— Что мне делать? — тихо спросила я. — Стоять? Лежать?

— Вам лучше лечь на живот, как можно выше поднять воротник дубленки, образовать вокруг себя небольшое жизненное пространство и закрыть глаза.

— Я могу вас о чем-то попросить?

— Да, пани.

— Вы можете взять меня за руку? Хоть ненадолго…

— Зачем, пани?

— Мне страшно.

— Конечно, Вэл…

В ту же секунду мои пальцы — холодные, как яма, в которую мы добровольно улеглись — очутились в широкой шершавой ладони Пржесмицкого.

— Ну, как себя чувствуете? — поинтересовался он.

— Как в могиле…

Тем временем Вшола, включив, видимо, все обороты, засыпал нас землей со скоростью крупноковшового экскаватора.

— Вы меня слышите, пан Пржесмицкий? — спросила я, выплевывая жесткий и безвкусный ком глины.

— Что?

— А Вшола?

— Что Вшола?

— Кто его закопает?

— Никто.

— То есть?

— Кто-то же должен сделать наше захоронение незаметным для посторонних глаз.

— Он что, клумбу разобьет на нашей могиле?

— Вряд ли ему хватит на это времени. Но что он полностью сровняет ее с землей и присыплет снегом — это точно.

— А потом?

— Потом он займется выполнением другой задачи.

— Какой?

— Любопытство не оставляет вас даже под землей.

— Его убьют?

— С чего вы взяли?

— Но ведь ему не уйти. Вы же сами сказали, что мы в капкане.

— Ну, кто-то же должен в него попасть…

— Зачем?

— У вас дома водятся мыши?

— При чем здесь мыши?

— Водятся или нет?

— Водились.

— Что вы с ними делали?

— Приглашала к обеду, — пробормотала я.

— Я серьезно.

— Как что? — я хотела пожать плечами и с ужасом убедилась, что не могу. — Ставила мышеловку.

— А когда в нее попадала мышь?

— Звала соседа, чтобы он ее вытащил.

— А потом?

— Потом ложилась спать.

— Так вот, ваши друзья поймают Вшолу и лягут спать.

— Вы идиот, Пржесмицкий?

— Что?

— Мои друзья, как вы их называете, не ложатся спать при исполнении. И они его убьют, — тихо закончила я свою загробную речь.

— Не обязательно.

— «И живые позавидуют мертвым…» Откуда это, пан Пржесмицкий?

— Из Торы. Из Библии, чтобы вам легче понять.

— Это про него.

— Про кого?

— Про Вшолу…

6 января 1978 года

«…Какие густые волосы, — думал Щерба, резко отбрасывая окровавленную голову Вшолы назад, на спинку жесткого стула. — И ведь, наверно, не пользуется, зараза, ничем. Просто от природы густые и красивые волосы. Такие бабам нравятся. А я вот, не успело тридцати стукнуть, уже лысею…»

Он вернулся за стол, вытянул из пачки «Явы» очередную сигарету, чиркнул спичкой и, щурясь от едкого дыма, взглянул на арестованного. В течение получаса его обрабатывали два дюжих поляка из местного управления контрразведки, пытаясь выбить хоть сколько-нибудь внятные показания, но тот орал благим матом, что не имеет никакого отношения к убийствам, хотя и признал, что был все это время с той самой группой, которую разыскивали в лесу.

— На что ты надеешься, парень? — тихо спросил Щерба, не выпуская сигареты изо рта. — Тебя взяли в ходе поисковой операции, в которой участвуют как минимум две дивизии. Тебя опознало сразу несколько человек. Твои документы — липа. На тебе и твоих подельниках — десять трупов. Десять! Вы убили кадрового советского офицера. А теперь ты отказываешься отвечать. Я не спрашиваю, кто ты, на какую разведку работаешь, мне на хрен не нужны секретные сведения, государственные тайны и прочая дребедень. Один вопрос: где они?

Вшола молчал, изредка слизывая языком кровь с разбитой губы.

— Может быть, ты сумасшедший? Фанатик какой-нибудь? Псих?.. Отвечай, твою мать! — Щерба сорвался на крик.

— Если вы не понимаете по-русски, — тихо произнес Вшола, — назовите другой язык, возможно, так до вас отчетливее дойдет, что я НЕ ЗНАЮ, где они. Понимаете, пан майор, не знаю!

