Убаюканная мерным аллюром Вшолы, я настолько успокоилась и даже поверила в скорое освобождение от томительной неопределенности своего нынешнего положения и бесконечного, как лес, страха, что позволила себе полностью расслабиться и даже вздремнуть. Как видите, пробуждение было ужасным.

Пржесмицкий молчал, его соратники, свято чтя субординацию, также безмолвствовали, а я, утратив последние крупицы оптимизма, уже начала подыскивать взглядом укромное местечко в относительной близости от нашего совета в Филях на тот случай, если не справлюсь с очередным приступом тошноты на почве животного страха.

Интуиция не подвела меня и на сей раз. Когда мои немногословные попутчики, плюнув на все каноны джентльменского кодекса чести, вдруг все разом заговорили на иврите, мне стало ясно, что ситуация достигла критической отметки.

Говорили они недолго, минут пять, но очень быстро, хотя и негромко, размахивая руками, при этом чертя носками ботинок на снегу (а он падал все сильней и гуще) какие-то замысловатые зигзаги. Больше всего меня поразила разговорчивость водителя. Когда он не молчал, лицо его совершенно преображалось, словно в лесу его незаметно подменили.

Наконец переговоры закончились. Вшола и водитель рванулись куда-то в сторону, в самую чащобу, а Пржесмицкий обернулся ко мне, открыл рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, в последний момент передумал, вновь уселся на пенек, развернул карту и стал изучать ее с преувеличенным вниманием. Понимая, что в душе его происходит какая-то борьба, я решила не форсировать события и, демонстративно повернувшись спиной, стала изучать строение сосновых ветвей путем слабых ударов ногой по стволу. Добившись того, что прямо мне на шапку свалилась хорошая порция слежавшегося снега, я, очевидно, убедила Пржесмицкого в своем полном равнодушии ко всему происходящему, поскольку через пару минут услышала его тихий голос:

— Вы зря обижаетесь, Вэл.

— Кто обижается? — Я так резко обернулась, что с трудом сохранила равновесие. — Я? Вы что, действительно считаете меня идиоткой? Я не обижаюсь, пан Пржесмицкий. Я только надеюсь. Молча. Надеюсь, что вы как следует взвесили степень вашей ответственности за наши судьбы…

Пржесмицкий поморщился.

— Что, не нравится? — наливаясь злобой, тихо осведомилась я. — Чересчур напыщенно, да? Громкие слова? А вы понимаете, что ждет всех нас после того, как вы за неполные сутки отправили на тот свет десять человек?

— Мы, убийцы, ни в чем себе не отказываем.

— Только, ради Бога, не надо изображать из себя супермена! У меня уже была возможность убедиться в вашей доблести, так что… — я вела себя низко и чувствовала это.

— Кто-то из древних утверждал, что впечатление на женщин нужно производить всю жизнь. Хотя бы ради того, чтобы пораньше свести их в могилу.

— Сами придумали?

— Похоже?

Порыв ветра всколыхнул мощные сосновые лапы над моей головой и снова обсыпал меня мелким колючим снегом. А через долю секунды издали отчетливо донеслось:

— Пшеклентный жолнеж…

— Что вы придумали, пан Пржесмицкий?

— Особого выбора у нас, как вы понимаете, нет.

— Что?

— Это проще показать, чем объяснить.

— О Господи, о чем вы?

— Немного терпения, Вэл. Единственное, что вам потребуется в ближайшее время, — это мужество и великое, безграничное терпение.

— Как раз то, чего у меня нет и в помине, — пробормотала я, лихорадочно перебирая в уме варианты, которые могли осенить этого странного человека. — Только не говорите со мной так торжественно, пан Пржесмицкий, словно собираетесь принимать меня в комсомол…

— Хорошо, — улыбнулся он. — Не буду.

В этот момент из чащи вынырнул водитель, выразительно махнул рукой и снова исчез.

— Все готово, — вздохнул Пржесмицкий. — Пошли!

— Куда?

— За мной, куда же еще?

Стараясь ступать точно в след Пржесмицкому, я последовала за ним и через несколько десятков метров оказалась на небольшой поляне, центр которой украшала (или обезображивала, это уж как хотите) свежевырытая яма. На глиняной насыпи сидел Вшола и курил.

— Вы хотите закопать еще одну машину? — поинтересовалась я.

