В эту минуту в дверь постучали.

— Кто там? — спросил Алексей Палыч.

— Инспектор.

Спрятаться в лаборатории было совершенно негде.

Опустившись на три ступени, инспектор увидел троих людей: двух ребят и одного взрослого, которого знал довольно давно.

— Ну, как тут у вас в нашем смысле? — спросил инспектор, протягивая Алексею Палычу руку.

— По-моему, все хорошо. Сам делал, в соответствии с наставлением, — почтительно сказал Алексей Палыч, кося глазами в угол, куда Борис успел затиснуть мальчишку.

— Ну, это мы посмотрим, хорошо или плохо. Силовой ввод есть?

— Вот, к станку.

Инспектор подтащил табуретку в угол.

— Ну-ка, мальчик, подвинься, — попросил он, отодвигая рукой пришельца.

Как ни старался Борис заслонить мальчишку, взгляд инспектора все же скользнул по невысокой фигурке, закутанной в одеяло. Только скользнул, не более.

Проверив ввод силового тока, инспектор занялся остальной проводкой. Он влезал на верстак, на стол, светил в темных местах своим фонариком. Инспектор работал не спеша, добросовестно, не отвлекался, задавал вопросы только по делу, но, видно, какая-то посторонняя мысль сверлила его затылок. Какую-то ненормальность, желание чгго-то скрыть ощущал инспектор во всеобщем молчании. От инспектора почти всегда пытались что-то скрыть. Но ведь здесь проводка-то была в полном порядке!

Наконец инспектор нащупал эту мысль. Он развернулся на табуретке.

— А чего это вы мальчишку в одеяло закутали?

— Видите ли… — пробормотал Алексей Палыч. — Это в целях…

— Репетиция, — быстро сказал Борис первое, что пришло ему в голову.

— Ага, ага, — согласился инспектор, сразу утрачивая любопытство; репетиция было словом привычным, житейским; во Дворце культуры инспектор бывал часто.

Осмотр заканчивался. Инспектор поковырялся в щитке с пробками, слез с табуретки, потер ладонь о ладрнь.

— Вроде все в норме. Хотя не мешало бы вас и оштрафовать.

Оживший было Алексей Палыч снова завибрировал.

— За что же нас штрафовать?

— А так. Для порядка. Чтобы не репетировали.

Последнюю фразу инспектор произнес в шутку. Он даже улыбнулся, что в практике инспекторов равносильно дикому хохоту. Но его собственные слова самому же ему кое-что напомнили.

— А почему вы тут репетируете? — спросил он, отыскивая глазами мальчишку.

— Это мой брат, — быстро сказал Борис.

— Ага, — кивнул головой инспектор, которому слова Бориса ровно ничего не объясняли. — Брат — это хорошо.

Попрощавшись с Алексеем Палычем, инспектор ушел, унося смутное ощущение, что в лаборатории все-таки есть какой-то непорядок.

Алексей Палыч запер дверь и вытер платком лицо.

Борис хлопнул мальчика по спине. Тот посмотрел на Бориса с удивлением.

— Ты молоток, — сказал Борис.

— Молоток? — повторил мальчик.

— Молоток — это значит молодец. Молодец, что молчал. А то бы мы погорели.

— Погорели? — снова спросил мальчик.

— Ну, влипли бы.

— Влипли… — в раздумье повторил мальчик.

— Ну, засыпались бы, понимаешь?

Мальчик отрицательно покачал головой.

— Засыпались — это значит… — уже с некоторым раздражением сказал Борис. — Это значит… это значит… — Борис умолк, взглянув на Алексея Палыча, и увидел, что тот улыбается.

Борис нахмурился.

— Засыпался — это означает, что… — начал Борис, как на уроке, — …что… что человек хочет что-то скрыть, а его… разоблачают. Ты молчал, и поэтому мы не засы… поэтому инспектор не догадался, что мы тебя скрываем.

— Теперь понятно, — сказал мальчик. — Это же очень просто. Удивительно, что я сразу не понял.

— Ты бы лучше подключился, тогда не придется объяснять по десять раз, — посоветовал Борис.

— Подключился? А что такое — подключиться?

— Да не темни ты! — сказал Борис. — Ведь мне же Алексей Палыч все рассказал. Ты и сам слышал.

— Я слышал, — согласился мальчик. — Но я все равно не понимаю, что такое подключиться. А еще больше не понимаю, что такое темнить.

