Я вернулась в «Аббатство» и услышала торжествующий рассказ Лиз о том, как они с Джоном удачно купили у соседа мерло взамен своего винограда, которого лишились из-за трагедии с Хестер. Я поздравила ее, но мысли мои витали далеко. Количество вопросов, на которые я не находила ответов, росло. Надо было узнать, как далеко продвинулся Богнор в своем расследовании. Лучше всего в этом мне мог бы помочь Обри Клаудсмит. Я решила переговорить с ним как можно скорее.

Утром я позвонила старому газетному волку. Он выразил восхищение нашим «взаимодействием на поле битвы с преступностью» — фраза, которая заставила меня поежиться, и мы договорились встретиться в пять вечера в часовне. Там нас вряд ли «засекут» сыщики Богнора и Сэлдриджи.

В десять утра из Сан-Франциско приехал Брайант с адвокатом Хестер. Все, включая, конечно, и Лурину, собрались в гостиной, и адвокат зачитал завещание покойной.

Сюрпризов в завещании не оказалось. Очевидно, в соответствии с завещанием Саймона, Хестер оставляла Лурине четвертую часть акций «Аббатства». Но удивительно, что Хестер не упомянула свое собственное имущество, например дом в Сан-Франциско на Ноб-Хилл, который некогда принадлежал старому Саймону Сэлдриджу, затем Джону и при разводе по решению суда достался ей. Теперь же получалось, что Лурина вообще к этому дому отношения не имеет. Брайант, правда, сказал, что через определенное время дом все равно перейдет к ней как к единственной наследнице матери. Главный вывод, который я сделала во время оглашения завещания, состоял в том, что во владении «Аббатством» ничего не изменилось, кроме того, что Лурина юридически стала выступать в качестве совладелицы. Тем самым она получила право соглашаться или не соглашаться на продажу «Аббатства», что давало ей возможность ущемлять интересы других совладельцев, а это наверняка не радовало Лиз. Любопытно, долго ли придется ждать скандала по этой причине? — подумалось мне. То, что между Лиз и Луриной отношения крайне напряженные, я заметила, еще едва переступив порог «Аббатства».

Около пяти часов я отправилась встречать Клаудсмита. Джон работал не покладая рук день и ночь, готовя к пуску механизмы винзавода. Департамент здравоохранения в конце концов выдал ему справку о полном соответствии производства санитарным требованиям. В это время уже собирали урожай каберне совиньон, и, когда я вошла в монастырь, бункер заглатывал гроздья из перевернутого прицепа. За внешней суетой работников чувствовалась собранность и деловитость. К моему облегчению, винзавод уже не был запретной зоной, полицейский в форме, наблюдавший за происходящим, едва скользнул по мне взглядом, не посмотрели на меня и богноровские помощники. По-прежнему зловещие в своих темных очках и цивильных костюмах, они стояли на пороге винохранилища. Я вошла в часовню через ризницу — маленькую, пыльную, когда-то побеленную комнатушку, дверь в которую находилась в конце лоджии — коридора, образованного длинным рядом каменных колонн под узкой крышей вдоль стены двора. Мне потребовалось время, чтобы глаза приспособились к мраку часовни, и я не сразу заметила Клаудсмита. Когда он громко окликнул меня, я чуть не подпрыгнула. Я круто повернулась и опять-таки никого не увидела, пока лучезарно улыбающийся гномик не шагнул ко мне со ступеней алтаря, где он меня дожидался со своим стареньким «Спидграфлексом» на груди. На ступенях я с удивлением увидела бутылку вина и два больших серебряных кубка — прежде я видела их на алтаре. Он махнул мне бутылкой и сказал:

— Взял на себя смелость, пока вы там отрывались от полицейского хвоста, принести прохладного шардоне из склепа. Уверен, что Джон нас за это не осудит, принимая во внимание важный повод для выпивки.

Он достал из кармана мешковатых штанов складной штопор и откупорил бутылку. Наполнив кубки, он произнес короткий тост:

— За ваше здоровье, дорогая леди, и за успех нашего предприятия!

Мы выпили, после чего физиономия розовощекого гномика исчезла, и передо мной снова возник репортер со стальными глазами.

— Я видел Гарри Чарвуда в долине. Он сказал, что снова наведался к Сэлдриджу со своим предложением, которое, как всегда, было отвергнуто.

