Малый, или карликовый, фламинго как две капли воды похож на своего старшего брата, обыкновенного фламинго, только ростом чуть поменьше. Живут эти карликовые птицы главным образом в самых засушливых районах Африки, на берегу мелководных соленых озер Кении, Танзании и Уганды и в Азии у берегов Персидского залива.

По всем повадкам карликовый фламинго похож на большого. Так же любит держаться огромными стаями, так же из грязи делает себе гнезда.

В Восточной Африке находится большая низменность. Когда-то она была огромным озером. Прошли века, и тропическое солнце высушило озеро. На его месте остались лишь многочисленные более мелкие озера, некоторые с очень соленой водой, да пыльная выжженная равнина, где ничего не растет. Эти унылые места, где и воробей не остался бы незамеченным, совершенно безжизненны. Одним фламинго пришлись они по душе. Редкие люди попадали сюда, и их поражали несметные стаи фламинго. Еще арабские путешественники в 1758 году писали об алых от тысяч покрывших их птиц озерах. За последние 250 лет о них, живущих так открыто, стало известно почти все. Но одну тайну сохранили фламинго — тайну своих гнездовий.

Нельзя сказать, что гнезд не находили вообще. Небольшие колонии по 100–300 птиц попадались время от времени. Но где выводит птенцов основная масса птиц (по меньшей мере 3 миллиона), никто сказать не мог. Только в 1956 году, когда самолет в африканском небе стал обычным явлением, сверху удалось увидеть на отмели в глубине соленого озера Натрон огромное гнездовье. Разглядеть его с берега нельзя. Сверкающая рябь воды, отражающая не омраченное тучами небо, не позволяет ничего рассмотреть. Не будь авиации, мы и сейчас не знали бы, что прячут воды Натрона.

В озерах, где живут карликовые фламинго, горько-соленая вода, насыщенная щелочами. Ни одно живое существо не пьет из этих озер. Солнце нагревает воду до 60–70 градусов, а прибрежный песок раскаляется еще сильнее. Почти безжизненны воды этих озер. Только микроскопические диатомовые и сине-зеленые водоросли чувствуют себя здесь по-настоящему хорошо и с невероятной скоростью размножаются. Отмирая, они опускаются на дно и, разлагаясь, отравляют воздух зловонием. Фламинго питаются этими водорослями. Чтобы набрать самых молодых и свежих, птицы водят клювом по поверхности, затем его створки закрываются, и фламинго встряхивает головой. При этом вода разбрызгивается, а водоросли застревают в густых волосках, покрывающих внутреннюю поверхность клюва. Большой мясистый язык отжимает остатки воды (ни одна капля не должна попасть в желудок) и отправляет растительную кашицу в пищевод. Этой же кашицей кормят фламинго и птенцов, пока те не научатся есть сами. До пяти тонн «каши» съедают фламинго с каждого гектара поверхности озера, но воды его не скудеют. Водоросли размножаются гораздо быстрее, чем уничтожают их птицы, и запасы их практически неисчерпаемы.

Из года в год гнездятся фламинго на озере Натрон, только в 1962 году им пришлось изменить свои привычки. Тот год был для Африки необычайно дождливым, вода высоко поднялась. Для птиц стало слишком глубоко, они не смогли на Натроне построить гнезда. Гигантская стая из Танзании перелетела в Кению на озеро Магади. Обычно фламинго на его берегах не гнездились: слишком много щелочи в воде этого озера. Однако в 1962 году дождевые воды разбавили соленую воду, и Магади стало для птиц удобным.

