— Понимаю, тебе трудно представить, что ты мой сын,— говорил адвокат Шуре, — но поверь, Джав, когда хирург делал тебе операцию, я попросил между делом сравнить твою генетическую карту с собственной и моей жены. Совпадения более девяносто восьми процентов. Ошибки быть не могло...
Шура не мог говорить. Он только слабо закачал головой и слегка застонал. Даже из коридора я заметил, что глаза его заблестели от наполнивших их слез. Мистер Рай вскинул руки и закачал головой:
— Только не надо плакать, мой мальчик. Ах я старый дурак! Доктор же запретил мне разговоры на эту тему...
Адвокат взял слабую ладонь Шуры в свою руку и стал осторожно поглаживать тонкие пальчики:
— Засыпай, мой малыш. Тебе обязательно надо много спать. Послушай-ка.
И мистер Рай вдруг запел бархатным баритоном:
— Ты хочешь попасть в волшебную страну,
Где добрые феи и гномы?
Дорогу скажу тебе одному,
И никому другому...
Там синие птицы, там горы златые,
Там воздух целебен, прозрачна вода...
Спеши, поскорей — пока мы молодые
Открыты нам двери туда.
Стоит только закрыть глаза,
Ты окажешься в этом мире.
Никого мы не пустим туда,
Никого мы в игру не примем.
Там ты будешь главный герой,
Умный, добрый и благоразумный...
Баю-бай, засыпай, мальчик мой,
Ночь приходит сказкою лунной.
Ты устал от дневных забот,
И настала пора отдыхать.
Снов искрящийся водоворот
Повернет стрелу времени вспять.
Ты увидишь старинные замки...
Лица старых и добрых друзей...
Поиграешь с эльфами в салки...
Баю-бай, засыпай поскорей.
Туг адвокат почувствовал присутствие постороннего. Он резко обернулся, и наши глаза встретились. Я приложил палец к губам и жестом пригласил мистера Рая выйти. Он осторожно отпустил руку сопевшего Шуры и тихо вышел за мной, прикрыв плотно дверь.
— Это правда? Насчет генетической карты? — спросил я его.
Мистер Рай вместо ответа полез в карман, судорожными движениями расстегивая упрямую молнию:
— Вот... Погодите... У меня тут дискета... Если хотите, то...
— Не надо. — Я остановил его руку. — Я верю вам.
Мы молча прошли в мою каюту. Я предложил адвокату чаю и сам уселся рядом. После нескольких глотков я вздохнул:
— Ну и что же нам делать?
— Коли я сумел доказать однозначно, что это мой сын, то никто, кроме меня, не смеет распоряжаться его судьбой. Я заберу его во что бы то ни стало в свое родовое владение под Катманду. Уверяю, никто и никогда не отыщет нас. У меня достаточно средств, чтобы обеспечить наше приличное существование...
Кивая головой, я перебил мистера Рая:
— Видите ли, я не могу, совершенно не могу взять в толк, каким образом воскресили вашего сына... Погодите, не надо пререкаться! Я хочу сказать, что будем считать это событие чудом. Посмотрим надело с другой стороны. Шура совсем не ребенок. Вернее ребенок, но не совсем... Черт побери! Вы же сами убедились, на что он способен. Он профессиональный костолом...
— Его сделали таким! Он же добрый и послушный мальчик. И зря вы тут говорите об иной психологии. Это все отговорки... Короче: я никому не отдам Джава!
Мы безмолвствовали довольно долго. Глядя в пол, я ощущал на себе взгляд мистера Рая. Наконец, пожав плечами, я постановил:
— Ну что ж... Будь по-вашему. Но официальные каналы не стоит беспокоить. Это противозаконно, но иначе вы не получите ни сына, да и вам не дадут дожить спокойно. Мы без шуму высадим вас и Шуру на Немане, но все это при условии, что мальчик захочет остаться с вами. Договорились?
Мистер Рай отставил пустую чашку, которую нервно крутил в руке, и неопределенно кивнул.
