— Стой, подожди, — насторожился я. — Ты хочешь сказать, что пещеры Видящих — твоя выдумка? Ты построил их специально для меня одного?

— Какая разница, — он не дал мне закончить мою новую мысль. — Я их построил или кто-то другой. Мне важно показать тебе метод, которым действовал я. Ибо в следующий раз, находясь в моей позиции, ты будешь искать, как действовать тебе. Потому что ты не сможешь действовать прямо в ситуациях, в которых прямо действовать невозможно, а точнее сказать — нельзя. Учись у меня. Пока я сижу перед тобой и могу показать тебе это словом и делом. Когда я исчезну — показывать будешь ты.

— То же самое относилось к игре, — продолжил он после некоторого периода молчания. — Ты сам использовал игру как косвенное. Но впоследствии изучение её стало для тебя прямым действием.

В ответ на это его утверждение, я вспомнил, как попросил обучать меня игре Го. Это было после одного из первых походов в пещеру. Заговорив тогда с ним про игру, я надеялся вывести его на некоторые темы, которые чувствовал как закрытые или полузакрытые с его стороны.

— Это был один из твоих точных ходов, — прокомментировал он. — Го помогло тогда нам обоим.

Он подбирал слово.

— Без него было бы трудно так комплексно поработать над мышлением. Но не всем Го помогло. Кое-кого игра сделала больным человеком. Идея соревновательности, заложенная в любую игру, именно в Го становится бичом для тех, кто пытается постичь Го без должного уважения, без глубокого поиска или просто без хорошего учителя. Ложных учителей в Го всегда было хоть отбавляй. Обычно они называют себя тренерами. Это слово выдаёт их с головой. Их подопечные не учатся Го и не учатся с помощью Го, а тренируются. Го для них это такой тренинг. Ещё один из тренингов, которые они набирают себе, чтобы только ничему не учиться.

— А чем, по твоему, отличается учитель от тренера? — спросил я.

— Я же только что объяснял тебе, что учитель сочетает прямые и косвенные методы. Потому что имеет не только тактические, но и стратегические цели. Тренироваться в чём-либо — это пример прямого действия. Прямое не плохо, когда оно точно и по делу. Мы говорим об уровнях. И поэтому я специально показал тебе возможные результаты такого прямого подхода. Помнишь, я показывал тебе ложного лидера на доске?

В разделе заметок, касающихся правил Го, я уже описывал разговор, в котором он назвал ложным лидером меня. Тогда же он показал мне на доске, как камень, добавляемый к отряду, не приносит ни одного нового дыхания. Он назвал этот пример «ложным лидером».

— Ложный лидер подобен тренеру, который тренирует камни, но не добавляет этим камням главного — свободных дыханий, — он убедился, что я вспомнил контекст ситуации. — И я показывал тебе ложного лидера не только на доске Го.

Он направил на меня один из своих взглядов, которые использовал, когда хотел, чтобы я вспомнил что-нибудь из того, что он считал важным.

— Что можно сказать о людях, которых мы встретили тогда в парке? — он продолжал, не меняя взгляд. — Молодцы, что не пьют? Но некоторые из них делают и это. Го сделало их замкнутыми, мрачными и неприятными типами. Посеяло в их неготовые головы мысли об интеллектуальном превосходстве над окружающими. А могло бы сделать их совершенно другими людьми.

Это была простая и очевидная мысль. И мне показалось почему то, что она была моей собственной.

— Разве такими они были до знакомства с Го? — задал он вопрос, который был адресован явно не мне. — А почему тогда стали такими? Если бы они пользовались этим инструментом в соответствии с его устройством и назначением, то получили бы совершенно другой результат, — он помолчал немного, а затем продолжил свою мысль. — Хороший слесарь всегда изучает свой инструмент. С течением времени он точно знает, что можно сделать с помощью этого инструмента, а что нельзя. Универсальных инструментов почти не бывает. Инструменты слесаря — про работу с предметами. А работать с мозгами? Сложнее или нет?

— Сложнее, — ответил я. — Ведь работая с мозгами, нужно быть точнее в сотни раз, чем когда чинишь кран или проводку. Хотя есть и общие приёмы.

