— Ну же, давай! — я тыкала кулаком в стекло еще и еще, и кекс, качнувшись, свалился в пакет, который я удовлетворенно выудила из автомата.

Я бы еще купила в автомате парочку шоколадок "С днем рождения", но уже от названия слезы подступили к глазам и в горле вырос ком, сбив дыхание. Пришлось отказаться.

— У тебя просто супер день рождения, Меридиан, с совершеннолетием! — бормотала я, вгрызаясь в холодный и черствый кекс. Прожевав и проглотив, я откинулась в пластиковом кресле и, запрокинув голову, принялась изучать подтеки на потолке. Светло-коричневые, переходящие в сепию, они напоминали древние карты первооткрывателей.

Когда я была маленькой, наверное, как Сэм, я изучала фотографию своей двоюродной тетушки Мери, которая была у нас дома. Она была сделана в то время, когда она была медсестрой на Второй Мировой Войне. Я обычно рассматривала ее чтобы понять, насколько я на нее похожа. Моя тезка. Но мама никогда не вела себя так, как будто тетушка Мери существовала по-настоящему. Скорее она была персонажем сказки или мифа.

В моей семье почти все дни рождения, кроме папиного, были в пределах трех дней друг от друга. Но с тетушкой я родилась день в день.

Я никогда ее не видела, и откровенно говоря, было немножко жутковато быть названной в честь кого-то живого. Как будто проявили заботу, удостоверились, что ты будешь жить так, как они себе представляют.

Тетушка никак о себе не напоминала за исключением моего — нашего — дня рождения. Она обычно присылала мне одеяло. Они росли в размерах вместе со мной на протяжении лет. Они были причудливо сшиты из крошечных кусочков ткани ярких цветов. Некоторые выглядели как произведения импрессионистов, другие напоминали фотографии мест, людей и событий, которые я не могла определить.

Каждый раз, прикасаясь к ним, они как бы рассказывали мне историю. По моей руке, как по камертону, распространялся вибрирующий гул. И я сложила их в туалете в прихожей и старалась к ним не прикасаться. Эта стопка одеял не вызывала у меня приязни: от них волоски на теле вставали дыбом, как будто поблизости разразилась электрическая буря.

Я вздрогнула. В этом году ничего не было. Я не открыла первым делом с утра посылку. Она знала, что я приеду? Это все часть задумки? Я подавила желание тут же позвонить родителям и спросить у них. Несколько раз глубоко вздохнула и постаралась расслабиться. Неужели моя семья больше не дома?

Автовокзал был наполнен сладким запахом денег и отчаяния. От него разило одиночеством и путешествиями в одиночку. Подстегнутая адреналином и не простым страхом, я не могла заснуть.

Я продолжала крутить головой, думая, что я могла бы совершить что-то храброе и геройское, если бы увидела приближающуюся угрозу. Например, убралась бы с дороги. На станции было так мало людей, что я позволила себе расслабиться. Совсем чуть-чуть.

Наконец, край солнца показался из-за горизонта. И тут же тишину нарушил пулеметный стук каблуков. Иссиня-черные — никогда не видела такого цвета — волосы женщины, были зачесаны назад и собраны в тугой хвост. Ее губы были ярко-розовыми, а ее костюм мог бы считаться деловым в пятидесятые. За ним явно ухаживали, но светло-голубая ткань выцвела до серости. Ее осанка была величественной, но она казалась мне неестественной. Я увидела тканевую сумку, висящую у нее на плече. Она могла унести полмира в этой сумке.

Женщина подбежала к кассе. Ее руки говорили столько же, сколько и ее лицо, тем не менее скучающий продавец с трудом оторвал взгляд от приглушенного телевизора с зернистым экраном, и повернулся к рядом стоящей кассе.

Женщина шлепнула по стойке, стукнула каблуками, но не могла с помощью своей смеси английского и испанского языков добиться адекватного ответа от кассира. Или просто он предпочитал делать вид, что не понимает. Я прикрыла глаза, положила голову на сумку и попыталась отстраниться от чужих проблем.

Что там мама положила для меня. Как она могла предвидеть, что мне понадобится в данной ситуации?

