Движение стало довольно интенсивным, и мы, по рекомендации бортового компьютера, передали бразды правления автопилоту. Через пару десятков минут показались окраинные кварталы столицы. Продолжать движение по воздуху было бы дольше, чем добираться на метро, и мы спустились у ближайшего перехода. По случаю выезда в большой город, я и Скорпион надели парадные костюмы. Фронтовые офицеры экспедиционного корпуса не часто посещали Минск, поэтому мы ловили на себе тревожные взгляды взрослых пассажиров, а дети глазели на нас с откровенно открытыми ртами. Канонерщика начало раздражать такое обилие внимания, и он зашипел мне в ухо:

— Надо было одеваться по-цивильному. Я больше не могу: смотрят на нас, как бараны на новые ворота.

Вынырнув на поверхность, мы подошли к станции телепортации и проникли внутрь здания через вход для военнослужащих. У семи кабин собралось несколько десятков человек: куда-то направлялся отряд курсантов — совсем еще малышей — возглавляемый строгим наставником. Кроме них, своей очереди ждал десяток штабных офицеров.

Увидев такое скопление желающих, Скорпион опять забубнил:

— Вот черт... Теперь тут вот еще сиди и жди минут двадцать, не меньше. — Он перетерпел половину этого срока и предложил мне: — Слушай, Фобос, давай, как только эти пацаны разлетятся, — Скорпион показал пальцем на оставшихся курсантов, — мы с тобой махнем впереди офицерья.

— Сиди уж спокойно. Пять минут тебя не устроят.

Он тяжко вздохнул и с ненавистью уставился на ближайшего штабного теоретика, который вздрогнул от такого взгляда.

Дождавшись своего череда, мы зашли в двухместную кабину. Я сразу уселся в кресло, а мой товарищ нашел код Буэнос-Айреса и ввел его в компьютер. Пришлось еще отдыхать несколько минут — не принимала Аргентина. Скорпион решил не терять времени даром и рассказал мне новый анекдот.

Прилетел по приглашению к лабуху один астрал. Гостит день, второй, третий... Наконец, хозяин не выдержан и говорит своему приятелю: "Послушай, Вася, что ты все телик смотришь, да пиво хлещешь! Раз уж прилетел в столицу, то будь добр: повышай свой культурный уровень".

"А як же! — отвечает ему, не вставая с дивана, астрал.— Вот прям завтра с утреца и начнем повышать".

На следующее утро лабух растолкал своего дружка, заставил его побриться, умыться и почистить зубы, а затем и говорит: "Решено, дорогой мой товарищ Федя: мы сегодня пойдем в консерваторию". Сказал так да пошел выводить из гаража мобиль. Только он подрулил к воротам, глядь — а там уже стоит подбоченившись астрал со здоровенным таким рюкзаком за плечами. "Федя! — изумился лабух. — На кой ляд тебе в консерватории рюкзак? Сними его сейчас же!"

"Ну, уж нет, — усмехнулся в ответ астрал. — А в чем же я, по-твоему, должен домой консервы тащить?"

Я заулыбался, и поощренный этим Скорпион слегка стукнул меня в бок локтем:

— Здорово, правда?

— Смешно. Но у тебя астрала вначале звали Васей, а в конце он вдруг оказался Федей.

— Слушай, Фобос! Я, ей-богу, когда-нибудь тебя точно прибью! Ты глубоко ненормальный человек! У тебя голова как пыльный чердак — забита одними инструкциями да формулами. Никакого полета фантазии! Никакой свободы, этой... Как ее... — Он ткнул пальцем в пространство. — А, во! Мысли!

— Хватит. — Я встал с кресла. — Мы уже в Аргентине.

На казенной стоянке авиеток не оказалось. Мы обратились к диспетчеру. Вернее, обратился-то я, но как только на видеофоне появилась милая мордашка креолки, Скорпион отодвинул меня на второй план:

— О! Бонжурно, синьора! — Он расшаркался в реверансе и продолжил объяснения на своем ломаном итальянском.

Так как я не знал в достаточной мере ни ломаного, ни тем более литературного языка коренного населения, то не понял ни слова. Лицо девушки, однако, становилось все более и более недоуменным. Она сделала знак рукой, желая поговорить со мной, и спросила полушепотом:

— Простите, мистер, вы сопровождаете этого больного? — Ее английский был безупречен.

