Виктор залился краской при подразумевавшемся оскорблении. Но возражать не стал, по той простой причине, что не мог. За то короткое время, что прошло после его выпуска из Академии ГБ, Виктор успел узнать, что презрение Ушера было слишком близко к правде. И, конечно, в первую очередь поэтому-то он и сидел в этой таверне, как бы опасно это ни было.

Ушер поднял стакан и отпил глоток. Судя по цвету жидкости, и по тому, что было написано в досье Ушера — очень большом досье, хотя Виктор и подозревал, что половина материалов отсутствуют — он был уверен, что это земное виски. Фактически самогон, из какой-то маленькой провинции под названием Теннеси.

Ушер покатал стакан в ладонях, изучая янтарное содержимое.

— Но я решил, что лучше мне не отсвечивать. Поэтому, со временем, я принял предложенное мне назначение в морскую пехоту и вызвался возглавить отряд, приписанный к посольству на Земле. Шесть месяцев пути, как есть, от Народной Республики. Меня это вполне устраивает. Сен-Жюста, по-видимому, тоже.

Ушер одним глотком допил содержимое стакана и поставил его на стол. Его движение было быстрым и плавным. Стакан, опустившись на столешницу, даже не звякнул.

— А теперь к делу, вундеркинд. Зачем ты здесь? Если пытаешься мня подставить, не утруждайся. Мое отношение к ГБ известно Робу Пьеру не хуже, чем Сен-Жюсту. — На мгновение в глазах Ушера блеснул ехидный огонек. — Но Пьер немного симпатизирует мне, ты не знал? Я как-то оказал ему услугу.

Глаза Ушера встретились с глазами Виктора и огонек стал еще ехиднее.

— Так что пойди поищи повышения где-нибудь еще.

Виктор начал было отвечать, но оборвал себя. Наконец появился бармен.

— Что будете? — спросил он и налил Ушеру без дополнительных просьб. Морпех был здесь постоянным посетителем.

Виктор заказал пиво и дождался, пока его подадут, прежде чем продолжить.

— Я вовсе не пытаюсь тебя подставить, Ушер. Мне нужен твой совет.

Ушер снова уставился на свой напиток. Единственным знаком того, что он расслышал слова Виктора, стала поднятая бровь. Виктор поколебался, пытаясь найти лучший способ сказать то, что он собирался сказать. Затем, содрогнувшись, он выложил напрямую.

— Дюркхейм крутит дела с мезанцами. И приспешниками их культа здесь, на Земле. С этой поганой группой, называемой “Священной Стаей”.

Молчание. Ушер несколько секунд смотрел на свое пойло, а затем, еще одним плавным движением, одним глотком выпил половину.

— И почему меня это не удивляет? — пробормотал он.

Его демонстративное безразличие вызвало новую вспышку гнева Виктора.

— Тебе что, все равно? — прошипел он. — Во имя…

— А! Стоп! — Ушер ехидно ухмыльнулся. — Не говори, что вундеркинд собирался воззвать к божеству. Это же суеверие, гражданин.

Виктор сжал челюсти.

— Я собирался сказать “во имя Революции”, — неубедительно закончил он.

— Конечно-конечно. — Гражданин полковник подался вперед, подчеркивая свои слова. — Бедный, бедный вундеркинд. Ты только что обнаружил, что на безукоризненном знамени Революции завелось несколько пятен. — Он отвернулся, ссутулился и снова поднес стакан к губам. — Почему Дюркхейм не должен привечать отбросы вселенной? Все остальное он уже делал. Госбезопасность уже запачкалась настолько, что еще немного грязи даже не будет заметно.

Виктор снова покраснел при оскорблении; и снова не возразил.

Ушер начал было допивать виски, но сделал паузу. Очень короткую паузу. Когда он поставил опустевший стакан на стол, Ушер очень мягко произнес:

— Ты знал, что за тобой следят?

Виктор был поражен, но сохранил достаточно самообладания, чтобы не повернуть головы.

— Дерьмо , — прошипел он, моментально расставаясь с решимостью избегать бранной лексики.

На лицо Ушера вернулась тонкая улыбка.

