Мысль о божественном происхождении царской власти нужна была Иосифу для того, чтобы побудить великого князя к активной поддержке борьбы Иосифа против еретиков и других врагов церкви. Иосиф писал: «Якож бог хощет всех спасти, також и царь все подручное ему да хранит»[520]. Первая забота царя — это защита православия: «Вас бо бог в себе место посади на престоле своем. Сего ради подобает царем же и князем всяко тщание о благочестии имети»[521]. Для Иосифа царская власть являлась только союзником в борьбе за сильную воинствующую церковь, опорой в борьбе с ее врагами. Поэтому у него сохранялись старые мысли о том, что царь, не радеющий о православии, является не царем, а мучителем, которому не нужно повиноваться. Цари только тогда достойны уважения, когда они являются истинными божьими слугами. Тогда прославится навеки их царствие. Иосиф писал Василию Ивановичу: «Покажи ревность благочестия твоего, да видят вси царие славу православного царствия твоего»[522].

Тезис о «царе-мучителе» уже не является центральным для Иосифа, поскольку теперь великокняжеская власть поддерживает его в борьбе с еретиками и с «удельным насильством». Поэтому главное место в его творениях занимает мысль о необходимости подчинения власти великого князя. Иосиф писал:

Эти слова относились к Серапиону, который должен был подчиниться воле великого князя и «осифлянского» собора. Царь является высшим судьею в церковных делах. Именно ему бог передает все «церковьное и манастырское», его «суд не посужается»[523].

Если ранее Иосиф писал Нифонту, епископу Суздальскому, что тот «глава всего», то теперь буквально то же самое он пишет великому князю Василию Ивановичу. Это, конечно, было чрезвычайно важным выводом из теории теократического характера царской власти. Непосредственным поводом для такого утверждения предпочтительности царской власти над «святительской» была, конечно, ссора Иосифа с Серапионом. В великом князе Иосиф нашел защитника не только против удельного насильства, но и против самовластья новгородского архиепископа. Это было отходом от тех позиций, которые раньше разделял Иосиф как ученик Геннадия, когда он говорил о преимуществе духовной власти над светской. Поэтому нам будут понятны слова Серапиона о том, что Иосиф изменил царю небесному и перешел к царю земному[524].

Из теории теократического характера самодержавия, развиваемой Иосифом Саниным, вытекал и практический вывод: подчинение удельных князей власти московского государя. В своем послании к И. И. Третьякову Иосиф развивал мысль, что Василий III является даже «всеа рускиа земли государем государь», в том числе и волоцкому князю Федору Борисовичу. Он противопоставлял «больших» царей царям «меньшим»[525]. В своей практической деятельности Иосиф руководствовался именно этим принципом. Он советовал князю Юрию Ивановичу Дмитровскому, одному из покровителей Волоколамского монастыря, во всем подчиняться своему державному брагу: «Не велю държавному брату своему противитися… преклони с извещением главу свою пред помазанником божиим и покорися ему»[526]. Поэтому если великий государь был всем государям государь, то Юрий Иванович, хотя ему также «от господа бога дана бысть» власть, государь всего только в «своем отечестве»[527].

Итак, Иосиф Санин в значительной степени изменил свои воззрения на царскую власть и на отношение ее к священству. Однако при этом он по-прежнему исходил из интересов сильной воинствующей церкви, которая в данный исторический промежуток заключала союз с великокняжеской властью. Это был временный и условный союз: Иосиф Санин и иосифляне поддерживали и освящали власть московского государя до тех пор, пока тот покровительствовал церкви, т. е. боролся с ее идеологическими противниками и защищал ее богатства. Временность и условность этого союза можно проиллюстрировать на отношении Иосифа к монастырскому землевладению в последний период его деятельности, когда волоцкий игумен сохраняет целиком свою прежнюю теорию неприкосновенности монастырских земель, на которые обращали взоры не только удельные князья, но и московские государи.

Но учение Иосифа Волоцкого о теократическом характере власти великого князя и его практические выводы помогали борьбе московских государей с удельными княжатами За создание сильного единого государства.

Волоцкий игумен был не единственным публицистом, разрабатывавшим в 10-е годы XVI столетия идею о величии власти русского монарха. Около 1511–1523 гг. тему о происхождении московской династии от Августа-кесаря и о получении шапки Мономаха от византийских императоров развивал в своем Послании бывший митрополит Спиридон-Савва[528]. Тверич по происхождению, Спиридон еще в 1476 г. прибыл в Литовскую землю из Царьграда, где получил посвящение в митрополиты. Однако в Литве он вместо радушного приема угодил в заточение. После 1482 г. бежал на Русь, но и здесь попал в заключение (в Ферапонтов монастырь), где находился в течение долгого времени. Во всяком случае мы застаем его там в 1503 г., когда он обрабатывал Житие 3осимы и Савватия. Ко времени составления Послания ему исполнился уже 91 год. Первоначальный вариант документа сложился еще около 1497 г. в кружке Дмитрия-внука[529].

В этой теории для Василия III были свои привлекательные стороны. Россия благодаря ей вводилась в круг европейских держав, объявлялась наследницей Византии и чуть ли не самого Рима. Был еще один немаловажный момент. В родословной литовских князей, включенной Спиридоном в свое Послание, говорилось, что литовская династия происходила от смоленского князя Ростислава. При этом дочь его потомка Витенца «поял» некий «раб» Гегиминик (Гедимин)[530]. Да и вообще Гегиминик был «слободщик» князя Александра Михайловича Тверского. Эта «генеалогия» была как нельзя кстати. Получалось, что русские князья имели прямые права на Великое княжество Литовское, князья которого были более «низкого рода», издавна связанного с Россией. Послание Спиридона-Саввы (и основанное на его тексте Сказание о князьях Владимирских) давало в руки московского правительства сильное идеологическое оружие в борьбе с Литвой. Правда, было одно обстоятельство, которое не позволило Василию III воспользоваться ни Сказанием, ни Посланием: короновался шапкой Мономаха не он, а его противник Дмитрий-внук[531]. Поэтому распространение идей этих произведений могло привести к утверждению мысли о незаконности власти самого Василия III, тем более что одну из редакций Сказания сопровождал чин венчания Дмитрия-внука.

О сущности взглядов Спиридона-Саввы в литературе высказываются разные мнения. И. У. Будовниц[532] и Р. П. Дмитриева[533] считают, что он примыкал к нестяжателям. Последняя, в частности, ссылается на «Изложение о вере» Спиридона, где говорится: «Да не будем, любимии, злату хранители и сребру собиратели»[534].

Я. С. Лурье возражает названным исследователям, утверждая, в частности, что и Иосиф Волоцкий говорил «буквально то же самое, что говорит Спиридон», т. е. что церковные имения могут расточаться только на «убогыя и странныя». Но в данном случае Я. С. Лурье рассматривает изолированно лишь одно высказывание Спиридона из всей системы его взглядов. Основную часть своей жизни Спиридон провел в Ферапонтове монастыре, который являлся одной из цитаделей нестяжателей. В его сочинениях нет проповеди теократического происхождения великокняжеской власти, характерной для иосифлян. Я. С. Лурье склонен считать Спиридона иосифлянином[535]. Он обосновывает этот тезис тем, что Спиридон в «Изложении о вере» обличает ереси, как Иосиф Волоцкий. Но против еретического вольномыслия писали и нестяжатели.