— Полицейский офицер.

Серый покрутил головой:

— Погоди, не сбивай меня! Ведь не зря же он, ну тот, из авиетки, помнишь? (Я кивнул головой.) Он назвал нас морально ущербными. Это правда?

— А ты действительно хочешь знать правду? Не пожалеешь потом об этом?

Мальчик пожал плечами:

— Не знаю... Хотя, о чем мне еще можно жалеть?

— Ну не стоит так мрачно... Хорошо, но учти, что это только моя догадка и ничего больше.

Он согласно посмотрел на меня. Я уловил его движение, немного промедлил и начал:

— Находящийся в утробе матери зародыш чувствует отношение своих родителей к себе. Оно может быть положительным или негативным — не это главное. Важно то, что ребенок, зачатый и рожденный биологическим, естественным путем, уже с самого момента соития начинает получать эмоциональную картинку мира. Не буду касаться психологических и физиологических аспектов вопроса. Скажу проще Нормальные дети смотрят на окружающее через призму эмоций. Вы же не имеете на это права, так как созданы для слишком серьезного дела. Конечно, со временем мальчики все больше и больше становятся похожими на типичных детенышей человека, но вспомни себя в самом начале. Ты убедишься, что вошел в мир с нейтральным отношением к происходящему, несмотря на потрясающую жажду деятельности, игры. И эта специфика сознания, как бы мы ни старались сойти с предопределенного пути, обычно возвращает все опять на круги своя.

Серый открыл было рот, чтобы задать следующий вопрос, но я остановил его взмахом руки:

— Не надо, не надо перебивать. Теперь уже ты дай мне договорить. Я понимаю, что тебе много неясно из моих рассуждений. Я попытаюсь сделать это более очевидным... Впрочем... Нет, извини меня, я не могу тебе это объяснить. Просто не в состоянии...

В каюте установилась гнетущая тишина. «Ладно, хватит нудных рассуждений»,— подумал я, притянул к себе мальчишку и сказал вслух, обращаясь к нему:

— Черт с ним, нам не понятным до конца миром. Знаешь что, очевидна лишь одна истина: как бы мы ни мусолили данную тему, чему быть — тому не миновать.

Я щелкнул Серого по носу. Тот отбил мою ладонь.

— Сколько у тебя рук? — спросил я мальчишку.

Он несколько растерянно посмотрел на меня и ответил недоумевающим голосом:

— Две...

— А ног?

Серый не понимал, к чему я клоню:

— Странный вопрос, тоже две.

— А голов, сколько у тебя голов, я спрашиваю?

Мальчик удивленно вскинул брови и непроизвольно заулыбался:

— Что вы хотите от меня, мистер, одна, конечно!

— Так чем же ты еще не доволен? Зачем забивать свою единственную голову сомнениями? Ты есть, чтобы просто жить! А жизнь — такая штука, в которой вечно чего-то недостает. Право же, не стоит делать из этого трагедии.

Я поцеловал его в щеку и погладил по затылку. Серый промолчал, но в его глазах я прочел благодарность. Он облегчил свою душу. Во всяком случае, хоть понял, что не одинок в своих терзаниях. Только одно сознание этого придавало новый оптимистичный импульс его существованию.

После разговора с моим пилотом я еще долго не мог прийти в себя. На меня иногда накатывала такая вот волна грусти. Сосредоточиться помог вышедший на связь Дев. Он доложил, что похищенные Жан и Пак находятся в госпитале имени Луи Бланка, живы, более-менее здоровы и в безопасности. Я спросил, мол, как это: «более-менее здоровы»? Оператор показал мне текст послания, сказав, что так буквально было передано. Я решил было незамедлительно отправиться в больницу и забрать пострадавших, но потом сообразил, что придется долго упрашивать и без того раздраженную полицию. Кроме того, сейчас уже пол-одиннадцатого ночи по местному времени, так что ненасильственным путем проникнуть в госпиталь мы не сможем.

Дев выжидающе поглядывал на меня. Я вздохнул:

— Ладно, парень, утро вечера мудренее. Давай отложим разборку на завтра. Ты тоже можешь оставить линкор на попечение автоматике и идти баиньки.