Подтвердив, что Гарри не солгал, я поинтересовалась, давно ли Клаудсмит знаком с Чарвудом.

— Мы встретились, когда он впервые здесь появился пятнадцать лет назад. Никто не знает, откуда он взялся. Говорили, будто мать оставила ему какие-то деньги, что он торговал предметами искусства или чем-то в этом роде. Колесил по долине, пытаясь узнать секреты виноделия, а затем несколько лет назад купил виноградник у подножия холма.

— Как вы думаете, что скрывается за его паясничанием? Не принимать же его кривлянье за чистую монету…

— Вы проницательны, Маргарет! В общем-то, он весь насквозь фальшивый.

— Ну а что собою представляет настоящий Чарвуд?

— Трудно сказать. Гарри — очень скрытный тип. Он не любит общаться с публикой.

— Как вы думаете, он способен на вредительство и убийство?

Клаудсмит на миг призадумался, а затем сказал:

— На вредительство, возможно, и отважится, если ему хорошо заплатят. А вот на убийство — не уверен. Но возможно, он и вовсе непричастен к обоим убийствам.

— Почему вы так думаете?

— Сейчас объясню. — Нотка торжества прозвучала в голосе старого редактора. Ему было известно что-то такое, чего я еще не знала. — Сегодня утром, — объявил он, — Богнор пришел к выводу, что убийца Хестер — человек, во-первых, не посторонний, а во-вторых, он не тот, кто два года назад отравил вино.

— Да, вот это новость! Но почему он так решил? — спросила я.

— Кажется, у нашей Хестер после обеда было запланировано рандеву с кем-то на винзаводе. Она выехала через главные ворота, затем повернула на стоянку для машин сотрудников, там оставила свою машину, вернулась обратно в «Аббатство» через часовню, затем прошла через ризницу и вышла в лоджию. Эксперты из полиции обнаружили следы пыли со стоянки на подошвах ее туфель. Туфли не попали в дробилку вместе с нею.

Пока я переваривала эту информацию, Клаудсмит помахал передо мной записной книжкой, которую достал из кармана пиджака.

— Во время поездки по магазинам с Луриной она позвонила своему приятелю — президенту пивоваренной компании — и оставила ему послание на автоответчике.

— Богнор, насколько я понимаю, нашел его фамилию и номер телефона во время осмотра личного имущества и бумаг у нее в доме? — сказала я.

Клаудсмит улыбнулся.

— Ах, какая вы умная, молодая леди! Правильно. Причем Хестер была на удивление болтлива. — Клаудсмит полистал свою записную книжку и нашел то, что искал. — Ага, вот оно: «Дорогой, это я. Не жди меня сегодня. Я могу задержаться. Встречаюсь с моим человеком на винзаводе после обеда. Утром сразу же позвоню тебе. Спокойной ночи».

— Пивовар не знает, какого «своего человека» она имела в виду? — спросила я недоверчиво.

Клаудсмит покачал головой.

— Боюсь, что не знает. Он сообщил Богнору, что Хестер похвалилась незадолго до гибели, будто на кого-то в «Аббатстве» она может надавить, чтобы заставить Сэлдриджей продать имение. Но она отказалась назвать имя этого человека, пока не завершит сделку.

Я налила в бокалы еще немного вина, чтобы дать себе время поразмыслить. Первое, что мне пришло в голову, — уж не Хестер ли спланировала тогдашнее отравление вина. Гипотеза не такая уж неправдоподобная. Я бы не поручилась за непричастность Хестер. Но не успела я проанализировать этот вариант, как Клаудсмит сказал:

— Пивовар утверждал, что она не имела никакого касательства к вредительству. Наоборот, он вспомнил, что, когда шутливо обвинил ее в том, что это она подсыпала яду в чан с целью разорить Сэлдриджей, она ужасно рассердилась. Она утверждала, что никакого отношения к этим делам не имеет и ей нет нужды так рисковать.

«И в самом деле, ей это было ни к чему, — подумала я. — Не так уж ей были нужны дополнительные богатства. Она и без того была весьма состоятельной дамой, да й ее пивовар не беден». Подытожив услышанное, я слегка огорчилась: Богнор явно меня превзошел. Я еще не решила, можно ли согласиться с Брайантом в том, что Хестер застала вредителя на месте преступления, а Богнор уже почти доказал, что Хестер вполне могла быть убита с заранее обдуманным намерением тем, с кем должна была увидеться.