Владимир Иванович не рассмеялся, по своему обыкновению, а заинтересованно взглянул на молодого человека, вспыхивая жемчужной голубизной глаз.

- А Вадим, небось, все записывает, - снова рассмеялся он. - Что это он замыслил?

- Тема наших бесед та же, какая обычно всплывает на встречах одноклассников и однокурсников, потаенные любовные истории, словом, секс в СССР.

Владимир Иванович превесело и лукаво рассмеялся.

- Секс, которого не было, или который все-таки был?!

- Еще какой! Мука и радость нашей жизни.

- Отлично, молодой человек.

- Алексей Князев, - представился он.

- Имя-отечество мои как старика вы знаете. Сергеенко, - протягивая руку, он рассмеялся.

- В таком случае, вы, может быть, присоединитесь к нам? Нас было пять однокурсников и семь одноклассниц Марины. Почти все уехали, нас мало осталось.

- А Вадим?

- Он собирался к вечеру вернуться.

- Хорошо. Он будет грызть себе ногти, если пропустит мои истории.

- Чудесно!

После ужина, к которому приехал Вадим, а затем еще кто-то, Владимир Иванович, который чрезвычайно понравился молодым женщинам, они не хотели верить, что ему за шестьдесят, в гостиной повел речь на тему, по нынешним временам весьма банальную, что творится в студенческих общежитиях, особенно в праздники. А во времена его юности?

Владимир Иванович сходил домой и, переодевшись, оказался в вещах, в каких и молодежь не прочь щеголять, простых и вместе с тем исполненных благородства по расцветке и фасону. Он заговорил с привычкой лектора вести беседу:

- А во времена моей юности студенческое общежитие по своим порядкам напоминало уж точно монастырь, правда, предназначенный для совместного проживания монахов и монахинь, еще молодых и юных. Как так получилось, я не знаю. Возможно, сработали идеи равенства полов, свободы, да и проживание было практически бесплатно, как в Эдеме. Достаточно было завести охранителей в виде сонма ангелов, то бишь коменданта, вахтеров, хозяек белья и уборщиц исключительно из воинственных бабок и молодых женщин, включая коменданта, а в помощь им как идейных блюстителей порядка и нравственности Студенческий Совет общежития под эгидой Комитета Комсомола факультета. Посторонних в общежитие не пускали, в любой момент мог замаячить фигура милиционера; гостей пускали по удостоверениям личности лишь до определенного часа. После одиннадцати все запиралось, никакой музыки, никакого хождения. Лишь некий едва различимый шум присутствия множества молодых и юных сердец, что нарастает в праздники до взрыва и вспышек, как фейерверк.

А если тебя пронизывают тоска и томление и не заснуть, то кажется, что все общежитие этаж за этажом гудит, как лес весной, и слышно, как разносится трель и щелканье курских соловьев.

Я все вижу, как сейчас, в одной из комнат с двумя окнами, с пятью кроватями, а стол посередине, ближе к двери, и тут же два шкафа, они выдвинуты от стены, и там как бы утаенная кровать, которую занимает, разумеется, та из девушек, что там верховодит, но и она же больше всех томится, постоянно пребывая в поисках какого-нибудь исхода.

В то время пронеслись слухи, как одну девушку из нашего курса - она и выделялась по виду и нраву, как Манон, - уличили в грехопадении; по наблюдениям соглядатаев или доносу, выяснилось, что она запиралась в комнате, добро бы, с одним студентом, нет, то с одним, то с другим, а это уже даже не любовь, а похуже... Было учинено расследование, а вели его комендант и члены Студсовета отдельно, и обнародованы были, разумеется, через сарафанье радио, две версии прямо противоположного содержания...

Манон не выселили, это же ЧП и пятно на общежитие, в конечном счете, прозвучали слова «взять на поруки» и т.п., а на самом деле воспользовались ее опытом, но все же позже, поскольку она запустила занятия, ее исключили из Университета, изгнали из Эдема...

