А наверху, прежде чем он смог подняться на ноги или же использовать своё страшное оружие зубов бобра и мощь хвоста, его ударили по голове, и во взорвавшейся боли от этого удара исчезли как солнце, так и день.

Вновь Кори очнулся с ощущением явного замешательства. Голова ныла от боли, одну щеку покрывала какая-то клейкая масса, которую ему удалось обследовать языком, и одного прикосновения ему вполне хватило, чтобы понять, что это кровь. Передние лапы были крепко притянуты к бокам верёвкой, а на хвост накинули петлю, другой конец которой обхватывал его шею, так что попытайся он использовать свой хвост как оружие, то любое движение только ещё больше запутало бы его.

Он лежал на боку под каким-то кустарником, и всё вокруг так и разило норками. Кроме того, не слишком далеко свернулась клубком какая-то норка во плоти, передние лапы и плечо которой закрывал пластырь из грязи и листьев. Этот воин смотрел в сторону от Кори. Его шею тоже обхватывали несколько ремешков бус, теперь сдвинутых к одной стороне пластырем на его ранах, и на них висели ряды зубов, среди которых — Жёлтая Ракушка в гневном щелчке резко свёл свои передние резцы вместе — были и несколько бобровых.

Воин-норка оставался в одном положении, и было ясно, что рана причиняет ему сильные мучения. Время от времени он слегка поворачивал голову и осторожно дотрагивался до края пластыря, словно этот жест давал ему какое-то облегчение от страданий.

Около раненого стражника Жёлтая Ракушка насчитал по меньшей мере пять военных сумок, три их них были сделаны из черепашьих панцирей. Это говорило, что он в руках опытного и коварного врага: насчитывающие черепах среди своих убитых врагов считались лучшими в своём племени. Кори попытался проверить силу верёвок, стягивавших его. Они были сплетены из кожаных полосок, обвитые тесьмой без каких-либо разрывов. Теперь его судьба зависела от удачи и того очень важного момента, насколько далеко они находятся от селенья норок: было очевидно, что раз его сразу не убили, то сохранили жизнь лишь для какой-то не обещающей ничего хорошего цели в дальнейшем.

Должно быть, сообщила Кори память бобра, сейчас близится вечер. А ночь — время норок, точно так же, как обычно и для бобров. Если они отправятся дальше по воде в темноте, то, возможно, его пленители освободят его, чтобы он мог плыть, и это даст ему шанс…

Однако удача обошла его стороной. Вдруг раненый воин приподнял дубинку, к которой был привязан узелок с камнями; несколько выступов на нём покрывали мерзкого вида пятна. Наверное, именно таким оружием и был повергнут в беспамятство Жёлтая Ракушка. Нагнувшись, воин-норка прислушался.

Уши бобра уловили то, что наверняка не заметило бы человеческое ухо, какой-то крадущийся звук. А потом появились ещё три норки, словно возникли из-под земли.

Они ничего не сказали стражнику, лишь направились полубегом к своему пленнику, и последняя норка тащила что-то. Что это было, Кори обнаружил мгновение спустя, когда его грубо кинули на мешанину из молодых деревцев, пеньки которых всё ещё торчали вместе с обрубками веток. К этой штуке его и привязали, злобно рванув верёвку. А потом его потащили вперед, не обращая внимания на увечащие толчки саней, с каждым рывком удаляясь от лагеря.

Но волочить сани было не так-то легко; лучше стало, когда они заскользили за двумя норками, тянувшими их спереди, тогда как сзади подталкивала вторая пара. Вскоре сани забалансировали на гребне склона, затем ещё один энергичный толчок норок сзади, и сани погрузились в то, что могло быть только каналом, проложенным выдрами в ручье.

Путешествие по земле сменилось путешествием по воде, но толчки и дёрганья норок, похоже, и не думали утихать. Потом Кори, неспособный двигаться, с хвостом, ноющим почти так же сильно, как раскалывающаяся от боли голова, почувствовал, что он на поверхности реки, глаза его смотрели вверх в ночное небо. Хотя он не мог повернуть голову, чтобы что-нибудь рассмотреть, он понял почти сразу же, что первый отряд его пленителей присоединился к другому отряду норок. Он спросил себя, находится ли всё ещё в их лапах выдра.

