется для перемещения экипажа и оборудования. При низкой силе тяжести экипаж может быстро и легко перемещать грузы с места на место. Или же члены экипажа, желающие чуток «пошалить» могут полетать внутри при 0,2 g на скоростях превышающих сорок километров в час, или поперемещать громадные штуковины вроде ракет или поддонов со взрывчатыми болтами на чуть более медленных скоростях.

Разумеется, закон сохранения массы никто не отменял, так что всем этим «шалунам» в итоге приходится гасить скорость или уклоняться от своих же товарищей движущихся в противоположную сторону на скоростях, превышающих разумные величины. А поскольку человеческое зрение и мозги не создавались для того, чтобы автоматически высчитывать, какая скорость сближения является «превышающей разумную величину», достаточное количество членов экипажа в итоге врезались в товарища, или его громоздкий и иногда смертоносный груз, временами и на скоростях, более подобающим небольшой катастрофе аэрокара.

Осевой коридор на кораблях выдавал не менее 15 процентов от общего числа «несчастных случаев».

Разумеется, скорости «превышающие сорок километров в час» никогда не попадали в официальные рапорты, даже на мантикорском флоте. Требовалось быть уж полным отморозком, вроде Твердолобой Харрингтон, чтобы внести в доклад в действительности произошедшее в Осевом, но по какой-то странной причине в кораблях новых проектов ничего такого не имелось. Разумеется, кораблестроители уверяли, что это сделано, дескать, по причине того, что Осевой коридор угрожает структурной целостности кораблей. С другой стороны, адмиралы из Бюро Кораблестроения срок свой прослужили на кораблях, подобных «Фрэнсису Мюллеру», так что, с точки зрения статистики, шанс на причастность кого-либо из них к «несчастному случаю» в Осевом коридоре был достаточно велик. Что, с профессиональной точки зрения Шона гораздо лучше объясняло причину удаления Осевого, чем какая-то там «целостность».

Шон мрачно обдумывал все это, смотря «снизу вверх» по коридору, в сторону носа, и гадая, не был ли кто из них тем самым кретином, изобретшим катание на картофельных мешках.

«Пол» округлого коридора обычно представлял собой исцарапанные и истертые металлические плиты. Но одна полоса его — U-образная секция примерно двадцати метров в поперечнике, и длиной во весь коридор была по быстрому отполирована и навощена. В то же самое время гравитационное поле в коридоре было установлено на «конус» под сорок пять градусов. Так что вместо того, чтобы тянуть вниз, или, точнее, к обшивке корабля, искусственная гравитация ныне тащила «вбок» под углом. С учетом скользкой вощеной поверхности, все было за то, что ступивший на этот участок наверняка поскользнется, и скользить будет до самого низу. Ближе к концу гравитация была подправлена в другую сторону. Короче — это был искусственный «холм» с «ямой-ловушкой» внизу.

«Внизу», куда ныне с воплями успешно скользили члены экипажа на головоломных, буквально, скоростях.

Картофельные мешки, на которых они скользили, были изготовлены из странного, грубого материала, опознанного Тайлером как «дерюга». Похоже, их более не использовали для хранения картошки, но скорее держали исключительно для этого потрясающе кретинского вида спорта. Они также жутко воняли. Сама природа этого «спорта» порождала газоиспускание и не только, а хранение их между периодами активности лучше всего описывалось термином «выдерживание», во всяком случае, несло от них так, что глаза слезились. Но, по-видимому, это считалось «весельем».

На носовом участке коридора вдали с трудом можно было разглядеть капитана, держащегося за пиллерс и поощряющее вопившего. Похоже, он был обеими руками за «увеселения для команды» и считал их укрепляющими дух и единство среди желающих сыграть в захватывающую самоубийственную игру «найди-ка крепкий пиллерс, да собственной головой».

Сам Шон, скорчившись, сидел в небольшом закутке коридора, являвшимся по совместительству перевязочным постом и пунктом первой помощи. (Ну да, народ в Бюро Кораблестроения может, и был тормозами, но не кретинами же). А заодно следил, как матрос за матросом скользят мимо на воняющих испражнениями мешках, одни радостно вопя, другие же пребывая в тихой, преисполненной ужаса, решимости. Заодно он обдумывал полученные им от уоррента инструкции.

— Как только кто-нибудь пострадает рядом с тобой, тут же отсортировывай их. Если у них простая контузия или порез там, или ссадина, налепи им пластырь, и отсылай прочь. Переломают кости — накладывай лубок, всади укол, чтоб поутихли, и оставь при себе, разберемся с ними потом. А если будут ранения в голову, или с позвоночником что, тут же шли их ко мне.

— Вы хотите сказать, «если» кто-нибудь пострадает.

— Нет, я имею в виду «как только».

В данный момент у него уже было четверо в лубках за постом: двое со сломанными ногами, один с запястьем и один с многочисленными переломами и сотрясением. Причина всех эти травм стала очевидна при наблюдении им за следующим участником «действа».

Один из членов экипажа, Копп, один из старших ракетных техников, как раз смотрел вниз с вершины искусственного «склона». Он был из «преисполненных решимости», и вполне заслуженно. Копп всеми считался за невезучего, так что неудивительно, что он не добрался до тормозящего поля. Увы, вместо этого он попытался поразить всех и заняться «серфингом».

Хотя коридор и был изогнут, поле искусственной гравитации было также изогнуто, вровень с ним, так что поверхность «ощущалась» плоской. Что, в свою очередь, означало, что перенеся вес тела с ягодицы на ягодицу, вполне возможно, при должном везении и мастерстве поерзать туда-сюда по вощеной поверхности, тем самым устроив «слалом» на пути вниз. Ключевые слова здесь «везение» и «мастерство». Недостача даже одного из них посылает слаломиста в ситуацию, обычно описываемую пилотами как «бесконтрольное падение»

Копп проскользил лишь треть пути, прежде чем попал именно в такую ситуацию. Он как раз только начал слалом, как зашел слишком далеко вбок и вылетел на не вощенный участок. Увеличившееся трение замедлило его левую ягодицу, а в полном согласии с Ньютоновыми законами физики правая его ягодица, наряду с прочими частями тела, продолжила перемещаться в том направлении, куда и перемещалась. Тем самым, первым эффектом сего действа было резкое извержение газов, так как сфинктер заднего прохода не справился со своей работой под воздействием разнонаправленных сил, затем вопль боли, стоило телу осознать, что с ним творится, и наконец — «мельница», рушащаяся вниз по коридору, причем мешок летел вращаясь в одну сторону, а содрогающееся тело, вертящееся гораздо быстрее, в другую.