Ну а дальше мы с Лорой поехали разными электричками. Так нам казалось. Но тайна той ночи, как видно, крепко в нас засела.

Наша девственность, как мина замедленного действия, три года тикала, где бы судьба ни сводила нас. На общих лекциях, когда я нарочно садился сзади, чтобы разглядывать светлый пух на загорелой шее. На танцах, где она тряслась до одури под монотонное ду, ду-ду, ду-ду-ду, «Oh, Susy Q». За преферансом, к которому я ее пристрастил, кажется, с одной целью — чтобы получать под столом чувствительные разряды от наэлектризованной капроновой коленки.

ЛОРА. Придется тебе сегодня поспать на голом матрасе.

ПАУЧОК. Это почему?

ЛОРА. Потому, дурачок, что я должна застирать простыни.

ПАУЧОК. Все, что я знаю о жизни, я узнал в нашу вторую ночь. Есть разные тайны, большие и маленькие, и среди главных — женщина. А к ней — каждой в отдельности и всем вместе — один универсальный ключ. Обладать им значит быть отмеченным. Я — отмечен. Я — Божий ключник.

Невероятность этого открытия, сделанного мною после ухода Лоры, едва не довело меня до горячки. Чтобы успокоиться, я уселся на полу в позе за-дзен и постарался отрешиться от всяких мыслей. Сколько я так просидел, не знаю, но когда я открыл глаза, уже рассвело. Сосед похрапывал, нашаривая во сне сползающее одеяло. Моя рука нашла что-то пишущее и вывела на чистом листе бумаги:

Три сокровенные есть тайны бытия,

о них поговорить хотел бы с вами я.

Загадка женщины — одна такая тайна:

все дело в линии, как будто бы случайной,

бегущей, как ручей, что бегом одержим,

или как кисточки волосяной нажим,

который обручил, по-детски безогляден,

округлости холмов с обрывистостью впадин,

и женщину познать, я думаю, нельзя,

иначе как рукой по линии скользя.

Нацарапав это, как курица лапой, я почувствовал такую усталость, что с трудом доплелся до кровати. Во сне я увидел того, кто мне это продиктовал. Шестого патриарха китайской школы Чань.

ЛОРА. Я так больше не могу.

ПАУЧОК. Ты о чем?

ЛОРА. Твоя пишущая машинка. Как гвозди в гроб: «Конец, конец, конец…»

ПАУЧОК. Если бы!

ЛОРА. Я не о твоем романе.

ПАУЧОК. Лора, ты же знаешь…

ЛОРА. Знаю. Ты решил уйти.

ПАУЧОК. Куда? Ты думаешь, что говоришь? Ты — это все, что у меня есть. Тебе нужны доказательства?

ЛОРА. Что ты делаешь!

ПАУЧОК. Сжигаю мои «Мертвые души».

ЛОРА. Идиот несчастный!

ПАУЧОК. Каким шестым чувством она это поняла? Мы ведь успели срастись, как эти два корня. Да, я же не сказал: мы сняли комнату в центре. Она нам сразу понравилась — бревна, суковатые палки, какие-то немыслимые коряги. Я писал как в лесу: сидя на одном пне и водрузив пишущую машинку на другом. А в постели — в берлоге — под огромным, мохнатым, грубо намалеванным пауком, готовым, кажется, упасть с потолка прямо тебе на голову, лежала моя муза, почесывая мухобойкой голую пятку.

ЛОРА. Вот почему.

ПАУЧОК. Ты что-то сказала?

ЛОРА. Я — это все, что у тебя есть, вот почему ты меня бросишь.

ПАУЧОК. Прелестная манера — продолжить разговор с середины фразы так, словно не прошло и месяца. Я был застигнут врасплох. — Мысль интересная. Не разовьешь?

ЛОРА. Очень просто. Выше потолка не прыгнешь.

ПАУЧОК. Она сказала это так буднично, точно я давно для себя все решил, а она только сформулировала.

ЛОРА. У тебя сейчас такое лицо. как будто наш рисованный паук родил у тебя на глазах. Ну родил. Радоваться надо. Паучок — это к вестям.

ПАУЧОК. Она сказала, что выйдет немного прогуляться, и исчезла из моей жизни. На пятнадцать лет. Но как она меня тогда прочитала! Я обрел свободу, которая не знает границ. Своим тайным ключом я открывал все двери. Я спешил наверстать упущенное. не мной — вами, связанными предрассудками, скованными робостью, придавленными законом.

