Передо мной стоял широкоплечий мужчина в мундире польского офицера.

7 января 1977 года

Эрнесто Роберто Санталья — один из самых знаменитых адвокатов Колумбии, оставивший практику пятнадцать лет назад ради политической карьеры и являвшийся в описываемые дни председателем комиссии конгресса по иностранным делам и обороне, — свято чтил сиесту, являясь в этом смысле стопроцентным «латиносом», несмотря на диплом с отличием, с блеском заслуженный в Гарварде, и благоприобретенный прагматизм.

Прожив в Штатах в общей сложности двенадцать лет, Санталья практически полностью отказался от сибаритских замашек, бриолина для волос и столь характерного для многих его соотечественников пристрастия к белым костюмам и пестрым галстукам. И только привычка ежедневно с часу до четырех дня начисто отключаться от служебной суеты, спасаясь от нее за высокими заборами фамильной усадьбы в столичном пригороде, выдавала в этом семидесятипятилетнем, сухом и жилистом, как виноградная лоза, старике коренного уроженца Латинской Америки, сына и внука богатейшей семьи колумбийских латифундистов. Часы сиесты Санталья проводил в полном одиночестве, если не считать его слугу и ровесника Корнелия — молчаливого индейца, выросшего в доме родителей Сантальи, которые, собственно, и заменили неблагозвучное и труднопроизносимое имя Штекалаус-токраш на благородное именование древнеримского историка Тацита.

Много лет назад, еще в годы учебы Сантальи в Штатах, его родители выписали в Боготу двух чилийских специалистов, которые не более чем за три месяца сотворили в патио, вокруг уютного плавательного бассейна, настоящее чудо — сад Эдема. В результате их хитроумных и, к слову, прекрасно оплаченных усилий бассейн оказался под естественной крышей из переплетающихся ветвей самых экзотических южноамериканских растений. В этом-то райском прохладном уголке, утопая в полосатом шезлонге и потягивая виски, проводил свою ежедневную сиесту член конгресса Эрнесто Роберто Санталья. Его жизненный уклад был известен всем, кто имел хоть какое-то отношение к одному из наиболее влиятельных и принципиальных политических деятелей Колумбии. Вот почему появление слуги без вызова, да еще с трубкой радиотелефона в руке, вызвало у почтенного джентльмена искреннее изумление.

— Тебя подменили, Корнелий?

— Сеньор Кошта, хозяин.

— Но ты ведь знаешь!..

— Он умоляет, хозяин, — старый слуга произносил слова медленно, не отрывая глаз от узоров на яркой керамической плитке, которой было выложено пространство вокруг бассейна. — Говорит, что у него очень важное дело… Что это дело не может ждать… Простите, хозяин…

— Я когда-нибудь тебя пристрелю, Корнелий! Эти мальчишки думают, что их дела важнее всего на свете… Подойди!

Не поднимая глаз, Корнелий сделал два шага вперед и протянул хозяину трубку с таким видом, словно это и был тот пистолет, из которого его обещали убить вот уж добрых полвека.

— Слушаю, — ворчливо сказал Санталья.

— Когда вы узнаете причину моего звонка, моя беспардонность покажется вам наименьшим из моих грехов, — прогремел ему в ухо голос Кошты.

— Что случилось, Энрике?

— Мне необходимо переговорить с вами.

— Когда?

— Немедленно!

— Это так важно, что ты не мог дотерпеть хотя бы до четырех?

— Еще раз простите меня.

Санталья был опытным и умным человеком. Если Кошта, рассудил он, этот либерал и оппозиционер из левого «Прогрессивного блока», решается, презрев всякие церемонии, беспокоить в такой час своего старого политического противника, стало быть, действительно стряслось что-то из ряда вон выходящее.

— Когда ты можешь приехать?

— Я в двух кварталах от вас.

— Жду.