— Не сыпьте ему соль на раны, — улыбнулся Вшола, кивая на водителя.

— Господи, вы опять кого-то убили?

— Пока нет, успокойтесь, — буркнул Пржесмицкий, деловито осматривая яму.

— Для кого вы вырыли эту могилу? — стараясь скрыть страх, я задала этот вопрос сквозь зубы, потому что меня всю трясло.

Зрелище, безусловно, было не из приятных — глубокая яма, трое угрюмых мужчин и одинокая женщина с ошарашенным выражением лица.

— Для нас, — как-то обыденно произнес Пржесмицкий.

— В каком смысле?.. — я уже давно чувствовала, что пальцы на моих ногах, несмотря на теплые сапоги, основательно подморожены. Однако после этой фразы мне показалось, что их ампутировали еще в прошлом веке.

— В самом прямом, Вэл, — Пржесмицкий подошел и неожиданно положил руку мне на плечо. — Успокойтесь, ничего страшного не случится. Вам надо просто понять, что мы задумали… — на мгновение он затих, прислушиваясь к лесной тишине, потом снял Руку с моего плеча, вытряхнул из мятой пачки сигарету и, глубоко затянувшись, выпустил в морозный воздух густую струю дыма. — Мы в капкане, Вэл. Если вы представляете себе, что такое армейское оцепление, то вам будет нетрудно понять, насколько мизерны наши шансы. Скажу больше — шансов нет даже теоретически. Через полчаса-час кольцо сомкнется, и будь мы даже прыткими зайцами, нам все равно не уйти…

— Вы извините, что перебиваю вас, но… — я прерывисто вздохнула, пытаясь унять дрожь в голосе. — Вы что, решили коллективно покончить самоубийством?..

Какое-то мгновение было абсолютно тихо, словно каждый из трех мужчин продумывал сказанное. И только потом все трое, не сговариваясь, захохотали. Правда, хохотали они шепотом, и на это стоило посмотреть.

— Нет, пани! — Пржесмицкий смахнул с ресниц слезы. — Свести последние счеты с жизнью мы еще успеем в старости. Если, конечно, доживем до нее. План несколько иной. Мы трое, — он кивнул на меня и водителя, — уляжемся в эту комфортабельную могилу, а милейший пан Вшола предаст наши бренные тела земле.

— Вы хотите сказать, закопает? — все еще не врубаясь в истинный смысл сказанного, спросила я.

— Совершенно верно, пани, — кивнул Пржесмицкий. — Закопает.

— А что потом?

— Ну, вы же говорили, что вам необходим отдых…

— Да, но не вечный!

— А он и не будет вечным, — мотнул головой Пржесмицкий. — Полежим часов пять-шесть, пока не стемнеет. Надо любым способом дотянуть до темноты. А там…

— У вас есть кислородные баллоны? — с надеждой спросила я.

— Шахахну отам бэ-Эйлат, — буркнул водитель.

— Что он сказал? — переспросила я.

— Он пошутил, — отмахнулся Пржесмицкий. — Нам не понадобятся кислородные баллоны, пани. Земля прекрасно пропускает воздух. К тому же Вшола — лучший в мире специалист по жизнеобеспечению заживо погребенных.

— Тоже мне Карлсон!.. Я с детства боюсь темноты и замкнутого пространства!

— Значит, у вас появился прекрасный шанс излечиться от клаустрофобии. Да и потом, все это время мы будем с вами рядом…

— Дети подземелья, — пробормотала я.

— Ага, — серьезно кивнул Пржесмицкий. — Что-то в этом роде.

— Ну конечно, — я не удержалась от очередной хамской реплики. — О лучшей компании в братской могиле я и не мечтала.

— Ну как, готовы?

— А у меня есть выбор, панове?

— Вы можете сдаться, пани, — тихо сказал Вшола. — В конце концов, это ваше право.

— Лучше в могилу, — я вяло отмахнулась и побрела к краю ямы.

— Погодите, я помогу вам! — опершись рукой о груду свежевыкопанной глины, Пржесмицкий тяжело спрыгнул на дно ямы и протянул мне оттуда обе руки. — Держитесь крепко!

— Надо же, такая галантность в таком неподходящем месте, — проворчала я.

Через мгновение к нам свалился водитель, и Вшола сказал сверху:

— Прикройте головы. Я начинаю…