Спор у стойки все разгорался, а жесты женщины становились все отчаяннее. Я не хотела встревать. Я изучила пять языков, но никогда по-настоящему не пользовалась ни одним из них. Голос кассира поднялся еще на тон выше. Женщина стала впадать в истерику. Ей не хватало денег на билет.

Ладно. Я с шумом поднялась. Подождала, пока кровь прильет к ногам, возвращая им чувствительность. Потащила за собой сумки в надежде, что если я буду двигаться достаточно медленно, то спор закончится прежде, чем я проползу эти десять футов до стойки.

Не тут то было. Я спросила, не нужна ли помощь.

Физиономия кассира отразила почти клоунское облегчение.

— Она утверждает, что ей надо куда-то в Колорадо. Но ей не хватает 40 долларов. Я не могу продать ей билет.

Я попыталась объяснить это женщине с помощью своих начальных познаний в испанском. Ее лицо озарилось, как если бы кто-то наконец-то ее услышал. Я слушала, как она вывалила на меня целый поток историй, впрочем, слишком быстрый, чтобы я могла уловить суть. У ее дочки были двойняшки-близнецы. У нее нет других денег. Что-то о работе и увольнении. Она продолжала мило мне улыбаться, как будто я могла облегчить ее участь.

Это могло быть обманом. История, чтобы сделать из меня идиотку. Но я полезла в карман пальто…

Ее звали Марсела Порталсо. Сорок долларов было слишком много для нее. Естественно, мама выдала мне больше двух двадцаток на всякий пожарный случай. Я просунула деньги под стеклянную загородку.

— Нет, нет, — запротестовала сеньора Порталсо.

— Por favor.- (с испанского) Пожалуйста. Ей не нужна была благотворительность. Она — труженик. И не приемлет подачек.

Я полезла в свой испанский словарь и постаралась соединить слова "сейчас" и "ребенок". Я понятия не имею правильно ли я все сказала.

Клерк просунул билет под окошко. Красивая улыбка осветила лицо сеньоры, и она вцепилась в билет так, как будто это был подарок от Бога.

Стоя тут, это единственное, что я могла сделать, чтобы не плакать из-за моей матери,

Сеньора Порталсо настаивала, что она вернет мне деньги в Колорадо-Сити, Денвере, или Подунке. Я пошла назад в свой угол. Стенд пока не мигал, наконец, они назвали мой номер автобуса.

Я положила сумку и рюкзак в багажное отделение под автобусом, вдыхая выходящие выхлопные газы. Десять других людей столпились вокруг меня, как рой комаров, пытаясь быть первыми, после меня. Я отошла назад, чувствуя необходимость держать дистанцию. Я молилась, о том, чтобы они не заговорили со мной. Хоть я и не вижу никаких плохих парней или превышающей скорость внедорожников.

Я не хотела, заходить в автобус. Я не была большим путешественником; мои родители только однажды попробовали устроить семейный отдых, и он закончился ужасно.

Сеньора Порталсо похлопала по месту рядом с ней с явным энтузиазмом, когда она увидела меня. Когда я села в это тесное пространство, она постучала по моей руке. — Muy linda, — она продолжала говорить. — Luz! Luz!

Очень симпатичная. Светлая. Светлая.

Я остановилась, чтобы поблагодарить её в десятый раз. У меня не было много того, что я могла бы сказать. Я была полна вопросов, но она не могла ответить ни на один из них.

Я спала урывками, когда зимнее солнце, то поднималось высоко в небе, то дрейфовало за тучи. Огни межштатных границ мелькнули, когда мы проехали остановку для грузовиков и зоны отдыха. Внутри автобуса было тускло, до клаустрофобии темно. Темнее, чем в любой комнате в которой я до этого была. Я подтянула колени к сидению передо мной, так чтобы мои ноги не касались пола.

Обрывки разговоров дрейфовали через затемненный салон. — Работа… семья…никогда не был в Колорадо… отправляемся в Disney World… нет ничего лучше… — Все они имели свою причины, пусть и не очень хорошие, чтобы отправится туда. И, что было у меня? Что произойдет, если я останусь в автобусе? Поеду в Нью-Йорк или Майами? Заметит ли кто-то, что я поехала не туда? Будет ли кому-то до этого дело?