Не взглянув на Корнелия, Санталья отдал ему трубку телефона, взял с маленького столика стакан и отпил глоток виски. Он все отчетливей чувствовал: произошло нечто весьма серьезное и грозящее, видимо, какими-то неуправляемыми последствиями. Адвокат попытался подавить свою тревогу, но неожиданный звонок Кошты бесповоротно выбил его из состояния привычного послеполуденного dolce far niente. «Нет ничего хуже, — подумал он, — чем наверняка знать, что тебя ждут неприятности, но не представлять себе, в чем они состоят. И хорошо, если это чужие неприятности, а не свои…»

Впрочем, ожидание длилось недолго. Уже через пять минут Корнелий ввел в тень ветвей над бассейном Кошту, поклонился и неслышно исчез.

— Садись, Энрике, — Санталья кивнул на легкое пляжное креслице, в которое девяностокилограммовый Кошта опустился с неловкой осторожностью.

— Вы единственный человек, к которому я осмелился прийти со своим горем, — тихо начал он. — Это было мучительное решение, но иначе я просто не смог бы даже исповедаться перед смертью…

— Хочешь что-нибудь выпить? — Санталья поймал себя на мысли, что ему ужасно не хочется слушать никаких исповедей. Парень наверняка запутался с бабами. Или ему нужны деньги. А скорее всего, и то и другое. А ведь долго держался…

— Нет, спасибо, — Кошта мотнул головой. — Разве цикуты…

— Что случилось?

— Меня завербовали.

Рука Сантальи, уже нависшая было над стаканом, замерла.

— То есть как? Кто?

— КГБ… Русские… Андропов…

— Когда?

— В конце ноября, когда я возвращался из Токио через Москву.

— Но ты ведь не был в Москве, — Санталья нащупал стакан и допил остаток виски. — Только в аэропорту…

— Именно там все и произошло.

— За какой-нибудь час?! — морщинистое лицо старика исказила гримаса брезгливости.

— За двадцать минут, — с горечью сказал Кошта.

— Ты здоров, Энрике? — взгляд Сантальи чуть просветлел, словно он понял причину происходящего. — С Матильдой все в порядке?..

— Увы, я абсолютно здоров.

— Ты что-то подписал?

— Да. Официальную бумагу о своем добровольном согласии работать на советскую разведку… На позолоченном бланке КГБ СССР.

— Но это невозможно, Энрике! — Санталья как-то по-старушечьи всплеснул тонкими руками. — Почему ты на это пошел? Они тебя пытали?..

— Нет, — Кошта вымученно улыбнулся, — этим бы они меня не взяли.

— Тогда чем же?

— Они показали мне фотографии моего брата Иларио…

— Но, насколько я помню, он погиб в авиакатастрофе.

— Он жив, как выяснилось. Мало того, работает в кубинской разведке.

— Шантаж, — прошептал Санталья. — Везде одно и то же… Но почему ты сразу не пришел ко мне?

— Человек слаб, сенатор, — Кошта прикусил губу. — Пытаешься обмануть себя, хочешь представить ситуацию не такой страшной, как она есть, говоришь себе, что все это было наваждением, дурным сном в метельную ночь, надеешься придумать что-нибудь спасительное, извернуться, выскользнуть…

— Но они взяли тебя в оборот?

— Сначала просто ходили по пятам.

— Зачем?

— Наверное, чтобы не забывал.

— А потом?

— Вчера вечером мне прямо напомнили о подписанном документе.

— Кто это был?

— Не знаю. Я впервые в жизни видел этого человека. Да и какая разница, кто он такой! Главное — ЧТО они хотят от меня. Это очень серьезно. Куда серьезнее, чем я мог себе представить.

— О чем ты говоришь?

— Я думаю, готовится государственный переворот…

— Ты уверен? — смуглый Санталья явственно побледнел.

— Человек, который вчера пришел ко мне, ясно дал понять, что в ближайшее время я должен буду возглавить новое правительство Колумбии, попросил составить список наиболее надежных с моей точки зрения представителей левого блока, которые могли бы войти в кабинет министров и, кроме того, сказал, что в один из банков на мое имя переведена определенная сумма денег на, как он выразился, «организационные расходы»…

— О какой сумме речь?

— О колоссальной. Порядка семидесяти миллионов американских долларов.

— Пресвятая дева Мария! — Санталья перекрестился.

— В общем, все… — Кошта вытащил из кармана белого пиджака пачку сигарет и, не спрашивая разрешения хозяина, закурил.