— Будь я проклят. Действительно верю, что ты искренен, вундеркинд. Не знал, что такие еще остались. Как хорошо ты держишь удар?

Непоследовательность вопроса сбила Виктора с толку.

— А?

— Не важно, — пробормотал Ушер. — Если не знаешь, сейчас выяснишь.

Следующие полминуты полностью смазались в сознании Виктора. У него остались только фрагментарные воспоминания:

Яростно ревущий Ушер, практически каждое его слово — бранное. Посетители бара, отшатывающиеся подальше. Он сам, парящий в воздухе и приземляющийся на спину. Снова взлетевший — каким-то образом — и летящий на стол. Искажённое гневом лицо Ушера, продолжающего изрыгать брань.

И больше всего:

Боль, и кулаки Ушера. Большие кулаки. Боже, как же силен этот ублюдок! Попытки Виктора отразить его удары были столь же безнадежными, как попытки котенка разжать челюсти мастиффа.

Но он не терял сознания полностью. И какой-то частью мозга, посреди этого хаоса, понимал, что Ушер на самом деле не пытается убить его. И даже не пытается нанести ему серьезных травм.

И это было хорошо, поскольку после нескольких первых секунд у Виктора не осталось сомнений, что Ушер мог бы стереть его в порошок. Эта часть его репутации, в конце концов, не была выдумкой революционной мифологии. Несмотря на ужас момента, какая-то часть Виктора пела осанну.

Эдвин Юнг был высок и худощав. Форма контр-адмирала Королевского Флота Мантикоры — едва удерживающаяся на грани дозволенного официальными предписаниями после ухищрений и украшательств портного — сидела на нем идеально. Четкие черты лица и длинные, тонкие пальцы вполне завершали образ офицера-аристократа. Как и расслабленная, вальяжная манера, в которой он сидел в кресле за большим столом своего кабинета.

С первого же взгляда кто угодно знакомый с тонкостями устройства мантикорского общества принял бы адмирала за представителя аристократии — и при этом аристократии высокого ранга. Капитан-разведчик, сидевший по другую сторону стола, считал маленький, со вкусом неброский значок, объявлявший о членстве Юнга в Консервативной Ассоциации, на деле совершенно излишним.

Значок, кроме того, нарушал установления Флота, но адмирал явно не беспокоился, что его могут вызвать на ковер за ношение значка с формой. На Земле единственным мантикорским официальным лицом, которое превосходило его рангом, был посол Хендрикс. Так уж случилось, что посол Мантикоры в Солнечной Лиге находился в одной комнате с адмиралом и капитаном, стоя у окна. И так уж случилось, что у посла на лацкане был такой же значок.

Однако глаза капитана разведки были сфокусированы не на значке. Они были сфокусированы на адмиральской шее. Шея была длинной, тонкой и гибкой. В полном соответствии с происхождением и породой адмирала Юнга.

Капитан был вполне уверен, что легко может ее сломать.

Хотя он не стал бы этого делать, разве только в качестве побочного эффекта. Капитан уже обдумал — и отверг — несколько разнообразных способов сворачивания шеи адмиралу. Но все они были слишком быстры. В первую очередь капитан хотел ощутить удовольствие, раздавливая дыхательное горло адмирала, медленно и методично.

В конце концов, конечно же, позвонки треснут. Раздробленные осколки разрушат спинной мозг и докончат дело. Скорее всего слишком быстро, поскольку капитан был невероятно сильным человеком и не мог припомнить, когда бы еще он был в таком гневе. Но…

Капитан сдержал свою ярость. Усилие было достаточно тяжким, чтобы он уловил только несколько последних слов адмирала, подводящего итог.

— … и я уверен, что вы согласитесь, капитан Зилвицкий. Как только у вас будет шанс подумать в более спокойном и более рациональном состоянии.

Ушами, в которых все еще гремели удары его собственного сердца, капитан услышал голос вступившего в разговор посла:

— Да. Им просто незачем причинять вред вашей дочери, капитан. Как вы сами заметили, это будет из ряда вон выходящим даже для хевов. Как есть, это жестокое и отчаянное деяние выходит далеко за рамки обычной разведывательной работы.