— Темнить — это значит скрывать правду! — заорал Борис. — А говорить «еще больше не понимаю» — неграмотно! Надо говорить «еще меньше понимаю»!

— Ты говоришь громко, — сказал мальчик. — Когда ты говоришь громко, я еще меньше понимаю. Но я не скрываю правду.

Вместо того чтобы посочувствовать, Алексей Палыч решил вмешаться.

— Боря, а ты не соврал, когда сказал инспектору, что мальчик твой брат. Вы и есть братья — по разуму.

— У меня таких братьев — полный класс, — буркнул Борис. — Только они умнее.

— Боря, я понимаю тебя, — стараясь говорить как можно мягче, произнес Алексей Палыч. — Я тем более понимаю тебя, потому… ну, потому что видел много разных ребят. Бывали и такие, от которых просто в отчаяние приходишь. Но они знали, что делали. А наш гость не делает ничего назло. Он ведет себя, как положено ребенку: если не понимает — спрашивает. Неужели ты хочешь, чтобы его «отозвали» только за это? Для меня само это слово звучит как-то жестоко. Будто не «отозвать», а убить.

Мальчик шевельнулся.

— Что такое «убить»? — спросил он.

— Это… ну, как бы тебе объяснить… — сказал Алексей Палыч. — Это так, вроде «отозвать».

— Отозвать?

— Да. Когда тебя отзовут, ты ведь с нами больше не будешь.

— Я с вами, — сказал мальчик. — Кто меня отзовет?

Алексей Палыч многозначительно посмотрел на Бориса.

— Никто тебя не отзовет, — сказал он. — Ты будешь с нами. Это была шутка.

— Ч,то такое шутка?

На этот раз в затруднении оказался и Алексей Палыч.

— Боря, — сказал он, — ты у нас специалист по переводу с русского на русский. Может быть, попробуешь?

— Не могу я, Алексей Палыч^[5],—взмолился Борис. — У меня и так в голове как будто каша. Я тебе потом объясню, — сказал он мальчику. — Ведь не горит у тебя?

— Не горит?

Борис застонал. Не голосом застонал, а так, внутренне. В школе ему давно уже объяснили, что русский язык богат и разнообразен. Но это был тот случай, про который говорят: «язык мой — враг мой».

— Ты можешь обождать? — простонал Борис, на этот раз вслух. — Не обязательно, чтобы я все немедленно объяснял.

— Я могу обождать, — послушно сказал мальчик. — Ты, Боря, хороший, когда не кричишь.

— А ты не слишком хороший, — сказал Борис. — Ты все время растешь. А это уже не шутка. Мы не знаем, какую одежду тебе доставать. Долго ты еще будешь расти?

— Я не знаю, — тихо сказал мальчик.

— А я знаю, — решительно сказал Борис.

Взяв мальчика за руку, он подвел его к стене.

— Алексей Палыч, какой рост ему лучше всего сделать?

— Я думаю, хорошо, если бы вы были примерно одного роста. Но каким образом…

— А это пускай он сам соображает. Или ОНИ пускай думают. — Борис показал пальцем наверх. — Посылают человека в такую даль без штанов, а мы должны изобретать. Может быть, они нас сейчас слышат? — Борис задрал подбородок и проговорил в потолок: — Эй, вы, товарищи, или пришлите одежду, или перестаньте его растить!

Спохватившись, Борис глянул на мальчика, но тот ничего не сказал. Борис поправился. — Или сделайте так, чтобы он не рос выше этой черты.

Борис прислонил мальчика к стене, встал с ним рядом и карандашом провел на уровне своих глаз черту.

— Нормально? — спросил он учителя.

— Это было бы неплохо, — согласился Алексей Палыч.

— Ну и все, можно покупать на такой размер.

— Ты уже, кажется, начал распоряжаться в космосе, — усмехнулся Алексей Палыч.

— Больше я ничего не могу придумать.

— Да я не в укор, — сказал Алексей Палыч. — Мне, например, это и в голову не пришло. Будем надеяться. Впрочем, у меня завтра свободный день, я с утра зайду сюда на примерку. А теперь давай по домам. Если нас будут домашние разыскивать да заглянут сюда, это может кончиться плохо. Мама ведь не инспектор, ей не докажешь, что он твой брат.

— А инспектор Серегу знает, — беззаботно сказал Борис. — Серега у пожарки по целым дням крутится. Ему там даже погудеть дают. Я еще удивился, что инспектор ничего не сказал.