— Послушай, парень, — Щерба не глядя ткнул сигарету в керамическую пепельницу. — Мы оба — профессионалы. Нет такой разведки в мире, в которой начальники приказывают своим людям умирать. Мне это известно. Понимаешь, если в течение ближайших десяти минут ты не ответишь на этот вопрос — единственный, гарантирую, — то ты уже не нужен. Никому не нужен. Я спущу тебя тут же, на месте, не консультируясь с начальством. Или сдам полякам — те разорвут тебя на части. Ты убил моего коллегу, подонок.

— Я никого не убивал.

— Заткнись! — рявкнул Щерба, обрушивая кулак на стол. — Что бы ты сделал со мной, пристрели я твоего друга? А? Говори, сука!

— Как можно признаться в том, чего не знаешь?

— Я не верю тебе. Ты врешь!

— Что мне сделать, чтобы вы поверили?

— Кто был старшим в вашей группе?

— Не было никакой группы.

— Кто те люди, с которыми ты работал?

— Я их не знаю. Мы встретились три дня назад.

— Где?

— В Варшаве.

— Точнее!

— На Маршалковской, возле цветочного магазина.

— Как вы узнали друг друга?

— Пароль… — Вшола недоуменно пожал плечами.

— Имя старшего?

— Я не знаю. Один из них — он назвался Пржесмицким — приказывал мне. А тот вовсе молчал.

— Его настоящее имя?

— Не знаю.

— Какую разведку он представляет?

— Если я не знаю его настоящего имени, как, объясните, я могу быть в курсе подобных дел?

— На какую разведку работаешь ты?

— Я не имею никакого отношения к разведке, пан майор. Я голландец. Мое имя Нехемия Риспайс. И я никого не убивал, пан майор. Мой приятель по пабу сказал, что можно неплохо заработать. Дал мне билет до Варшавы и пароль к человеку, в распоряжение которого я должен был поступить. Вот и все, пан майор.

— По мокрому, выходит, не работаешь?

— Я этого не говорил, пан майор.

— Ты — наемный убийца?

— Нет.

— Хочешь сказать, обычный уголовник?

— У нас в Голландии это называется иначе…

— Ты был на советском корабле в Гдыне?

— Был.

— Вместе с Пржесмицким?

— Да, пан майор.

— Ты видел, как он убил там двоих?

— Нет. Мне было приказано стоять на палубе.

— Что потом?

— Он вышел вместе с таможенником и женщиной. Велел мне прикрывать их отход к машине.

— Что произошло у ворот порта?

— Пржесмицкий пырнул охранника ножом и засунул его в багажник.

— В чем заключалась твоя работа?

— Прикрывать действия Пржесмицкого.

— А таможенник? Что было с ним?

— Его оглушили. Во всяком случае, в машине он был без сознания.

— Что вы сделали с обоими?

— Зарыли в лесу.

— Где именно?

— Точно сказать не могу. Километрах в двадцати от Гдыни.

— Как вы расстались с Пржесмицким?

— Мы закопали машину…

— Где?

— В лесу, метрах в ста от дороги… Я могу показать это место.

— Что потом?

— Потом Пржесмицкий дал мне деньги и велел поскорее сматываться.

— Ты приехал в страну с оружием?

— Нет, пистолет мне дал тот… Пржесмицкий. Так было обговорено еще в Амстердаме. Когда мы разошлись, я вернул пистолет.

— Какая марка?

— «Беретта».

— Значит, их было трое, так?

— Да. Пржесмицкий, другой и женщина.

— Куда они пошли?

— Честно говоря, пан майор, в тот момент меня больше заботила собственная шкура.

— То есть ты не видел?

— Мне показалось, что они направились в сторону шоссе.

— Тогда почему ты решил пробираться лесом?

— Мне нет до них никакого дела, пан майор. Я хотел лишь заработать свои три тысячи баксов. И все. В нашем деле за лишние расспросы запросто можно перо в бок схлопотать. Так что у каждого — своя дорога. Мне показалось, что возвращаться к шоссе опасно. И я пошел лесом.

— У тебя была карта?

— Карта была у Пржесмицкого. Я еще раньше приметил на ней мельницу. Думал, доберусь как-нибудь до нее, а там видно будет…