Ну, словом, ты возьми меня обратно!»
Хочу ответить ей, а в горле ком,
и всё в глазах мелькает
и двоится.
Те, что ушли и колокол по ком
звонит, вдруг оживают:
лица… лица… лица…
«Что, так молчать и будем мы с тобой?» —
донесся голосок
телефонистки.
И тотчас что-то щелкнуло. Отбой.
Я слов найти так и не смог
для близких.
Я чуть не шваркнул об пол аппарат,
я близок был к параличу
с досады.
Ведь не поправить, не вернуть назад!
И вот я в пустоту кричу
с надсадом:
«Да-да, у нас хреново, видит бог.
То вдруг собачий холод, то ненастье.
Сегодня нету водки, завтра масла,
есть, правда, царь, но он здоровьем плох…
Короче, жизнь есть жизнь, она прекрасна!»
«Куда отлетает душа палача?..»
Куда отлетает душа палача?
На небо? Но как повстречаться без страха
с душою того, кто был послан на плаху,
кому разодрал ты на шее рубаху
и место засек, чтоб ударить сплеча?
Куда уползает душа палача?
Под землю? Но глупо в подвалах загробных,
где виселиц нету и мест нету лобных,
бродить средь теней, ей зловеще подобных,
такой унизительный жребий влача.
Куда исчезает душа палача?
Ну, скажем, ты серым прослыл кардиналом,
мышьяк рассылая по тайным каналам,
но вот уже сам отнесен ты к анналам,
горячий поклонник огня и меча.
Куда ускользает душа палача?
И есть ли в России такие метели,
чтоб дать ускользнуть ей они захотели?
А может, души-то и не было в теле?
А может быть, и не горела свеча?
Романс бывшей жене
Звонить в эту дверь, за которой никто нас не ждет?
На то посягнуть, что казалось вчера непреложным?
Конечно, нельзя, но раз хочется – стало быть, можно.
Открыла с опаской. Он так же с опаской войдет.
Как странно увидеться здесь с ее младшей сестрой,
А тот, симпатичный, и вовсе ему незнакомый.
«Зачем же на краешек? Ты себя чувствуй как дома.
Гитара все там же в углу. Если хочешь – настрой».
Всё так и не так. У Амура сломалась стрела.
Где письменный стол, за которым немало писалось?
Сейчас в этот угол уютное кресло вписалось.
Похоже, грядут перемены. Такие дела.
«За синей рекой, моя радость…» – звучит за стеной.
«За красной горой…» – куда деться от этих мелодий?
А тот, симпатичный, который назвался Володей,
Как будто всерьез занялся его бывшей женой.
Ну что, мой стрелок незадачливый, мой побратим,
Не хочешь ли ты полетать над троллейбусным парком?
А мы вчетвером потолкуем при свете неярком,
И все недостатки в достоинства мы обратим.
Всё те же на кухне готовятся кислые шти,
И желтые шторы на окнах еще не сменили,
Но начат уже перевод километров на мили,
На странные мили, которые надо пройти.
Исход
1
Когда ополоумет зной
к двенадцати часам
и липкий пот течет рекой
по солнечным лучам,
когда, как у рожениц, вздут
Земли тугой живот,
когда все поминутно пьют,
чтобы не ссохся рот, —
в час этот мозг мой воспален
и кровь заражена:
я вижу сонм иных имен,
иные времена…
2
Взгляни: Египт у ног твоих
простерся, фараон!
Рабы молчат, и ветер стих —
неколебим твой трон.
Ты властен, сказочно богат,
видать, судьба хранит,
да и Озирис, говорят,
к тебе благоволит.
Что ж нынче мрачен? Отчего
в глазах твоих тоска?
Отняли сына твоего —
утрата велика.
Но не о ней скорбишь, о нет!
Ты уязвлен больней:
сломал величия хребет
презренный Моисей.
Ты – бог, ты – идол, словно чернь,
простерт, повержен в прах,
и гложет мозг сомнений червь,
и жжет впервые – страх.
Ты их анафеме предашь,
карать же будет Тит.
Стать вольными пришла им блажь,
что ж, время отомстит:
изгоям будет тяжело,
потомкам их – вдвойне…
И вдруг разгладилось чело —
он улыбался мне.
3
Сжег нас
всех зной
из глаз
тек гной
страна
пустынь
грозна
святынь
Эй прочь
ты смерд
день ночь
смерть смерть
Что мать
Твой Бог
видать
оглох
он скуп
злословь
глянь ступ —
ни в кровь
Пыль на
ешь вот
цена
свобод
4
«Две дочки было у меня
две горлицы.
Томились, думку затая
о вольнице.
Где мне теперь их схоронить —
не ведаю.
За ними – мне ль их пережить? —
последую».
5
Есть много истин на земле:
сомнительных, бесспорных,
о боге, о добре и зле,
немало априорных.
Но есть одна – ее, как гвоздь,
вгони по шляпку в память:
храни своей земли ты горсть,
чем о чужой горланить.
Земель обетованных нет,
утопий, Атлантиды,
рай подпирают тыщи лет
рабы-кариатиды.
Итак – исход. С него отсчет
страданья, унижений.
Побед с тех пор – наперечет,
а сколько поражений!
«Что ж, перешли вы Рубикон,
сожгли мосты напрасно…»
В тот час отмщен был фараон.
В тот час звезда погасла.
Лодочник и епископ
Кормиться лесом не зазорно,
когда тебе он отчий дом,
не стыдно брать у поля зерна,
когда свой горб ты гнул на нем.
Рука дающего, конечно,
не оскудеет никогда.
А все ж, святой ты или грешный?
Дождемся высшего суда.
В домишке окнами на Терек
жил, помню, странный человек:
жену отвез на левый берег,
а сам на правом мыкал век.
Хотя он, кажется, за дело
сослал красавицу жену,
но сердце третий год болело,
и, чувствуя свою вину,
положит палку он, бывало,
и прыгает через нее.
Других молитв тогда не знало
неграмотное мужичье.
И вот за этим-то занятьем
епископ наш застал его.
«На что, – корит нас, – время тратим?
Из палки сделать божество!
Язычество ли, чернокнижье,
приступим, не жалея сил».
Епископ подошел поближе
и, посуровев, приступил:
«Безбожник, ты бывал неправым?»
«Бывал», – безбожник отвечал.
«А деньги брал за переправу?»
И лодочник ответил: «Брал».
«Я не могу, ты видишь, Боже,
не наложить епитимью.
Брать деньги с ближнего негоже,
придется лодку взять твою».
И в лодку сел он вместе с нами
и напоследок так сказал:
«Молись, мой сын, тремя перстами,
вот так». Епископ показал.
Едва отплыли, вдруг: Смотрите!