Вскоре взошла луна, и её ясный свет на поверхности воды, похоже, не встревожил отряд норок. Если у них и был какой-либо враг в этой части страны, то они не боялись его. Наверное, они объявили весь этот район реки своей территорией, и уже прошло много времени с тех пор, как они очистили его от любого, кто посмел бы бросить вызов на их права на здешние охотничьи угодья.

Кори подтянули туда, где к самой воде низко свисали длинные ивовые ветви, напоминая ему, что уже прошло некоторое время с тех пор, как он ел. Сколько… Сколько же продлится этот сон?

Сны… кто-то что-то говорил в самом начале этого дня, который закончился таким странным образом… относительно снов? Что-то о ком-то, кто видит сны? Ох, дядюшка Джаспер… Он же говорил это о Чёрном Лосе. Магические сны… Разве индейцы не верят, что мальчик должен оставаться голодным, пока он видит сон о животном, которое станет его защитником на всю оставшуюся жизнь?

Чёрный Лось… и та сумка, которая, как он говорил, обладает сильным волшебством. Сумка и костёр и дым… Чёрный Лось, заставивший его держать эту сумку над дымом. Ведь сон начался именно с этого — словно он и был сном, вызванным магией. Вот только Кори — не мальчик-индеец, и эти норки, уж конечно, не духи-защитники, которые должны помогать ему всю жизнь. Всё, что появлялось в нём от разума Жёлтой Ракушки, говорило мальчику об их полной противоположности.

А как насчёт чёрных ворон и Изменяющегося, который мог воздействовать на животных и пытался создать человека или, может, даже сотворил его, но которому в конце концов нанесли поражение, потому что он не смог изменять или двигать горы?

Боль в голове Кори усилилась. Яркий свет луны резал глаза, но он не мог отвести их в сторону. Мальчик-бобр закрыл глаза и попытался сконцентрироваться на желании пробудиться от этого сна. Только… каким образом можно заставить себя пробудиться? Обычно дурной сон прерывается сам по себе, и вот ты уже лежишь в постели, и гулко стучит твоё сердце, а руки мокрые, и живот скрутило внутри. Мальчик ощущал себя сейчас испуганным и несчастным, только он на самом деле был не Кори, а бобром и пленником.

Плот, к которому он был привязан, продолжал нестись по течению реки, кружась, и он скорее почувствовал, чем увидел, двух плывущих норок, каждая с одного из боков, время от времени направлявших движение плота, поддерживая его неукоснительное продвижение. А потом он услышал какой-то далёкий рёв, и память бобра сказала Кори, что это плохая вода — водопад или, возможно, порог.

Его плот повернулся в воде, когда норки вытолкнули его из стремнины. А чуть позднее он оказался на мелководье, ударяясь о камни, пока военный отряд выволакивал его на берег, после чего его подняли.

— Ты, — какой-то самец-норка, что оказался ближе к нему, наклонил к пленнику голову на тонкой шее, так что он смог рассмотреть блестящие безжалостные глаза воина, — пойдёшь пешком. Остановишься — убьём!

Эти звуки были произнесены настолько невнятно и с таким дурным произношением, что казалось, словно этот самец говорит на языке бобров не очень хорошо. Однако Кори ощутил свободу, когда верёвки, привязывавшие его к плоту, ослабли. А потом его поставили на задние ноги, оставив хвост всё так же привязанным к шее. Верёвку, обмотанную вокруг его передних лап, подхватил всё тот же воин, который прошипел приказ и предупреждение, и резким рывком он повёл его дальше.

Это был трудный путь, и дважды Кори терял почву под ногами и падал среди скал. Оба раза тычками его собственного копья норки заставляли пленника, подниматься на ноги, однажды по его бокам прошлись дубинкой. Каким-то образом он продолжал идти вперёд, однако больше и не пытался думать. Оставалось только одно — следить за едва видимой тропой и пытаться идти по ней.

Они оставили берег реки, тем не менее рёв с той стороны стал громче. А потом они снова повернули, и Кори, всё-таки пытаясь держаться настороже, показалось, что они идут вдоль реки. Дважды они отдыхали, но не ради него, а потому что двое из их компании были ранены, с пластырями из листьев и грязи.