* * *
Этим же вечером ребята развели большой костер около линкора. Получилось это скорее стихийно, во всяком случае, никто из офицеров команды не давал. Постепенно к огню собрался весь экипаж. Мальчики бегали по окрестностям, разыскивая сухие, корявые останки карликовых деревьев, которые как костяки причудливых ископаемых существ торчали там и тут в траве. Постепенно костер разгорался все пуще и пуще, и его радостное настроение передалось всем. Нам было уже наплевать на полицейские авиетки, сторожившие нас на приличном расстоянии. Я готов был уже простить все и остаться навсегда на этой прохладной планете.
Постепенно темнело. Стрелки и штурмовики, не дожидаясь моего напоминания, сами отправились по койкам — немного поспать перед долгой утренней вахтой. Вокруг мирно полыхавших приятным жаром углей остались в основном офицеры. Я оглядел свою команду. Скорпион терзал гитару и что-то доказывал Козеру. Операторы канонерок и линкора играли друг против друга в непонятную компьютерную игру. Вокруг них стояли и сидели ремонтники. Иногда эта компания принималась хохотать на всю степь. Переведя взгляд на небо, я увидел россыпи звезд. От дневного тумана не осталось и следа — небо было на удивление прозрачным. Созвездия были совсем знакомыми, разве только ковш Медведицы слегка вытянулся и распрямился изгиб его ручки, да Кассиопея обогатилась еще одной звездочкой. Мне думалось, что прошло столько веков, но человек все равно испытывает трепетное чувство неуверенности, бросая свой взгляд в эту черноту. Там притаилось непонятное и наверняка враждебное. Может быть, над нами смилостивился удача и нас минует сия чаша гнева, но все равно я чувствовал себя как в ту памятную ночь затишья на Вольфе, когда поутру на остатки гарнизона обрушился ураган последней, самой яростной атаки киберов...
Пошевелив палкой костер, отчего в небо взвились стайки быстро гаснущих искр, я поднялся и отобрал гитару у Скорпиона. Услышав, что я перебираю аккорды, все замолчали. Немного подтянув струны, я исполнил нехитрую прелюдию и запел:
Скоро солнышко взойдет,
Теплым светом обольет,
А на травы пали росы.
Нынче время для покоса.
В ясном небе звездопад.
Угольки костра дымят.
Дует ветер теплый, южный...
И разносит звон кольчужный.
Не сомкнула очи рать.
За рекою станом тать.
И лишь ночь откинет полог,
Хлынет стаей лютый ворог.
Ночь подняла покрывало.
Лег рассвет полоской алой.
Показался солнца лик
В частоколе вражьих пик.
Значит скоро, недалече
Полонит нас злая сеча.
И на поле вышли россы
Ждать кровавого покоса.
Неожиданно подул резкий, свежий ветер и с запада двинулась пелена облаков, освещая степь всполохами приближающейся грозы. Мы в последний раз взглянули на изобилие звезд, которое скоро поглотит дикая стихия. И в этот момент кто-то сзади произнес:
— Когда взираю я на небеса твои — дело твоих рук, на луну и звезды, которые ты поставил, то что есть человек, что ты помнишь его, и сын человеческий, что ты посещаешь его...
Находясь в состоянии, близком к оцепенению, я слегка закивал головой и тихо произнес: «Верно... Верно...». Но тут же резко обернулся, желая увидеть говорившего, поскольку догадался, откуда взято это изречение. А ребята уже двинулись к кораблю, и силуэты их призрачно мерцали в отсветах вспышек далеких ветвистых молний. Мы уходили навстречу небытию.
* * *
На орбите Немана нас уже заждался эсминец Марта. Как только мы приблизились друг к другу, от его борта отошла канонерка. Март явно горел желанием как можно быстрее избавиться от улик — скафандров моих операторов, которые жгли ему руки, и даже отказался отобедать со мной, чтобы обсудить случившееся на планете.
— Чего обсуждать-то? — Командир эсминца слегка нервничал — Надо убираться отсюда подальше к чертям собачьим. Наделали шухера на всю систему...
Он пожал на прощанье мне руку и умчался на свой корабль.
Вскоре эсминец понесся в сторону кольца телепортации. Когда я наблюдал за поспешным бегством своего соратника, в рубку осторожно зашел мистер Рай. Поняв, что он хочет поговорить со мной о Шуре, я вывел его в коридор, где не было свидетелей. Адвокат не сразу начал разговор. Его руки слегка дрожали. Он опасался, что я однозначно скажу: «Нет!».