- Я подойду через пару минут, - Дима поднимает сумки и, уходя, кидает, - не вздумай.

- Что?

- Ты знаешь что.

Недовольно прищуриваю глаза: не хватало еще, чтобы о моих проблемах узнал весь подъезд. Наблюдаю за тем, как парень скрывается с соседкой за поворотом, мну пальцами холодное лицо и, покачиваясь, возвращаюсь в квартиру. Алкоголь лениво берется за голову. Вижу вдалеке разбросанные по полу таблетки, только теперь мне кажется: их больше. Или они двоятся. Встряхиваю головой. Не нужно было вставать так резко. Закрываю глаза, пытаюсь сосредоточиться, но лишь вновь покачиваюсь в сторону. Цепляюсь руками за шкафчик и выдыхаю:

- Черт.

- Черт?

Оборачиваюсь, вижу на пороге Диму и повторяю:

- Черт.

Почему он так быстро вернулся? Громко выдыхаю. Здравый смысл упорно кричит: в зале валяется с десяток таблеток снотворного, обезболивающего, успокоительного – нужно срочно их убрать! Меня буквально передергивает от мысли о том, что Дима все это увидит. Но тело вялое, заторможенное, словно я масло, и меня заперли в духовке, поэтому я лишь топчусь на месте, поддерживая слабыми руками голову.

- Смотрю, алкоголь серьезно за тебя взялся, - парень закрывает за собой дверь, по-хозяйски проходит в коридор. Снимает кроссовки. – Да?

- Отчасти.

- Отчасти? Ты вообще пила когда-нибудь? Наверно, нет, потому что…, - Дима замолкает, и, к сожалению, я знаю почему.

Мое лицо становится красным, воспламеняется. Мне так стыдно! Я подлетаю к парню, отталкиваю его в сторону и первой прохожу в зал. Падаю на пол. Дрожащими пальцами собираю таблетки, ищу флакончики, нервно вожу ладонями по ковру, надеясь быстрее убрать всю эту мерзость, закрываю одни баночки, открываю другие, горстями пихаю лекарство внутрь, чувствую, как горло становится колючим, но не останавливаюсь. Я должна спрятать таблетки, я должна избавиться от них.

- Мира.

Почти все. Закрываю флакон с успокоительным, прячу его, затем сваливаю остальные таблетки в пакет. Собираюсь, схватить банку с обезболивающим, когда мою руку перехватывают. Поднимаю взгляд. У Димы странные зрачки. Я и раньше замечала его необычные, редкие глаза, но сейчас, когда его лицо так близко, мне особенно четко видна радужка: справа - голубая, слева – слегка коричневая. Это настолько непривычно, ново. Присматриваюсь, вижу на зрачке четкую карюю полоску и застываю в немом восхищении. Она маленькая, едва заметная, но она полностью меняет взгляд, который испепеляет меня своей жалостью. Жалостью! Вырываю кисть и рассерженно спрашиваю:

- Чего пялишься?

- Все в порядке, - вместо того, чтобы ответить на вопрос, говорит Дима. – Все хорошо.

- Что хорошо? Что в порядке? Господи, да, откуда ты свалился на мою голову! – Убираю назад волосы и нервно протираю мутные глаза. – Давай раз и навсегда проясним: я не хочу жить, слышишь? Не хочу. И твое появление ничего не изменит! Да, ты спас меня на вокзале и появился на моем пороге сегодня, но я все равно найду время для того, чтобы…, чтобы ты знаешь, что сделать. Я совершу это, потому что не могу себя контролировать! Это наркотик. Заболевание. В медицине даже есть термин, характеризующий мое состояние. Кажется, - хмурю лоб и выпаливаю, - витальная депрессия. Да! Это пузыри в моем мозге, которые лопаются каждый раз, когда что-то выводит меня из состояния хронической спячки. Я взрываюсь, и не могу противиться желанию прыгнуть с моста, вскрыть вены, удавиться целой пачкой антибиотиков, сигануть под поезд, - перевожу дыхание и в безумном состоянии паники, сдавливающем горло, признаюсь, - я обречена, понимаешь? Обречена.

- Вставай.

- Что? – растерянно вскидываю брови. – Зачем?

- Вставай.

Недовольно поднимаюсь на ноги. Дима тут же хватает меня за локоть и тащит к выходу.

- Что ты делаешь?

- Иди за мной.

- Не хочу!

- Мира, не сопротивляйся.

