Беременна.

Мысли о ее побеге, о каком-то загадочном Майки и о ее будущем ребенке заполняют мою голову, как воздух наполняет шар. Я не знаю, что будет дальше, и неизвестность пугает настолько сильно, что готова сорваться с места и бежать, бежать, бежать.

Залезаю в ванную и смываю с себя все те дурные мысли, что засели в голове. С водой стекают черные следы косметики. Не считая двух прошлых вечеров, раньше я никогда ею не пользовалась, даже когда мы жили в Западной резервации. Об одном воспоминании о доме, когда я и понятия не имела о том, что такое Чистилище, и почему все так боятся даже говорить о нем, на глазах появляются слезы. Образ отца всплывает у меня в голове.

Он мертв.

Я запрещаю себе думать о прошлом, оно похоронено под обломками нашей боли, оно умерло в тот самый момент, когда комиссары ворвались в наш дом, а после долгого избиения забрали отца. Оно умерло, как только на нас с Рейчел надели наручники и мешки на головы. Оно умерло, когда на вертолете нас доставили в Содержательный дом.

Прошлого нет. Есть только настоящее, убивающее каждую клетку нервных окончаний, превращающее человека в комок боли. Отчаянный и никому ненужный.

Хлопок дверью возвращает меня в реальность. Что-то меня настораживает, и я вылезаю из ванны, оборачивая вокруг себя полотенце и завязывая его на груди.

Поразительно тихо, лишь звуки стекающих остатков воды из крана раздаются эхом. Алекс не мог вернуться так быстро. Волосы тяжелые, полотенце впитывает стекающую с них воду. По коже проходят мурашки. Я поворачиваю ручку и приоткрываю дверь.

Тихо.

В этой небольшой образовавшейся щели я вижу, что комната пуста.

Кто-то резко дергает за дверь с другой стороны, и я теряю равновесие. Дверь полностью распахивается, и я падаю на мягкий ковер. Голова кружится, слышу мужской смех, ядовитый, как укус змеи.

– А ты нетерпеливая, – хохочет мужчина. Я поднимаюсь на колени и перевожу взгляд на Безлицего.

Шон.

– Господин, Вы ошиблись комнатой, – мямлю я, вставая на ноги. Мои пальцы инстинктивно сжимают полотенце сильнее.

Плохое предчувствие.

– Наоборот, – ехидно улыбается Шон, – Мне очень повезло. Надо было раньше заглянуть к Александру.

– Думаю, ему было бы приятно, – говорю, медленно удаляясь от Шона. – В любом случае это не мое дело, я уже ухожу, – разворачиваюсь к двери, готовая к побегу.

Очень плохое предчувствие.

– Можешь не торопиться, – Безлицый хватает меня за локоть и притягивает к себе.

Я пытаюсь высвободить руку, но он вцепился в меня мертвой хваткой.

– Александру, – я впервые называю его так, – это не понравится.

Шон кривится, словно я сморозила какую-то глупость.

– Ему будет наплевать, – он произносит это так, словно это что-то само собой разумеющееся. Как будто мы с ним собираемся поговорить о погоде, а не использовать мою профессию по прямому назначению.

И знаете, что самое ужасное?

Ведь Шон прав. Мы с Алексом знакомы несколько дней, когда с Шоном скорее всего они работают много лет. В данном случае этот Безлицый прав. Мы в разных категориях без сомнения.

– Ну, а теперь снимай полотенце, – приказывает Шон.

Я с трудом сглатываю ком в горле, но не двигаюсь и ничего не говорю.

– Тогда я сделаю это сам, – Шон дергается в моем направлении, но я отталкиваю его.

Сердце бешено колотится, даже в животе чувствую его сумасшедшие биения. Глаза Шона округляются, он замахивается, и раздается хлопок. Моя щека горит от боли. Его удар сильный из-за тяжелой руки. Я вскрикиваю. На глазах проступают слезы, но я их смаргиваю. Мне нужно видеть ясно. Безлицый словно озверел. Его глаза сверкают удовольствием. Он начинает меня трясти. Мои руки дергаются к полотенцу, завязанному на груди, я отталкиваюсь от Шона, но он прижимает меня к себе.

– Отпусти меня, – кричу я, отпихивая мужчину от себя, но его хватка становится сильнее.

Запястья ноют, волосы прилипают к лицу, а щека пульсирует болью. Я ударяю коленом Шона между ног.