— Конечно. Подобно неисправной проводке ум нужно раскрывать, проверять его соединения, чистить, а потом снова закрывать. И для всего этого нужен свой инструмент. Даже провод не зачищается молотком или зубилом, а тем более — ум. Всё это я говорю тебе для того, чтобы сказать ещё раз: Го — не панацея. Ценно не Го. Прямой путь — не панацея. Ценен не прямой путь. Но прямой путь — ценность, когда он верен. Ценно то, как твои мозги могут работать с помощью Го. Ценен правильный метод, которым ты овладеваешь знанием, а не твои результаты в таблице, повешенной на стенку районного клуба любителей Го.

— Но это не всё, что мы достигли с тобой с помощью этой древней игры, — продолжил он. — Хотя и слово игра здесь очень условно. В Го интересны и неигровые аспекты. А интервал между «Го игрой» и «Го не игрой» вообще богат на всякие диковины. Что только не упало в этот интервал за прошедшие тысячелетия!

— Извини, если я перебил тебя! — решился я прервать его на этом месте. — Но ты всегда так смело говоришь о прошедших веках, что я счёл необходимым спросить у тебя о причинах такой уверенности.

— Если бы ты слушал меня более внимательно, то это вопрос вряд ли пришёл бы тебе без ответа, — усмехнулся Учитель. — А кто, по-твоему, вытаскивал все эти артефакты из этих интервалов и рассматривал их при свете дня? Когда ты освоишь первые уровни своего собственного восприятия, ты удивишься, сколько всего ты будешь знать и понимать. Более того! Ты сам будешь говорить о них так, как будто видел их собственными глазами, потому что будет именно так. Восприятие — это даже больше, чем глаза. Что скажешь про восприятие? Понравилась тебе концепция восприятия?

Я подтвердил, что пребываю под глубоким впечатлением. Он смерил меня, как мне показалось, недоверчивым взглядом.

— Я потрудился над твоим восприятием, — объявил он. — Сначала я трудился над ним незаметно. Потом прямо объявил тебе о том, что это важнейший рубеж. С этого момента я использовал эту идею как косвенную. Мы начали с тобой совместную атаку на позицию видения.

— Но ты никогда не говорил мне о том, что мы должны овладеть видением! — закричал я.

— Конечно, не говорил, — улыбнулся он. — Видение — это не то, что штурмуется в лоб. Нельзя объявить себе или кому то, что ты начинаешь учиться видеть. Чем меньше мы говорили с тобой о видении, тем быстрее мы продвигались по направлению к нему. Я говорил, что учу тебя смотреть. И это было правильно. Видение — это больше, чем смотреть. Больше, чем глазомер. Больше, чем умозрение. Которые мы разбирали с тобой на доске. Потому что видение имеет отношение к целостности самого себя. Человек видит не только глазами. Чтобы видение стало возможным, твоё тело должно пройти трансформу. Видение — это другая алхимия всех твоих внутренних процессов. И она ещё не закончена в тебе. Сегодня я лишь сообщаю, что процесс, начатый мною, стал необратимым.

Стройность его объяснений в очередной раз потрясла меня. Ведь я видел, как он сооружал на доске сложнейшие конструкции. Я сетовал на себя за то, что не догадался, что его игра вне доски может быть такой же эшелонированной и продуманной. Но теперь я хотел задать ему другой вопрос. С какой стати, почему он решился на такое предприятие как обучение меня? Ведь я для него чужой человек! Не сын, не внук, не близкий родственник. Он вряд ли сможет получить с меня дивиденды, эквивалентные таким вложениям. Я соединил эту мысль в один вопрос и озвучил его.

— Хм, — он помассировал себе подбородок. — Видишь ли, я живу не только своей семьёй. Да, многие люди приходят в своей жизни к такому итогу, что могут делать что-то только для своих детей. То, что это не совсем верный итог, доказывается тем, что для их детей такая забота является избыточной. И чем больше они проявляют свою заботу, тем больше дети отталкиваются от них. Посмотри на меня. Ведь я же не напоминаю тебе руину человека?