Игорь тогда откровенно напоил Вадима и, когда тот был в нужной кондиции, сказал, что хочет попробовать по–настоящему, и даже проговорился, что почти любит, почти изнемогает. На правдивое «почти» Вадим внимания не обратил, а вот на лживое «любит» растаял. Ему было больно, но терпимо, ведь Гарик попытался всё сделать правильно, они даже использовали смазку. Вадим уговаривал себя, что это в первый раз, так наверняка у всех, что Игорю понравится и он будет теперь совершенно его. Ему понравилось, но признаваться в этом Гарик не собирался, как не собирался он и переходить из лагеря натуралов в сомнительный и осуждаемый мир голубых. Поэтому их отношения оставались публично–дружескими и единично–интимными. Казалось, что обоих это устраивает. Но так казалось лишь Игорю.

Вадим же ждал. Он прекрасно понимал, что его чувства невзаимны. Он не верил словам Игоря, он видел, что тот его не любит, но у него всё–таки была надежда, что и вера, и любовь когда–нибудь будут. Ведь его друг чудесный человек, нежный и внимательный, никогда не спорит, не капризничает, не сплетничает. Такие синие глаза не могут предать, не могут убить. Надежда есть! Правда, эта его тяга к острым ощущениям! Вот и сейчас — куда Самохвалов звал Игоря? Вадим чувствовал, что любимого нужно спасать. Артур Самохвалов — известный подонок, учился на архитектурном, хотя вряд ли его когда допустят до проектирования зданий. Поступил по блату, учится по блату, работать будет так же. Хотя есть и сомнение в том, что вообще будет работать. Сколотил вокруг себя банду отмороженных, наркошит по–крупному, вымогает по–мелкому, хамит по–страшному — позорит высокопоставленного отца. Родители приобрели своему чаду нехилую квартирку в пределах Садового, которую тот сразу превратил в дымный притон. В прошлом году там изнасиловали девушку. Но Артур остался не при чём: ничего не знал, ничего не видел, ничего не слышал — устал, спал в дальней пятой комнате, пока нехорошие друзья издевались над жертвой.

— Вадя, успокойся, никто не собирается меня укуривать и на иглу садить! К Артуру в гости придёт Шура Саяпин, ну знаешь, рок–гитарист, он приглашает.

— И ты пойдёшь?

— Не знаю… — Гарик сделал равнодушное лицо, типа ещё не решил. Как бы Вадим не напросился вместе сходить к Артуру, в мир отвязной богемы. Он ведь знал, как Самохвалов относится к Вадиму: иначе, чем «готовым хуесосом», не называет. Много раз уже он подкалывал Гарика: «Оприходовал Дильса? С тебя фотки, раскрути Златовласку на неглиже! Жопа как хочется посмотреть!» И всё в этом духе.

— Не ходи, ведь ты знаешь, что там уроды собираются. Нафига туда Саяпин пойдёт? Не пойдёт, он нормальный мужик, на что ему с мерзотой связываться?

— Не гунди. Вадь, ну не будь занудой. Я ещё не решил. Тем более обещал автореферат написать и показать завтра Попову. Наверное, и времени–то не будет.

— Я тоже займусь дипломом. Звони, если что…

И он позвонил. Было одиннадцать вечера.

— Вадя! Приезжай! — голос у Гарика сиплый, гулкий, говорил так, как будто прикрыл трубку ладонью. — Блин, Вадя, зачем я сюда поехал? Они сказали, что не отпустят меня, если ты не приедешь!

— Гарик! Ты у Самохвалова? Тебе угрожают? Давай я вызову милицию!

— Вадим! Какая милиция?! Ты не знаешь Артура? Там как адрес узнают, пошлют тебя подальше, да и не сделали мне ничего. Приезжай! — Из трубки доносился шум и чей–то развязный голос: «Пока–а–а не сделали, пока–а–а! Пусть едет сюда, Златовласка!»

— Я приеду! Напомни, какой дом? — Вадим схватился за горло, так как ему стало страшно. Горько и страшно.

— Нет, не надо, не приезжай! Дом шестьдесят.

— Я быстро! Я на такси! — Вадим ткнул «отбой» и забегал по комнате в поисках одежды, денег, обуви. — «Надо выручать! Надо бежать к нему! Он слабый и наивный! Как бы чего с ним не случилось! А как я его вытащу? Я что? Бетмэн? Железный человек? Плевать! Им почему–то нужен я! Надо ехать! А у Игоря может приступ астмы быть, если он перенервничает! А ингалятора у него наверняка нет! Ехать! Быстрее!» Парню «повезло»: такси приехало мгновенно, пробок в такой час и быть не могло, шофёр понимающий попался, внял просьбам Вадима, что «надо срочно». Прилетел за двадцать минут. Консьержка внизу равнодушно проводила взглядом растрёпанного странного юношу с ошалелым взглядом.

