Вот тут-то Максим понял, что у него с мозгами что-то не то. Он уже верил, что эти ребята могут победить! Мало того — он понимал, что хочет, чтобы он победили!

Тут, конечно, отразились беседы с Эмилем. Этот мужик любил выпить, правда категорически никогда не пьянел. Но под бутылочку еврейской водки, которой, кстати, он вытащил из кибуца несколько ящиков, он был склонен пофилософствовать. Так что разговоры выходили интересные.

Максим его о многом спрашивал. Очень его интересовал вопрос веры. Эмиль, как он рассказывал, вырос в шибко религиозной семье, где, как понял Максим, более всего парились над формальным соблюдением религиозных традиций. Так что Эмиля они достали по самое не могу. И он религию возненавидел. Но ведь Эмиль был на войне...

— Вот ты атеист. Но ты воевал. А говорят, что не бывает атеистов в окопах под огнем.

— Да как тебе сказать. На войне — да, очень страшно. И вспоминаешь иногда про Бога. Но это больше свойственно для пехоты. У них — да. Вот сидят они в окопах. Летит немецкий снаряд, кто поймет, куда он летит. Может, в тебя, а может чуть в сторону. В кого он попадет и кто после этого умрет, никто не возьмется сказать. Меня вот трусом никто не называл, но я скажу — это и в самом деле жутко. Знаешь, вот, он воет, а ты ждешь. Рвануло. Не в тебя, слава Богу. Тут следующий летит. Артподготовка могла день длиться, а могла и больше. Некоторые с ума сходили. А если наоборот, пехота пошла в атаку — в кого там попадет, в кого нет... Но! Это пехота. У нас-то в атаке было не совсем так. В нашем деле главное — что ты умеешь — и что товарищ твою спину прикроет. Но дело даже не в этом. Интереснее иное. Ну, война, оно понятно. Но она закончилась. Ты думаешь, что нам мозги в окопах отшибло? А вот и нет, мы думать начали. Сам посуди. Нас попы благословляли на войну с немцами. А, между прочим, под Аррсасом против нас воевали баварцы. Такие же католики. И ихние попы так же благословляли воевать с нами. А ваших, русских, попы, небось, так же посылали на бойню. И Бог допустил эти горы трупов? За интересы банкиров. Вот такой Бог? Да нет его.

— Есть только миг между прошлым и будущим.

Именно он называется жизнь.

Процитировал Максим.

— Нет. Это у тебя мелкобуржуазные идейки. Мы живем ради того, чтобы победить.

— Их надо сбросить с перевала, — всплыла у Максима фраза.

— Хорошо сказал. Да. Так и только так.

А потом добавил:

— На самом-то деле суть коммунизма не в том, что мы хотим построить общество, в котором у всех полно жратвы. Это социал-демократия. Мы хотим построить общество Людей. Тех, кто думает не о жратве, а о чем-то большем.

Так вот, Максим переваривал мировоззрение людей, с которыми он оказался рядом. А это были те ещё ребята. Вот Эмиль — жутковатый парень. Ему убить человека было что плюнуть. Он ведь и в самом деле радовался, что смог, наконец-то пострелять из пулемета по коннице. Но ведь он своих не предаст.

Да и многие иные левые и ребята вокруг них, которых видел Максим... Те же сюрреалисты. Эти люди не ведь не за бабки суетились. Он хотели перевернуть искусство и искренне верили, что это будет хорошо.

Максим понял, чем отличаются его современники от этих ребят. Эти были, так сказать, калибром побольше. В этом мире были Маяковский и Есенин и многие другие, а в его мире — соплежуй Бродский. В этом времени был Зощенко, а в его — Петросян.

Тут играли всерьез — и были готовы были положить за то, во что верили, не только свою жизнь, но и сколько придется чужих. И ведь, в глубине души, у Максима было нечто такое... Не зря ведь он любил "металлический авангард" — бешеную музыку, которая отчаянно пыталась уйти от всеобщей коммерциализации. И ведь, если честно, всегда брала завидка, когда Максима видел в телевизоре ветеранов Великой войны. Можно быть сколько угодно циником, но если ты не совсем тупой, то понимаешь — вот такие ОНИ, и вот ты. Вот и это время было временем героев. Ну, а значит, придется соответствовать.

* * *

Возвращение в Париж началось, как уже привык Максим, со скандала. Эмиль тиснул ряд статеек о поездке, так она не понравилось очень многим, в том числе и партейным товарищам. Автора обвинили одновременно в антисемитизме и юдофилии. А что там пошло со стороны — это вообще атас. Более всего Максима возмущала тема в правой прессе, что они "продались жидам". Блин, если продались, то где от них деньги? Тут и в самом деле станешь антисемитом. Ведь не подгоняют денег, гады!