Но именно эта история нашей Манон и ее поклонников, с расследованием, возбудила у юношей и девушек и смех, и гнев, и беспокойство, и мечты, и вожделения - всю гамму чувств и треволнений, когда мы близко соприкасаемся с тайнами, столь сокровенными, как любовь и секс. Девушки из комнаты 423 и призадумались: как же быть? Самые заветные помыслы и желания надо оставить и вести себя, как монахини?

- Ну, что значит запирались? Может, всего лишь целовались?

- То с одним, то с другим?

- Целоваться можно то с одним, то с другим, если тебя окружают поклонники, а затем уж сделать выбор, кто из них больше люб.

- Если так рассуждать, должно пойти дальше, чтобы окончательно убедиться, кто больше люб.

Но позже все уже знали, что было, и передавали из уст в уста.

- Один влюбился в нее, а поскольку она с ним охотно танцевала по субботам на лестничной площадке и позволяла себя тискать и целовать в уединенных углах, то он пожелал большего, а ей самой этого хотелось не меньше, вот они стали запираться днем, пропуская лекции, - это сразу уборщицы заметили, но не стали бы доносить, любовь, понятно и простительно, но она стала запираться и с его другом, это уже не любовь, а нечто похуже...

- А они, знаете, какое давали объяснение? Она влюбилась в Валентина и сама обольстила его, а в нее был влюблен его друг Саша, как выяснилось, и очень страдал, намеревался даже броситься с Тучкова моста, и она, чтобы утешить, приняла и его...

- Боже! Ну, о чем мы говорим?

- Мы говорим о сексе, если воспользоваться для простоты, модным словечком.

- Секс? Что это такое?

- От слова сексуальность.

- Сексопильность.

- Сексуальное, сексопильное... Это свойство, присущее прежде всего нам, женщинам. Этим мы и нравимся мужчинам.

- А в мужчинах что нам нравится?

- Это же самое.

- Мы говорим о сексе. О любви я не стану ни с кем говорить, кроме любимого.

- Найди его.

- Я не очень на этот счет беспокоюсь: найдется сам.

- Хорошо, ты веришь. Я - нет. На меня никто не обращает внимания как на женщину.

- А ты женщина? Нет, не скромничай. Я заметила, с тобой мальчики охотно заговаривают.

- Ну, это же чисто по-товарищески.

- Сначала товарищ, - мы же все товарищи, ведь так, затем друг, затем, ой, и возлюбленная!

- Не лучше ли невеста и жена?

- С этим успеется. Я бы, пока свободна, ну, так, для пробы, чтобы затем, выйдя замуж, не глядеть по сторонам и все чего-то ждать, как сейчас.

- Всему свое время. Это правильно.

- Однако время наше уходит. Мы уже не первокурсники, когда только оглядывались вокруг, всего боясь, даже собственных желаний до стыда.

- Но это и хорошо. Я думаю, тут наша женская прелесть проступает как бы втайне и манит взоры.

- Женская прелесть - в жажде любви?

- Женская прелесть - сама любовь, ее проявление в нас.

- Но у кого она есть, у кого нет.

- У всех у нас она есть. Природа наша такая. Мы рождены...

- Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.

- Мы явились на свет для любви.

- Если говорить о природе, мы рождены для продолжения рода человеческого.

- Это потом. Прежде всего надо повеселиться всласть с кем следует. Соблазн, наслаждение - разве не в этом наша женская суть? А потом как вознаграждение...

- Муки деторождения.

- Дети.

- Ну, пока мы сами ведем себя, как дети.

Как только начинаются такие разговоры, как ночь, вновь и вновь они возникают.

- У нас здесь строго. Порядки, как в монастыре.

- Откуда ты знаешь о порядках в монастыре? Небось, из «Декамерона» Джованни Боккаччо?

- Слыхала я о «Декамероне». Но разве там о монастырях?

- Нет, о монахинях, которые развлекаются с садовником.

- С садовником?

- Глухонемым садовником. Другого мужчину в женский монастырь не пустили бы.

- Нет, он только прикинулся глухонемым, чтобы ублажать монахинь без слов.