Из–за двери со счастливым номером «13» раздавались неудобоваримые звуки рэйва. На какой–то миг Вадим остановил свой бег, рука, взмывшая к кнопке звонка, застыла. Вдруг стало дико одиноко, как шаг в пустыню, как прыжок в шахту, как проснуться посреди ночи в объятиях липкого страха смерти. Может, не звонить? За дверью послышался гогот. Нет, он пойдёт, там же Игорь. Он позвонил, и, кажется, он был в отчаянии. Вадим нажал звонок.

Дверь резко открылась, за ней развесёлый Яшка Кулёк — он из института культуры, неотлипно следует за Самохваловым.

— Ва–а–а! Красотищ–щ–ща! Братья и сёстры, к нам пожаловало чудо обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй! — заорал Кулёк, он обычно выражался устаревшими и аляповатыми фразами, заимствованными, но не понятыми этой башкой с прямым поповским пробором. Яшка схватил Вадима за рукав и потащил туда, откуда раздавался пьяный гам.

— Я за Игорем. Где он? Заберу его и всё… — пытался втиснуть слово Вадим, но его не слушали. Яшка втолкнул в комнату, заполненную дымом, бутылками, буханием аудиосистемы. Здесь стол, вокруг разнокалиберные диванчики, стулья, пуфы. Прямо на противоположной стене героический образ Че Геварры со знаменитой фотографии Альберто Кордо. Команданте выложен детской мозаикой трёх цветов, но вместо его обычной беретки со звездой растаманская радужная шапочка с пятилистником канабиса на лбу. Революционная романтика испохаблена и опошлена креативным дадаистом Самохваловым. К потолку подвешены какие–то мобили, от сизого дыма косяков они и вращались с разной скоростью, медитировали. — Братья и сёстры! Взхохоташе и возликуте! Вельми лепый отрок явлен нам, чейный будет? — Кулёк перекричал шум, заставил всех повернуться к ним.

Все и обернулись: кто с интересом и плохо отражаемым сознанием, кто с азартной улыбочкой, кто с брезгливой миной, а Гарик… Он довольный, сидел рядом с Самохваловым, глаза блестели, на губах торжествующая улыбка: его приняли в круг избранных, он безмерно крут, он запросто переносит штырь травки, он свой и он счастлив… Вадим ожидал увидеть растерянного и обиженного друга, которого нужно вытаскивать, забирать, возможно, успокаивать, а Гарик нисколько не в обиде, хотя, может, чуть–чуть и растерян. Смотреть Вадиму в глаза сейчас ох как непросто, он вызвал его «на слабо», бравировал, что «у него есть личная породистая собачка», что «собачка тапочки приносит, щекотно обслюнявит, попку подставит».

— Злотовласка!!! — заорал Самохвалов. — Чудная девочка! Ты смотри, пришёл–таки! — Ублюдок, который, кстати, был абсолютно трезв и вменяем — даже зрачок правильной точкой выцеливал, — ринулся к Вадиму. Тот попятился было назад, но Кулёк толкнул в спину — чуть не упал, уткнулся в грудь хозяина притона.

— Я пришёл за Гариком! — твёрдо заявил Вадим в лицо Самохвалову.

— Да ну? Так мы не против! Какую часть Гарика вам подать? Пальчики? Сосочки? Губки? Думаю, сразу хуй в чернавском соусе с финиками в кругу друзей! — Самохвалов радостно тряс Вадима. — Что ж ты не приходил раньше? Я ж звал тебя! Детка, я зол на тебя с некоторых пор! Игнор в мой адрес не прощается! Но ты не мандражируй! На хор тебя не поставим, хуеглот–то только ты среди нас! Но спектаклю изволь покажи! Хотим публичной ебли!

Придурок толкнул Вадима ещё дальше вглубь комнаты, ближе к Игорю. Дильс оказался ещё в чьих–то руках, его шаловливо потрепали по щеке и поставили диагноз:

— Защеканка–а–а!

Он вырвался из этих лап, он сделал рывок к Игорю:

— Гарик! Пойдём отсюда! Зачем ты здесь! Пойдём со мной! — Но тот молчал, только как–то глупо улыбался.

— Не, Златовласка, зачем вам уходить? Может, тебе чего принять на грудь? Для куражу? — не унимался Самохвалов. — Девки задрали уже своим стриптизом, хотим порно! Порно! Порно!