Парень грубо выпихивает меня из квартиры, и я готова зарычать во все горло от гнева, от раздражения, так как безумно злюсь на его поведение, на его бестактность и невежливость. Однако мое тело слишком слабо для пререканий. Мы спускаемся вниз, выходим под дождь, и Дима берет в ладонь мою руку, чтобы я не отставала.

- Идем.

Бежим в сторону метро. Ливень барабанит по голове, плечам и носу, но мы не останавливаемся. Замедляем ход уже в подземке. Пробираемся сквозь безликую толпу спешащих женщин, мужчин, детей, стариков. Все они толкаются, кидают друг на друга недовольные, ядовитые взгляды, ведут себя так, словно повторяют свой первый подвиг в качестве сперматозоида: пытаются первыми достигнуть цели.

Дима крепко сжимает мою ладонь. Наверно, боится, что я вновь захочу свести счеты с жизнью, что не беспочвенно, так как я действительно отмечаю близкое расстояние рельсов до моих заплетающихся ног. Повсюду витает тяжелый, металлический запах, присущий только нашим подземкам, только русским туннелям с одним входом и с одним выходом. Приезжает поезд, и с немалым трудом мы консервируем себя в эту гигантскую банку.

- Куда направляемся? – жалкая попытка понять, что происходит. Парень не отвечает.

Едем минут пятнадцать. Успеваю вспотеть и придумать новый план: умереть в метро от опасной близости чужих подмышек к моему лицу. К счастью, мучениям приходит конец, и я вдыхаю полной грудью, оказавшись на свободе. Собираюсь перевести дух, когда Дима опять срывается с места. Даже не пытаюсь воспротивиться: просто безвольно бегу рядом, в тайне надеясь, что конечная остановка стоит моих усилий.

Через пять минут мы оказываемся лицом к лицу с дверьми центральной городской больницы, и у меня тут же внутри завязывается узел. Я чувствую: мы не просто так приехали в место, где больных людей, больше, чем здоровых, и недовольно взвываю:

- Зачем ты привез меня сюда?

- Идем.

- Не хочу. – Упрямо поджимаю губы. – Господи, Дим, я в курсе, что есть люди, у которых жизнь похуже моей.

- Замолчи.

Закатываю глаза. На первом этаже тихо, так тихо, что хочется зажать руками уши. Я оглядываюсь, сначала натыкаюсь на сплошные белые стены, стеклянные столы, полки, стулья, но затем вдруг вижу цветной стенд в самом углу комнаты. Он немного разбавляет стерильную, неживую атмосферу: это стенд с детскими рисунками. По телу пробегают мурашки. Сглатываю и скрещиваю на груди руки: в таких местах главное не забывать дышать. Вдох-выдох, вдох-выдох.

За регистрационным стеклом сидит молодая, рыжеволосая девушка. Заметив нас, она отрывается от документов и ошеломленно выдыхает:

- Дима, что ты здесь делаешь?

Отлично. Они еще и знакомы.

- Мы на несколько минут, - обещает он. – Правда.

Девушка ломается. Надувает губы и шепчет:

- Все посещения запрещены. Ты же знаешь.

- Пожалуйста, Юль. Мы туда и обратно, клянусь.

- Зачем?

- Дело жизненной необходимости.

Медсестра сканирует мое лицо. Выгляжу я, наверно, глупо, и скорее всего от меня пахнет алкоголем. Однако мой внешний вид вполне ее устраивает. Цокнув, она кивает в сторону лестницы и предупреждает:

- Пять минут.

Несемся на второй этаж. Дима слегка горбится, будто прячется, а у меня внутри разом сжимаются все органы: чувствую себя преступницей, ей богу. Ступеньки сколькие. Я то и дело спотыкаюсь, подворачиваю ноги, так как после коньяка не могу унять легкое головокружение, но парня не заботит первая стадия моего опьянения. Он напрягается, стискивает зубы и молчит. Впервые на его лице нет ни намека на улыбку. Это пугает.

- Где мы, Дим? Что происходит? – Становится холодно. Облизываю губы и с ужасом замечаю на одном из стендов надпись: онкологические заболевания. Меня пробивает судорога. Резко примерзнув к кафелю, я моргаю и выдыхаю весь накопившийся в легких воздух: детские рисунки, пугающая тишина, онкология. Парень привел меня в центр по выработке слез, боли и отчаяния. Здесь вместо кислорода – ужас. Смахнув с лица холодный пот, понимаю: в палатах лежат те, кто болеет раком. От этих мыслей сводит все тело. Пронзаю Диму обиженным взглядом и чеканю: