С грехом пополам к 10 утра американцы взлетели с 14-ти аэродромов, которые мы накрыть не успели. В момент набора высоты, к ним подошли дневные По-3к и устроили карусель с "мустангами", на набирающих высоту бомберов они внимания не обращали. Но, стоило "мустангам" отстрелить баки, как По-3 разворачивались, и на пикировании уходили вниз на восток. В итоге, пролив пересекло 400 бомбардировщиков из тысячи и 36 "мустангов". В этот момент их атаковало более 800 "кобр" и опять По-3к. Несколько "пошек" занялись "мустангами", а остальные расстреливали В-29 и В-17. С дальних дистанций, не входя в зону действия оружия противника. Эфир наполнился криками о помощи, руганью, стонами и воплями. Это было избиение младенцев. Но, каждый "младенец" нес 8 тонн бомб. А все соединение – целую "Хиросиму". Может быть, кому-то из них и удалось сесть на острове, но, 8 воздушной армии США больше не существовало.

На второй день после начала, сижу на КП 3 армии. Входит Львов:

— Пал Петрович! Тут к вам немец просится. В гражданке, но говорит, что летчик. Обыскали, ничего нет. Пустой.

— Ну, пусть войдет.

— Господин маршал! Оберст Навотны! Командир 101 истребительной дивизии люфтваффе. Может быть, вы меня знаете по 54 дивизии. Я вас знаю по Ленинградскому фронту. Ваш борт: ЛаГГ-3 с номером "04". Позывной: "Четвертый". А у меня на фюзеляже всегда был "Маттехорн", горный пик.

— Здравствуйте, генерал. "Мессер" с такими опознавательными помню по ноябрю 41 года.

— Да, вы меня тогда сбили, меня выловили из воды у Петергофа. Второй раз в Сталинграде, третий раз на Кубани. Больше "ноль четвертый" мне не попадался. К счастью.

— Больше похоже, что вы ему больше не попадались, господин Навотны.

— Не спорю. Я с середины сорок третьего года работал испытателем у Мессершмитта. Вильхельм сообщил мне, что вы ищете летчиков Ме-262, готовых сражаться за новую Германию. Последнее время я уклонялся от службы в люфтваффе. Не по политическим мотивам, вовсе нет, по личным. Некоторые личности, из ближайшего окружения Геринга, мне были неприятны. Моя семья погибла в Гамбурге под американскими бомбежками. Если вы, маршал, доверите мне "мессершмитт", я не подведу. И поверьте, это совершенно искренне: у меня есть "шторьх", и живу я в 56 километрах от швейцарской границы. Но я хочу драться.

— Причина уважительная. За день до того, как я вас сбил под Ленинградом, у моей жены умерли от голода родители. Там, в Ленинграде. Если готовы служить, то возвращайтесь в Мюнхен. Там переучиваются наши летчики, будете помогать осваивать новую технику. Через Мессершмитта найдете генерала Дзусова и передадите вот эту записку, Маттехорн.

— Яволь, Четвертый!

Второго декабря стало ясно, что войска Жукова, Конева и Рокоссовского, как консервным ножом вскрыли фронт англо-американских войск во Франции в трех местах. "При 200 стволах на километр о противнике не спрашивают…" А наши поставили 400 стволов на километр! Тяжелые ИС-2 и ИС-3 распороли жиденькую противотанковую оборону противника, в прорыв вошли четыре танковые армии. С такой тактикой "союзнички" еще не сталкивались. Вершинин, Судец и Папивин плотно прижали к земле авиацию противника и уверенно обрабатывали их аэродромы. Похоже, что у них не было фронтовой ПВО, как класса. Вояки! "Последователи генерала Дуэ"! Теперь, с грязными штанишками, они улепетывали по направлению к Ницце и Марселю. За воздух надо зубами держаться! СтратеРги, хреновы! Сталин был в Москве и руководил оттуда. Четвертого декабря Гарриман сообщил Сталину, что Черчилль, который спровоцировал побоище между союзниками (как же! Так мы и поверили!), отправлен в отставку. Президент Рузвельт вышел из больницы и, как Верховный Главнокомандующий, отдал приказ о прекращении огня, и приказ на эвакуацию американских войск из Европы. Командующий 8-й воздушной армии США отдан под суд военного трибунала за приказ о нападении на войска СССР, согласованный только с британской стороной и некоторыми военачальниками США, но, не согласовав это с Президентом, который находился в госпитале на лечении. В общем, отмазка на отмазке сидит, и отмазкой погоняет! Пытаются доказать нам, что это просто недоразумение, типа июньского инцидента в Югославии. Новый Премьер-министр Великобритании, также приносит свои извинения за инцидент, спровоцированный консерваторами, и сообщает о приказе прекратить огонь, и начать эвакуацию в Египет и Ливию. Второй раз принимаю участие в "пятидневной войне"!