Скорпион услышал данную фразу, покраснел и, оскорбленный до глубины души, исчез с поля зрения камеры. Я объяснил тем временем ситуацию, заметив, что мой товарищ просто очень большой оригинал. Диспетчер в качестве альтернативы предложила взять напрокат авиетку: "Это обойдется вам туда и обратно в сто семьдесят долларов". У меня на кредитной карточке, помнится, было сто сорок, и я вопросительно взглянул на Скорпиона. Тот закрутил головой.

— Что ты вертишь башкой? — спросил я его тихо.

— Фобос, только не надо бить меня ногами. Хорошо?

— Не понял...

— Я забыл переложить кредитку из старого костюма в новый.

— Мерзавец... — Я на секунду задумался. У меня в голове созрел план мести. — Простите, когда идет рейсовый до Комодоро-Ривадавия?

— Через пятнадцать минут с шестой площадки.

— Отлично. Два билета в третий класс.

— Пожалуйста.

Автомат выдал мне перфорированные карточки. Скорпион начал ворчать, называя меня жутким скрягой, и мол, "я бы тебе все равно отдал бы дома эти несчастные двадцать долларов за второй класс". Я же в ответ пожимал плечами и в итоге посоветовал канонерщику в следующий раз быть менее забывчивым, а затем, после паузы, добавил:

— Скажи спасибо, что я не пытаюсь содрать с тебя и стоимость третьего класса.

Скорпион хотел было еще что-то добавить в мой адрес, но передумал и предпочел дипломатично промолчать.

Лайнер загудел, завибрировал и после короткого разбега взмыл в небо. Нам повезло: солнце, клонившееся на запад, освещало противоположный ряд иллюминаторов, а мы сидели вдоль погруженного в тень бока аппарата. Благодаря этому, я мог, не напрягая зрение смотреть на расстилавшуюся под крыльями местность.

Как только закончился многоярусный, ферро-силикатный серо-голубой мегаполис Буэноса, началась пампа, по которой ветер гонял заметные даже с такой высоты травяные волны. Мы постепенно удалялись от центра цивилизации, летя на юг. Все реже и реже наш курс пересекался с черными мобильными трассами, тянущимися от горизонта к горизонту, будто неведомый великан исчертил равнину грифельным карандашом по линейке. Иногда пейзаж оживляли городки и модернистские фермерские хозяйства, обрамленные площадями объемной аэропоники.

Минут через пятнадцать полета внизу переливалась уже практически нетронутая зеленая бесконечность, расцвеченная кое-где отдельными соломенными пятнами пожухлой растительности с неправильными очертаниями. Глядя на этот огромный маскировочный халат, я поймал себя на мысли, что желтые проплеши представляются мне вовсе не как засыхающая трава, а в виде хлопьев, состоящих из кристаллов времени, которое выпало здесь в осадок из пересыщенного раствора жизни. Так безмятежно, так монотонно было все кругом, что сама мысль о бурной жизнедеятельности, о непрерывном убегании мгновений казалась кощунственной.

Сколько раз я мечтал во сне и наяву о такой вот стране забвения, где нет ни будущего, ни прошлого. Где можно отрешиться от бренности бытия и думать, думать, думать до упоения... Я тешился безумной надеждой когда-нибудь отыскать такой анчар времени. Пусть это даже выглядит капитуляцией перед судьбой, но господи боже! Если бы мне предложили выбор между вечным покоем раздумий, жизнью души без тела или суетой телесных ощущений, то я остановился бы на первом. Мои создатели явно просчитались, и тут уж ничего не поделаешь. Не получилось из меня идеального воина, живущего преимущественно материальными заботами. Я ищу покоя, а вовсе не жажду кровопролитных, хотя, по-видимому, и необходимых для человечества битв.

На мое плечо упала голова Скорпиона. Он заснул. Его расслабившееся лицо выражало такую детскую невинность, что я невольно заулыбался и опять отвернулся к иллюминатору. Скоро наш лайнер уже запрыгал по упругому покрытию ВПП и подрулил к зданию аэропорта. Турбины потихоньку замедляли свои обороты, от чего создаваемый ими звук затихал. Наконец, мы сошли по трапу и тут же закрыли лица руками от неожиданного и мощного потока холодного ветра, несшего солоноватый запах близкого океана.