Насиживание яиц — очень длительный процесс. 32 дня сменяли друг друга родители, пока яйца наконец не проклюнулись. Еще неделю сидели птенцы на своих овеваемых ветерком пирамидах. Здесь было немного прохладней, чем в воде. Когда уже почти через два месяца после начала строительства гнезд молодые фламинго опустили лапки в воду, солнце уже успело подсушить озеро, и под ногами у птенцов оказалась кристаллическая масса. Она налипала на лапы, не давая и шагу ступить. Соль быстро подсыхала, спекаясь в твердую корочку, и длинные ноги птенцов увязали в горячей соли. 800 тысяч птенцов оказались под угрозой неминуемой гибели. Вот тогда-то и была проведена операция под кодовым названием «Фламинго». Во всех африканских странах, в Европе и даже в Америке любители птиц собирали средства для спасения птиц. Правительство Кении послало войска. Малышей, которые еще не увязли окончательной могли как-то передвигаться, перегнали в менее соленую часть озера. 27 тысяч птенцов вручную вырубили из соли и перевезли на пресные водоемы. Остальных спасти не удалось. Больше карликовые фламинго сюда не прилетали. Спасенные людьми птицы вернулись в Танзанию и выводят своих птенцов опять на отмелях озера Натрон.

О животных у нас бытует множество примет и предрассудков: воющая собака предвещает покойника, крик сыча тоже сулит несчастье, а если черный кот дорогу перейдет, сами знаете — лучше свернуть в сторону или вообще вернуться. Зато встреча с черным тараканом — к счастью. Видный отечественный зоолог академик Е. Н. Павловский частенько шутил, что его научная карьера и карьера академика Л. А. Орбели потому и сложились так удачно, что объектом их первых исследований был черный таракан.

Не скажу, что мне с научной карьерой не повезло, хотя начать пришлось с шакала, существа значительно крупнее таракана, но тоже с не очень хорошей репутацией. Должен признаться, зверь, который оказался на моем пути, мог легко отбить интерес не только к науке, но и к любому живому существу. К счастью, этого со мной не произошло, и в этом отношении мне, несомненно, повезло!

Итак, шакалы! Познакомиться с ними мне довелось еще в детстве. С этими животными связана моя первая, еще ребячья, попытка приобщиться к научной деятельности. В кружке юных зоологов Ленинградского зоопарка мне поручили изучить и описать распорядок жизни шакалов в неволе, и я с энтузиазмом приступил к наблюдениям.

В те годы в зоопарке содержался всего один шакал, напоминавший небольшую рыжевато-бурую, равнодушную ко всему собачонку, живущую у не очень заботливых и не очень чистоплотных хозяев. Наблюдать за ним было совершенно неинтересно. Мой подопечный, если не спал и не ел, то, низко опустив голову, слонялся по своей просторной клетке и, двигаясь по раз и навсегда выбранному маршруту, выписывал одинаковые восьмерки. Лишь в часы, когда в зоопарке раздавался негромкий скрип колес телеги, на которой хищникам развозили мясо, он оживлялся, темп его движений убыстрялся, и всякий раз, добежав до западного угла решетки, зверь задерживался, вставал на задние лапы и бросал тревожный взгляд в проход между зданиями, откуда должна была появиться телега, а потом семенил дальше. Однако за внешним безразличием ко всему скрывался изощренный шакалий ум, способность находить выход из любого положения, и я развлекался тем, что задавал ему различные задания на сообразительность. То клал недалеко от решетки кусочек мяса, но так, что со стороны казалось, будто дотянуться до него совершенно невозможно, и наблюдал за акробатическими прыжками моего шакала, которые все-таки позволяли ему в конце концов овладеть лакомством. Еще интереснее было наблюдать, как он пытается понять, что я задумал, какую позу ему нужно принять или что следует сделать, чтобы получить от меня очередное вознаграждение.

За несколько месяцев регулярного общения я хорошо изучил повадки этого обитателя зоопарка, но пообщаться с шакалами на воле мне долго не удавалось. Не потому, что эти звери были особенно редкими или наши пути никогда не пересекались. Встречи с шакалами у меня, конечно, бывали, но всегда оказывались случайными и мимолетными. Путешествуя по Казахстану, республикам Средней Азии и ночуя в небольших поселках, мне иногда случалось в сумерках видеть бегущего по своим делам шакала, слышать возню зверей на помойках где-нибудь на окраине кишлака или «насладиться» заунывным пением, которое систематически досаждает местным жителям.