Подвижность наших войск была в два-три раза выше, чем войск Англии и США, мы вошли в Марсель и Тулон много раньше, чем оттуда смогли эвакуироваться "союзнички". В истории этот поход назвали "Освобождением Франции". На всех заборах Тулона эвакуирующие войска провожали надписи: "Господа империалисты! Учитесь военному делу настоящим образом! Придем, проверим!" Это был настоящий праздник, хотя я понимал, что впереди очень много трудных лет. Возвращаясь домой, я откровенно радовался, и мы нахрюкались с Жуковым в самолете. Не до поросячьего визга, но крепенько.

— Странный ты, Петрович! Гитлера разбили, ты так не радовался. А тут из-за маленькой короткой операции столько радости.

— Не объяснить это, Георгий Константинович. Понимаете, это совершенно разные войны: совершенно разный противник и совершенно разная тактика. Да и стратегия. Про то, что мы сильнее Гитлера и обязательно его разгромим, было ясно с самого начала. Просто учились воевать, осваивали неизвестную нам тактику. Здесь против нас были две мощнейшие по экономике и технологии нации, с практически неисчерпаемыми возможностями. С совершенно другой психологией ведения войны. С упором именно на удобство ее ведения. И тем не менее, нашли мы ключик, как это сделать. И с минимальными потерями. Вот теперь можно и в отпуск!

— Дома уже снег лежит!

— Так ведь можно и в Ниццу слетать отдохнуть, Георгий Константинович. Или в Черногорию. Или в Инсбрук, на лыжах покататься, — меня и вправду тянуло посмотреть хорошо знакомые, по другой истории, места.

— Разошелся ты не на шутку, Петрович! Так смачно рассказываешь об отпуске! Значит, и, вправду, война кончилась!

Удивил Сталин. Он встретил нас на аэродроме, чего за ним никогда не водилось. Единственный раз, когда он приезжал на вокзал кого-то встречать-провожать, был премьер-министр Японии, когда подписали договор о нейтралитете. А здесь. мы выпрыгиваем из Си-47, он же с хвостовым колесом, палуба наклонная, трапик короткий и неудобный. Я спрыгнул первым, поймал Жукова, хохочем, так как приложились мы к французскому коньячку крепенько. Жуков уважал большие рюмки и большое количество. Нас не вызывали, мы просто летели домой. Георгий Константинович тоже в летной английской куртке, как и я. Отсмеялись, поворачиваемся: Сталин! Черт, как неудобно! Жуков доложился. Стоим, уши красные. Думаем, что сейчас устроит нам "разбор полетов".

— Хороши! Нечего сказать! Ну-ка! В машину! — На поле стоял не только "паккард" Сталина, но и еще две кремлевские машины. В машине я сунул Жукову таблетки из НЗ со стимулятором.

— Влипли! — сказал Жуков. — Куда нас везут?

— Лубянка в другой стороне, — пошутил я.

— Типун тебе на язык! — ответил Жуков, и проглотил стимулятор.

Нас привезли на ближнюю дачу и усадили за стол. Было довольно много народа. Было очень шумно, но после стимулятора алкоголь нас не брал. Мы сидели трезвые, как стеклышко, и отвечали на многочисленные вопросы. Один из них задал Сталин:

— Товарищ Титов! В операции "Остров" вами было задействовано 1236 истребителей, а вы просили развернуть 3500. Почему?

— Не было уверенности в том, что удастся с ходу прорвать ПВО противника. Кто-то из летчиков мог ошибиться. В этом случае пришлось бы действовать так тогда, под Курском.