Он радостно закивал головой и исчез с монитора. Я зевнул, разобрал кровать, потушил свет и, засыпая, продолжал ворчать про себя, что на сегодня, пожалуй, хватит приключений.

С самого первого момента пробуждения я уже настроился на долгий и изматывающий день. Сегодня надо было все время общаться с полицией, принять на борт следственную комиссию и сразу же думать об адвокате. Настроение было не ахти какое, да еще я никак не мог взять в толк, к чему мне приснился такой сон: будто бы я бегу по бесконечным коридорам, иногда встречая лица давно забытых или теперешних знакомых, которые выражали не то страх, не то недоумение. Насколько я помнил, цель этого марафона была неясной, вернее, ее вообще не было. Просто я бежал — и все. Не зная от кого и не зная куда.

Ну, ладно. Я закончил утренний марафет и, пусть это звучит уже банально, перенесся в командирскую рубку. Дежуривший там Ким доложил мне, что следственная комиссия, выражаясь фигурально, уже ломится на абордажную палубу. Связавшись с полицейским командованием, я попросил недолгую отсрочку, чтобы предупредить свой экипаж и провести некоторый необходимый инструктаж с операторами.

— Он над нами издевается! — взвился в ответ на эту просьбу цветущий мужчина в штатском, который стоял за спиной говорившего со мной офицера. Он отстранил своего коллегу от передатчика и сделал еще пару нелестных замечаний в мой адрес. Разгоряченного представителя следственной группы пытались успокоить, но он только еще больше распалялся. — Да они же все вылижут и подчистят! — На господина в штатском зашикали, но он в ответ сделал движение рукой, будто смахнул со стола крошки. — Что вы все "тише" да "тише"? Пускай эти друзья уяснят,— джентльмен решительно ткнул пальцем в мою сторону,— им уже не удастся отвертеться. В любом случае эти мальчики не вернули экскурсионному бюро микробус, так что даже по этому факту мы возбуждаем дело и задерживаем вас.

Мой обличитель сверлил меня взглядом и скривил губы, изображая одновременно презрение и самодовольство.

— Вы вылили все помои? — осведомился я спокойным голосом.

— Щенок...— еле слышно прошипел человек в штатском.— Мне уже сто двадцать с гаком, и я не позволю безнаказанно разговаривать с собой таким хамским тоном.

— Что вы говорите...— я иронично покачал головой.— А мне вот-вот стукнет всего лишь семьдесят. Воистину — между нами прямо-таки пропасть жизненного опыта.

Мужчина в штатском слегка смутился. Он явно не учел, что я хоть и выгляжу совсем юным, но не так уж и молод. Дело в том, что он позабыл: у "мальчиков для битья" процессы старения затормаживаются с физиологически девятилетнего возраста, а не с двадцати пяти лет, как у остальных людей. Я заметил легкое замешательство моего визави, и это меня вполне удовлетворило. Я не стал отвечать агрессивностью на агрессивность, а спокойно аргументировал свою просьбу:

— Если я не предупрежу экипаж, вы рискуете быть убитыми — именно так отреагирует первый же встречный стрелок на появление внутри линкора незнакомого человека. Вы же не желаете себе такой участи?

Человек в штатском промолчал. Он был уже не так грозен. Я объяснил ему еще кое-какие аспекты, возникающие при процедуре обыска и допросов. Мы пришли к консенсусу и распрощались.

По моему вызову в рубку явились все операторы. Я оглядел своих мальчишек и сказал назидательным тоном:

— Значит так, ребята. Сейчас к нам заявятся ищейки. Ваша основная задача — не дать им напичкать корабль жучками.

Я сделал паузу. Операторы понятливо закивали. Дев и Змей получили мое распоряжение: следовать по пятам за полицейскими с детекторами и не давать им устанавливать подслушивающие и подглядывающие устройства. Рак должен был проинструктировать команду.

Распределив обязанности, я опять связался с полицией и попросил прежде чем начнутся обыск и допросы, побеседовать тет-а-тет с представителями военной прокуратуры. Желание было предусмотрено кодексом и мне не отказали. Через пару минут на абордажной палубе состоялась моя встреча с официально настроенными военными юристами в количестве двух штук.