Моя любовь была беззаконна, то есть воистину свободна. А это, что ни говори, дает ощущение высоты. Я открывал ларчик и, бросив дверцу открытой, летел к новому. Что же делать, если каждый по-своему хорош! Как сказал один неглупый человек, женщину можно бросить вовсе не потому, что больше не испытываешь к ней желания. Просто ты желаешь теперь другую, а это совсем не одно и то же.

Когда-то, в той жизни, я полагал, что женщина существо загадочное. Еще один миф, придуманный мужчинами! Женщина прозрачна, как стекло. Но стекло не простое. В нем можно увидеть свое прошлое и будущее. Черный шлейф пепелищ и веселые костры триумфов. Такой магический кристалл. Кто боится заглядывать в женщин, рискует не разглядеть себя. Я сказал «в женщин», потому что каждая — это новый ракурс. В идеале, чтобы возникла объемность мира, надо овладеть всей женской половиной человечества.

Чем я и занимаюсь по мере сил.

А что, по-вашему, я сейчас делаю? Я плету свою сеть, и кто-то из вас в нее непременно попадется. Любопытство. Неопытность. Сведение счетов. Что вас ко мне приведет — не столь важно. Важно другое: мужчина, женщина, момент истины. Утраты и обретения. А еще — заноза, которую уже не вынуть. Сладкая ноющая боль. Эта боль и есть знание. С ним — с ней — вы полетите дальше. А в моем узоре появится едва заметное новое волоконце, частица вашей божественной души. Моя клейкая дорожка к знанию. Себя. Вас. Себя — в вас.

Но мы немного забежали вперед. Трофей надо еще добыть. Любовь это охота. След можно взять везде, где в составе воздуха замешан этот ни с чем не сравнимый аромат. даже, как ни странно, в виртуальном пространстве. Если же говорить об обычном трехмерном, то я отдаю предпочтение метро. В силу трудности задачи. «Охотный ряд» — «Лубянка». Шестьдесят пять секунд. Засекайте!

ПАУЧОК. Извините, я вас толкнул.

ВЕРА. Все бывает.

ПАУЧОК. Вот так же мне ответила моя будущая жена.

ВЕРА. Ее участь мне уже не грозит.

ПАУЧОК. Через год мы разошлись. Догадайтесь почему. Когда ее толкали другие, в ее глазах легко читался немой вопрос.

ВЕРА. Вы ревнивы?

ПАУЧОК. К физической измене я отношусь как к солнечному затмению.

ВЕРА. Интересно.

ПАУЧОК. Вы со мной не согласны?

ВЕРА. А если согласна, что тогда?

ПАУЧОК. Тогда мы сейчас вместе выйдем, я провожу вас до дома и буду стоять под вашими окнами весь вечер, всю ночь, до тех пор, пока ваш муж не уедет в Тюмень.

ВЕРА. В Копенгаген.

ПАУЧОК. Тем скорее это произойдет.

ВЕРА. Уже.

ПАУЧОК. Что?

ВЕРА. Произошло.

ПАУЧОК. Какое совпадение! И нам как раз выходить.

Уложился? Вообще говоря, это не мой стиль. Опрокинутой стопке водки я всегда предпочту смакуемый бокал шерри-бренди. Бесцеремонность, с какой современные носороги сходу начинают друг другу тыкать, вызывает у меня отвращение. Что может быть прекраснее русского «вы», старомодного, чуть-чуть церемонного, обещающего долгую и увлекательную игру! А уж сохранить эту дистанцию во время близости. это можно сравнить с дегустацией самого изысканного вина.

ВЕРА. Скажите…

ПАУЧОК. Да?

ВЕРА. То, что вы выбрали меня, это как-то связано с другой женщиной?

ПАУЧОК. Почему вы так решили?

ВЕРА. Вы как будто все время доказывали: «нам хорошо, нам хорошо!»

ПАУЧОК. Вам не было хорошо?

ВЕРА. Я о вас.

ПАУЧОК. Так, так, так. Это становится интересно!

ВЕРА. Я что-то не то сказала?

ПАУЧОК. Вера, вы прелесть!

ВЕРА. Да что такое?

ПАУЧОК. Это же мой конек! Меня хлебом не корми, дай во всех этих штучках-дрючках покопаться… «А он? А она?»… а вот с желающими составить мне компанию — напряженка. Это ведь самое интересное! Снял капустный лист, а под ним другой, а под тем третий, а там, смотришь, четвертый… Ну-ка, ну-ка. где обещанная нам сахарная кочерыжка?