Особо чутким эстетам понравилась фотография Сени Черного с винтовкой в руках и с огромным серо-полосатым котом на плече. Данный кот по имени Мах, кстати, вступил в кибуц волне сознательно. В смысле, что его не привезли поселенцы, а он откуда-то пришел сам. Коммунары вообще-то любили животных. У них имелось даже два верблюда, которые в хозяйстве были на фиг не нужны. Не говоря уже об огромном количестве собак, которых ребята прикормили.

Так вот, о коте. Он был той ещё сволочью. Коммунистической идеологией котяра не проникся — и воровал из еды всё, до чего мог дотянуться. Не потому что его плохо кормили, а просто по западлизму характера. Впрочем, парень он был крутой, его все собаки боялись. На снимке котик просек важность политического момента и рожу состроил очень боевую. Самое смешное, что на этой фотке Максим прилично заработал. Его купил какой-то американский, совершенно аполитичный "кошачий" журнал.

Но самое главное началось дальше. Во время очередной встречи Эмиль сказал:

— На с тобой приглашают в Москву. На семинар коммунистических журналистов.

— А это... Меня там в ЧК не возьмут? Всё-таки я русский дворянин.

— Ага. Вот срезу тут же заберут. Главная в этом деле — редактор "Красного журналиста" Светлана Баскакова, которая в Кёнигсберге на пресс-конференции заявляла, что её род древнее Романовых. Вот так, заявляла и над всеми потешалась. Это та самая девушка, которую ты видел на плакатах как "лицо революции". А она, между прочим, жена самого главного человека в РОСТА, Сергея Конькова.

Максим вспомнил слышанный где-то питерский анекдот советского времени. Типа приезжает в Ленинград старенький эмигрант. Он ходит по городу и думает:

— Зимний стоит, Петропавловка стоит, Исаакий стоит. И у власти Романов[28]. Зачем я уезжал?

— А Коньков-то хоть не дворянин?

— Вроде, нет.

— А кто он вообще такой?

— Он в прошлом американский бандит, который объявлял себя анархистом. Во время мексиканской революции воевал в отрядах Панчо Вилья. В САСШ обвинялся в убийстве двух человек, агентов сыскного агентства Пинкертона, а также в грабежах банков. Впрочем, все обвинения сняты. Ну, это явно потому, что САСШ сейчас дружит с СССР. Вроде, Коньков из русских эмигрантов. Не политических. Причем, Коньков явно не приветствует попытки что-то узнать о его жизни до 1917 года. В России оказался в апреле 1917 года. Сначала прибился к анархистам, но довольно быстро перешел к большевикам. Считается автором песни "Гимн рабочего фронта", ну ты её точно слышал. Хотя сам авторство отрицает. Но его биография очень непонятная. Принимал участие в создании газеты "Рабочая окраина", формально независимой, а на самом деле пробольшевистской. В вопросах внутрипартийной полемики всегда стоит на стороне Сталина. Слышал о таком? Человек вроде малозаметный, но о-очень серьезный.

Гы. Гы. Гы. Вот уж Максим не слыхал о Сталине. Но, видимо, пока Вождь и Учитель и в этом мире в полный рост не развернулся.

— Что ещё? Многие товарищи называют Конькова "красным империалистом".

— А ты как к Конькову относишься?

— Собственно, именно он и создал РОСТА. Вот и всё. А по поводу империализма... Да, нам, французам, трудно признать, что центр нового мира — это Москва... Но так оно и есть.

В общем и целом, в Россию явно стоило ехать.

Шершавым языком плаката

В Москву Эмиль и Максим прибыли на три дня до начала местного шабаша. Дело было вот в чем. Добраться из Франции в Россию оказалось очень непросто. Традиционный путь, через Польшу был таким, что даже отморозок Эмиль предпочел туда не лезть. Там процветала демократия в полный рост. Как сказал всезнающий Эмиль, поляки дорвались до своего национального идеала — когда "пан на своём огороде равен воеводе". В общем, как говаривал Ельцин, "берите суверенитета, сколько сможете". О ситуации в Польше Эмиль привел исторический пример:

вернуться

28

Имеется в виду Григорий Васильевич Романов, первый секретарь Ленинградского обкома КПСС в 1970-1983 годы. По некоторым сведениям — один из потенциальных претендентов на руководство СССР после смерти Брежнева. Питерцы сохранили о нём, в общем, хорошие воспоминания. К царской династии он никакого отношения не имел.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: