— Давайте попьем чайку.

Я не возражал.

— Вы ошибаетесь, молодой человек, — продолжил он, наливая мне в чашку, — я же вижу: в душе вашей смятение и страх перед будущим, перед смертью плоти...

— Отнюдь. Мы бессмертны...

— Ах, да... но не до бесконечности же! Мне трудно понять, как все это происходит, но это обман... Вам тяжело говорить на эту тему?

Я молчал, ибо, что мне надо было ответить? Лучше уж я бы не заходил к этому старику. Сейчас потекут наставления «на путь истинный». А что он видел в своей жизни, кроме затхлой кельи? Хорошо бороться со злом теоретически, а грязную работу по его непосредственному уничтожению всегда оставляют грешникам вроде нас. И бессмысленно терзать нашу и без того сдвинутую психику богословскими поучениями — не для нас это. Не верим мы этому...

Священник открыл книгу:

— Вот, послушайте:

«Бог, сотворивший мир и все, что в нем, Он, будучи господином неба и земли, не в рукотворных храмах живет. И не требует служения рук человеческих, как бы имеющих в чем-либо нужду, Сам дая всему жизнь и дыхание и все; от одной крови он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию, дабы они искали Бога! Не ощутят ли его, не найдут ли, хотя Он и не далеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся и существуем, как некоторые из ваших стихотворцев говорили: «мы его род». Итак, мы, будучи родом Божьим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого...»

Война всегда грех... Вы читали Библию?

— Нет, не довелось... Но представляю в общих чертах, о чем там идет речь.

— Печально... Вы слышали историю о Каине и Авеле?

— Один из двух братьев прихлопнул другого? Припоминаю... Забавно.

— Все мы творения божьи, а значит, братья. У вас поднимется рука на брата?

Наша беседа слишком затянулась. Я заерзал на кушетке, все больше понимая бестолковость положения: «Подумаешь, помог открыть дверь...» А вслух сказал:

— Вы попробуйте поговорить на эту тему с киберами. Может, и заставите их покаяться.

— Не стоит смеяться над словом божьим. Это греховно...

Резко выпрямившись, я приблизился к его лицу. Наши взгляды встретились, и я заметил интонации страха, промелькнувшие в глазах священника.

— Кстати, раз уж мы завели речь об Авеле и Каине...— сказал я, — вы слышали о таком поэте, Сергей Онежский?

Он, очевидно, думал о другом и не разобрал смысл моего вопроса:

— Что, простите?

Я не стал повторяться, а начал монотонно читать строфы:

— Увы, мне Авелем не стать. Моя вина, а не чужая. Но, коль ступил на землю тать, то я его уничтожаю. Таков уж мир, и я таков. То не убийство, а отмщение. Из омута иных веков, дай бог, придет ко мне прощенье.

Не думал и не ведал я, что кровь врага бывает сладкой. И мрачный клекот воронья я слушал музыкой украдкой. Он мне не брат и не родня, и облик, человеку чуждый. За что вы прокляли меня? Я сделан так, как было нужно!

Я знаю: грех и грешен я. «Ты Каин!» Не ропщите более! Не я, он сам убил себя! Моей рукой, моею волей. А вы, вы жаждали того, а нынче каетесь притворно. Посмертно обелив его и прокляв все, что непокорно.

Да! Пусть мне Авелем не быть, но коли в этом преступленье, чем жертвою невинной слыть, не лучше ль выиграть сраженье?

Читал я это, не поднимая головы, задумчиво глядя на чаинки, оставшиеся на дне моей пустой чашки:

— Но, может, вы и правы, но... Извините, не верю я в его царство. Слишком много зла вокруг, чтобы он был. Не чувствовал я его руки, не было у меня откровения.

— Всему свое время. Думайте о боге — и он придет к вам.

Поднявшись и поблагодарив священника, я направил стопы свои к выходу, но на пороге обернулся:

— Как зовут вас, отче?

— Игумен Петр, сын мой. Найдешь меня на Весте. Я чувствую, мы встретимся с вами еще не раз.

Пожав плечами, я прошептал:

— Сомневаюсь... Зачем? К чему? Все и так уже ясно...

* * *

На следующее утро мы положили канонерку курсом на Каллисто, где уже отстроился, вернее, отремонтировался, наш линкор. После бурных деньков в Спирит-Сити Скорпион все время валялся в своей каюте и предавался . Когда я в который раз сделал ему замечание, он сел на койке и спросил:

— А у тебя гитара с собой?

— Все мои вещи на Каллисто... А зачем тебе гитара?

— Жаль. — Он закрыл глаза и опять повалился на койку.— Я запомнил такую чудную песенку, но, боюсь, что на стапелях совсем забегаюсь и забуду ее.

— Хм. Ну-ка спой. Опять похабщина?

— От звонка до звонка я свой срок отмотал.

Так трубите ж своды фанфары!

Не увижу я больше тот холодный централ

И не лягу на жесткие нары...

Что оставлено здесь? Десять лучших годов.

Десять зим, десять лет. Точно с даты рожденья.

Мне промозглый барак заменил отчий кров,

Но настал хмурый день моего воскресенья.

Только холодно как-то на груди у меня:

Я не знаю, как встретят на воле.

В тех местах, где когда-то я крепил якоря,

Нынче ветер, только ветер да чистое поле.

Ну и пусть, ну и пусть позабыла родня.

Ну и пусть никому я не нужен.

Видно, ждет меня только мать-сырая земля.

Я умру на вокзале: нищий, гол и простужен.

Вдалеке слышен мне преисподней гудок,

Это зона поет отходную.

И я зла не держу — мой закончился срок.

Эй! Коллега! Налей-ка штрафную...

Видит бог. Видит бог! Я по-глупости сел!

Только нету в душе сожаленья:

Все, кто были со мною, получили расстрел.

Я один, я один заслужил снисхождения.

На руках моих кровь, но пощады себе

Не просил я... Идите вы к черту!

Так уж было угодно проститутке-судьбе,

Чтобы я, чтобы я ему срезал аорту.

Все. Песец. Хватит ныть. Я совсем захмелел.

Первача опустела бутылка.

Ах, зачем гады, гниды мне не дали расстрел?

Почему, почему мне положена пытка?

* * *

Наконец настал день начала! Сегодня в четыре часа вечера по Гринвичу я имел честь лицезреть наш линкор, нашу плавучую цитадель. А до этого была радостная встреча на Каллисто. У турникета космопорта меня, Скорпиона, Жана и Шуру встретил счастливо улыбавшийся Рысь. Мальчишек вместе с канонеркой мы отправили на орбиту, а сами сели в сияющий эмалью мобиль, сгорая от желания поскорее увидеть живьем наш корабль.

— Трэс фациунт коллегиум, — доверительно сообщил нам Рысь, когда мы лавировали между громадными заводскими ангарами.

— Да что он все время болтает на латыни! — шутливо возмутился Скорпион. — Если он будет и во время боя лопотать незнамо что, можно заранее бронировать места на регенерацию.

Я успокоил Скорпиона:

— Он сказал всего-навсего что-то вроде «Трое составляют коллегию».

Рысь утвердительно закивал головой. Скорпион ловко схватил его двумя пальцами за ухо:

— А ты мог сказать по-человечески: давайте сообразим на троих...

— Командир! — Теперь возмутился Рысь. — Чего он извращает мои мысли. И к тому же распускает руки...

Но я уже не реагировал на их забавы. Купол пластика медленно раскрылся, и мы увидели его. Матово-серая громадина тридцать метров высотой и не менее ста метров длиной.

— Конструкция не ахти, но надежен! — Это были слова сухонькой старушки, которая по очереди протягивала нам ладошку и представлялась как госпожа Занкль — главный инженер по эксплуатации.

Мы поднялись на катерную палубу, откуда начали осмотр. Линкор был снабжен телепортационной системой, но я решил лично пройтись по его внутренностям. Отсеки были отполированы до блеска, и пластмасса сияла на сглаженных углах. По ходу дела я выяснил, какова надежность антиинерционной системы. Только при ее наличии корабль обладает фантастической маневренностью и может на чудовищной скорости менять траекторию как угодно, без опасения превратиться в облако пыли.