– Твою мать! – вскрикивает он от боли и отпускает меня, падая на колени и зажимая место, куда пришелся удар.

Я разворачиваюсь, готовясь бежать к двери, но лежащий на полу Шон резко дергает меня за ногу, и я падаю, сильно ударяясь грудью.

– Отвали от меня! – кричу, пытаясь отбиться ногами.

Странное дело. Почему-то когда ты находишься на грани между жизнью и смертью или изнасилованием, как в моем случае, тебе становится плевать может ли кто-то лицезреть твое нижнее белье или его полное отсутствие.

Я чувствую, как полотенце начинает медленно соскальзывать. Слезы стекают по горящим от удара щекам, Шон удерживает мои ноги под собой. Я сжимаю кулаки. Шон прижимается ко мне, надавливая всем своим телом на мою грудную клетку.

– А ты с характером, – проговаривает он сквозь зубы, проводя носом по моей шее.

Я ударяю Безлицего локтем, и он отстраняется, явно получая от этого удовольствие. Шон берет меня за бедра и с силой переворачивает на спину. Его руки скользят к мои коленям, и он с силой раздвигает мне ноги, пристраиваясь сверху. Я замахиваюсь и ударяю ему кулаком в нос.

– Черт! – ругается Шон. Его хатка слабеет, а из носа начитает сочиться кровь. Лицо краснеет от злости, он убирает руки от лица и хватается за меня. Я начинаю истошно кричать, он тянет меня за волосы.

В мгновение дверь распахивается. Михаил что-то кричит, стоя на пороге, но я лишь слышу шум в голове. Тревис убирает от меня разъяренного Шона. Михаил грубо поднимает меня и толкает к выходу. В глазах чернеет, голова кружится. Я врезаюсь в стену.

Михаил что-то говорит мне, но я слышу так, словно нахожусь в вакууме. Он грубо хватает меня за руку и уводит из комнаты, а точнее тащит за собой, сжимая мое запястье с такой силой, что у меня точно останутся синяки. Ноги подкашиваются, слезы стекают по щекам. Из нескольких дверей в коридоре выглядывают Безлицые и ошеломленные полуголые девушки. Я чувствую, как мое лицо краснеет, хотя недоумеваю по какой причине. В этом месте не стоит быть недотрогой, и лучше усвоить этот урок, дабы не повторять моих ошибок.

Второй рукой я прижимаю к груди полотенце, что вот-вот спадет с меня. Мы спускаемся вниз по лестнице. Я начинаю дрожать, не осознавая от чего именно: холода или нападения. Мой взгляд направлен в пол, я старательно смотрю под ноги, чтобы не споткнуться.

– Что случилось? Куда вы ее ведете? – знакомый голос Алекса вырывает меня из ступора.

Я поднимаю глаза, он смотрит на Михаила в полном недоумении. Замечаю, как его скулы сжимаются, а мышцы напрягаются, словно он готовится к атаке.

– Александр, не волнуйтесь, эта девушка, – Михаил переводит взгляд своих близко посаженных глаз на меня, – к сожалению, она покинет нас в скором времени. Больше вы ее здесь не увидите, – ком в моем горле растет, я даже не могу сглотнуть подкатившую горечь.

Рейчел убьют. Ее ребенка убьют. Меня убьют. Кажется, только что я подписала смертный приговор нам троим. Я должна была ответить на все приставания Шона. Как только я вызвалась работать за сестру, взяла на себя обязанность, теперь я в ответе за нее.

– Что это значит? Что вы собираетесь с ней сделать? – Михаил отпускает мою руку и начинает успокаивать Алекса, хотя если судить по тому хладнокровному тону Безлицего ему все равно, что со мной будет.

– Александр, – начинает лепетать Михаил, но тот его перебивает:

– Куда вы ее ведете?

– Ева покидает Содержательный дом, – Чистилище, вот мой новый адрес.

– Вынужден настоять на ее дальнейшем пребывании здесь.

– Боюсь, это невозможно.

– Мы можем это обсудить, - настаивает Алекс.

Что, черт побери, он делает?!

– Хорошо, пройдемте в мой кабинет, – тяжело вздыхает Михаил. – Тревис! – рявкает он, и из-за угла прямо за нами выходит вышибала. – Отведи ее в карцер.

Карцер – одиночная комната, а точнее камера для наказаний подобных мне девушек или мужчин, не заплативших за удовольствия.