Приложение ариец к имени древнего пророка полностью оправданно, именно к ариям, или арийцам, он и причислял себя. Но применение этого термина для обозначения предков германских или других народов ошибочно и восходит к середине XIX в., когда изучение происхождения индоевропейских (или, как предпочитали их называть немецкие учёные, индогерманских) языков только начиналось – прародину их находили где-то на Востоке, в Азии, чуть ли не на Памире или в Индии, а слово арии считалось самоназванием общих предков. Уже в конце XIX в. выяснилось, что название арии относится только к древним иранским и индийским (точнее индоарийским) племенам, к ариям причисляли себя древние персы и мидяне, ахеменидские цари и скифы. От этой основы происходят и некоторые имена современных иранских народов и стран, например Ирана (от древнеиранского арйанам-хшатрам, досл.: ‘арийцев царство’, средневековое «Эран-шахр»).

В строго научном понимании термины арии и индоиранцы полностью тождественны. Только в значении «индоиранцы», т.е. древние индоарии или иранцы (или ираноарии), и употребляются далее слова арии, арийцы.

В полном соответствии с научными данными великий норвежский индоиранист, автор пионерских описаний и основополагающих работ по десяткам индоиранских языков и диалектов, Георг Моргенстиерне (1892–1978) во время нацистской оккупации Норвегии прочитал в университете Осло лекцию на тему «Кто такие подлинные арии Европы?», в которой показал, что ариями в Европе можно считать только сохранивших своё индоарийское наречие цыган, назначенных, как известно, нацистами к полному уничтожению как «недочеловеки» в числе первых. За это выступление Г. Моргенстиерне был заключён в тюрьму.

Совершенно неуместны, разумеется, и претензии представителей некоторых других народов и народностей (националистически настроенных славян, армян и прочих, видящих себя принадлежащими к «высшим» расам) на происхождение от арийцев. Стоит напомнить, что «чистые экземпляры» каких-то рас или народов вряд ли вообще существуют, все мы, по большей части, состоим из трёх, схематически конечно, составляющих, или компонентов: языковой принадлежности, антропологического типа и культурных традиций в разных и неравномерных сочетаниях. Так, украинцы, например, антропологически на юге могут быть ближе всего к иранцам-скифам, по языку – к славянам, а по культурным традициям они тяготеют на западе – к полякам, на юго-востоке – к казакам-половцам, на севере-востоке – к русским и т. д.

Весьма сомнительными кажутся вложенные Ницше в уста его Заратустры высказывания относительно противопоставления «арийских» и «семитских» представлений о пороке, а также о грехе как о «еврейском изобретении», о христианстве как «антиарийской религии parexcellance… благой вести для убогих и нищих…», о стремлении христианства «оевреить» мир. К сожалению, сентенции эти оказались привлекательными для неполноценных, больных и ущербных личностей, таких же, как и он сам.

Профессор Базельского университета, Фридрих Ницше, занимавшийся классической филологией, хотя и использовал, правда в приблизительной передаче, подлинное имя пророка – Заратустра, но следов его настоящих изречений, уже известных тогда (хотя и в несовершенных ещё переводах), в книге «Так говорил Заратустра» обнаружить невозможно. В ней больше евангельско-христианских и ветхозаветно-библейских реминисценций, чем каких-либо иных. Недаром какая-то часть читателей обращаются к христианству именно после прочтения этой книги. Не слишком использовал Ницше и отрывочные античные сведения о древнем пророке, имя которого в искаженной греческой передаче стало звучать как Зороастр, а потому стало ассоциироваться с греческим астрон – звезда. Зороастр в античных источниках предстаёт могущественным чародеем-магом, звездочётом, жившим в глубочайшей древности (сообщается о его «улыбке» при рождении, о том, что питался он лишь козьим молоком). К этим античным преданиям, а также эллинистическим легендам и апокрифам восходят и все европейские использования его имени, например, маг Зарастро в опере Моцарта «Волшебная флейта», Зороастр в стихах Шелли («Когда маг Зороастр, мой любимец…» и проч.), упоминание статуи Петра Великого в облике Зороастра в оде Державина к императрице Екатерине:

Представь ее облокачену

На Зороастров истукан,

Смотрящу там на всю вселенну

На огневидный океан.

(1789)

Позднее (в 1801 г.) поэт сравнивает воцарение Александра I с воскрешением духа Зороастра «в подлунном мире» и призывает небесного Оромаза (т. е. Ахура-Мазду) покровительствовать новому имперагору (в XX в. русские поэты вдохновляются уже ницшеанской формой имени пророка, ср. у Велемира Хлебникова: «Заря ночная, заратустрь!..»).

Вплоть до начала XIX в. только эти, весьма смутные и недостоверные, сведения и легенды о Зороастре и древних персах были известны в Европе. Были попытки восстановить учение Зороастра по этим отрывочным данным в иудеохристианском духе. Но Ницше практически не использует и этих упоминаний. Так, Заратустра подчеркивает в одном пассаже навык его народа «говорить правду и хорошо владеть луком и стрелою», а это напоминает сообщение Геродота: «Персы учат своих детей только трём вещам – ездить верхом, стрелять из лука и говорить правду…» (1.136). Вот, пожалуй, и всё, сам же Ницше считал, что «даже в стиле его „Заратустры” будут находить весьма серьёзную претензию на стиль римлян, стиль aere perennius… („прочнее меди”)». В целом же текст книги – это мрачные аллюзии и видения-галлюцинации самого Ницше, в большинстве случаев полностью противоречащие подлинному учению и Откровениям древнего арийца. Как будет ясно из последующих переводов и пояснений, никак не мог он проповедовать насилие и «вседозволенность», считать, что зло, зависть и война – необходимы, и тем более – считать молитву позором, а долгий (до полудня!) сон – блаженством. Курьёзно, кстати, что выражение «горячее сердце и холодная голова», столь любезное когда-то чекистам-коммунистам, заимствовано из этой же книги, а под «белокурой бестией» подразумевается совсем не голубоглазый «нордический» блондин, идеал гитлеровских расистских бредней, а белогривый лев. И уж совсем невероятно было бы услышать от настоящего вероучителя ариев такие строки:

Сам волк свидетельствовал в мою пользу,

он изрек: «Ты воешь лучше, чем мы, волки».

«Обман – на войне залог победы.

Шкура лисы – вот тайная моя кольчуга».

(«Песни Заратустры». Перевод А. Ларина)

Ведь и волков, и лис, как хищников, считали древние арии погаными тварями, и именно против лжи и обмана и выступил древний пророк.

Тот, от имени кого вещает Ницще, не имеет ничего общего с подлинным вероучителем ариев. Единственное, что может как-то объединять пророчествующего арийца и «философствующего» германца, – это стихотворная форма выражения идей, яркость образов и необычность языка. И немецкого философа-поэта, и древнего жреца-прорицателя, чьи изречения передавались изустно многими поколениями, сближает воздействие и назначение их творчества (в первом случае, в какой-то степени, иррационально-безумное, а во втором – неосознанно-искушенное, но в обоих случаях – вдохновенное и впечатляюще действенное). «Наиболее вразумительным в языке, – замечал Ницше, – является не само слово, а тон, сила, модуляция, темп, с которым проговаривается ряд слов, – короче, музыка за словами, страсть за этой музыкой, личность за этой страстью: стало быть, всё то, что не может быть написано…» (цит. по: [Свасьян 2006, с. 32]). Следовательно, слово «так» (also) в заголовке «Also sprach Zarathustra», если понимать его не «что говорил» (т. е. не was sprach…), а именно «как (also) говорил» Заратустра, будет не таким уж далёким от реальности. Из этого следует и практическая непереводимость обоих творений – и немецкого и арийского. Но надо понимать, что для древнего арийского «философа» в те времена, когда не существовало еще различия между поэзией и религией-магией (не говоря уже о философии), это было естественно и единственно возможно, а для немецкого в конце XIX в. такое стирание границ между философией и поэзией кажется, на строгий взгляд, вычурным и претенциозным. Однако мода и дурные вкусы заразительны, и думается, что именно поэтому идеи Ницше, уничтожающе осмеянные Владимиром Соловьёвым в его статье «Идея сверхчеловека» [Соловьев 1990], подверглись надуманной и неуклюжей (даже вредной и человеконенавистнической) вульгаризации и искажениям, а творения настоящего пророка и его идеи до сих пор остаются в какой-то мере непонятыми и неосуществлёнными.