— И ведь, раз ты, Бронштейн, такой из себя весь просвещенный, книжки по физике читаешь, то должен ведь знать о радиевых ожогах Анри Беккереля, о том, какую экзему на руках заработала Мария Кюри из-за того, что не пользовалась резиновыми перчатками при работе с солями радиоактивных элементов!

— Так может дело в количестве?! — обиженно заметил Бронштейн. Я действительно, об ожоге Анри Беккереля читал. А вот о язвах мадам Кюри не знал… Ещё Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм Парацельс писал о том, что любой яд может быть лекарством, дело лишь в дозировке…

— Ты бы ещё Аристотеля упомянул, с его осьминогой мухой! Ох, уморил! Нашёл тут понимаешь, авторитетов!

Бронштейн обиженно молчал.

— Так вот, Бронштейн, заруби на носу — полезной радиации НЕ БЫВАЕТ! То, что принято за пользу — на самом деле защитная реакция облучённых организмов. Как радиация действует на тело? Быстро движущиеся электроны — бета-частицы, ядра атомов гелия — альфа-частицы, и наконец, энергичные фотоны — рентгеновские и гамма-лучи разрывают молекулы в теле облучённого живого существа. Образуются «молекулярные обломки», или «свободные радикалы», со свободными валентными связями в своём составе. И действуют они на организм как СИЛЬНЫЙ ЯД! Причём действие их коварно — если доза облучения мала, так называемая «допороговая», то организм их как бы «не замечает». Поэтому малые дозы могут наносить ущерб более сильный чем казалось бы более значительные дозы излучения. Потому что «после порога» включаются защитные силы организма и устраняют последствия отравления, а заодно и уже существовавшие болячки. Вот их действие и было принято за «пользу от радиации». Большая же доза радиации вызывает мучительную «лучевую болезнь», с которой впервые познакомилась мадам Кюри и некоторые профессора из института, где Кюри работали. Когда их, Кюри хотели кинуть. Судьба пощадила Марию и Пьера. Их щелявый, продуваемый всеми ветрами сарай, где они выделяли радий, своими щелями, через которые сквозняки уносили радон, спас им жизнь. А институтские профессора, как вороньё слетевшиеся на готовое, получили своё — работая в плохо вентилируемой лаборатории, они ВСЕ заболели лучевухой, и дали дуба.

Так вот, Матвей Бронштейн, радиация помимо прямого отравления организма свободными радикалами может ещё через повреждение наследственного вещества вызывать… РАК! То, чем я заболел было. И подозреваю, моя отработка на «Маяке» тут причиной. Хотя су. и отбрехивались так, что и я было им поверил. Ты знаешь, Матвей, что до начала «атомной эры», на Земле средний уровень радиации, кстати, надо бы тут его измерить, раз я в «доядерной эпохе», не превышал пяти микрорентген в час?! А после начала индустриального освоения атомной энергии, после испытания атомных бомб и утечек с заводов по переработке облучённого топлива, вырос в три-четыре раза?!! Рак кстати, у нас очень часто встречается. Правда тут не только радиация от искусственно созданных радиоактивных веществ постаралась. Тут и химическое производство добавило. И возможно, биологическое тож…

Матвей Бронштейн подавленно молчал. В его сознании был шок от откровений Макарова. Затем, зацепившись мыслью за одну из реплик Макарова, Бронштейн спросил:

— «Атомная бомба»? — что это?!

— А это, Митя, то, чего следовало бы ожидать, после раскрытия способа получения энергии атомных ядер. Ультрамощное взрывное устройство. Чья мощь исчисляется тысячами тонн тротила, даже не так — десятками тысяч тонн, а также сотнями и миллионами.

Вновь Матвей Бронштейн надолго замолчал, шокированный, переваривая услышанную информацию.

Макаров же продолжил:

— И с мирным атомом не всё в порядке. Понастроили в мире атомных станций, соблазнённые «дешёвой энергией», а как реалии вскрылись — прослезились. Недешёвая она, ядерная энергия, оказалась. После учёта сумм, необходимых на захоронение «трансмутаторного огарка», что остаётся после переработки выгружённого из ядерных реакторов — «атомных печей», топлива в виде выделенных из него вновь возникших искусственных радиоактивных веществ. А особливо, после ядерных катастроф, возможность которых неустранимо заложена в саму концепцию ядерной энергией. Ведь после отработки ядерное топливо ещё годы излучает тепла столько, что если его не охлаждать, то возможен пожар и разброс радиоактивных веществ. Как всегда водиться, в погоне за прибылью, и не только в «буржуйских странах», но и у нас, надёжность станций завысили. Мол, крупная авария возможна на станции не чаще чем раз в десять миллионов лет, от любой причины. Ага. За семьдесят лет, что прошли с начала строительства первых атомных станций, крупных и катастрофических аварий случилось ДОХРЕНА! Достаточно, чтобы считать надёжность станций раз в тысячу ниже. Особенно отличились наш Чернобыль и Фукусима у японцев. В мои двадцатые даже сняли анимешку про аварию на Фукусиме — «Фукусима а-ре-ре, или притча о пяти порванных подгузниках». Прикольный и поучительный мувик. Про «ядерного мальчика», под которым подразумевается атомная станция, о шести попах аж! который так хотел пукнуть, что порвал целых пять бетонных! о, как! подгузников.

Мультфильм, что показал Бронштейну Макаров, немного развеселил того. Но повествование о Чернобыле вновь нагнало мрачного настроения.

— Что-нибудь хорошее у Вас там было?

— Ну как же без этого, — отозвался Макаров. Зелёная революция, хотя тоже не без проблем, накормила впервые за историю человечества досыта большинство людей в мире. Есть успехи в медицине, и других важных для простого человека науках. Хотя тут тоже не без проблем…

— Знаешь, что, Макаров, расскажи мне об астрономии, попросил Бронштейн, подняв голову к небу и всмотревшись в призрачный рисунок Млечного Пути. Уж эта-то наука далека от земных дел.

— Астрономия. Действительно. Хотя астрономы тоже отличились, правда как «диджеи», запугивали народ Земли падающими с неба астероидами…

— И тут политика! — раздражённо подумал Бронштейн.

— Как же без неё, родимой! — усмехнулся Макаров. Нельзя жить в обществе и быть свободным от его условностей. Так что делай зарубку «на носу».

— В астрономии же произошла целая цепочка революций, в моё время. Начиная где-то с начала шестидесятых. Хотя уже сейчас назревают в этой древнейшей из наук крупные события. Вскоре, к концу этого десятилетия, Эдвин Хаббл, наблюдая за спектрами звёздных островов — галактик, обнаружит, что ВСЕ они, за исключением ближайших соседей Млечного Пути — Туманности Андромеды и карликовых Большого и Малого Магеллановых Облаков, удаляются от нас. Так будет найдено первое подтверждение теории «Большого Взрыва», по которой Вселенная имела начало!

Откровение Макарова захватило воображение Бронштейна.

— Над теорией ГЛОБАЛЬНО эволюционирующей Вселенной работает наш соотечественник — Фридман Александр Александрович. Кстати, нужно его предупредить, а то он в следующем году от тифа помереть может. Жаль мужика. Вот почему бы ему не открыть разбегание галактик? А? Тем более, что запас во времени до конца десятилетия у нас есть. Хотя с другой стороны — теория о начале Вселенной плохо согласуется с догмами «марксизма-ленинизма». Правда тут может помочь другой пряник — теория множественности вселенных.

— Множественности?! — изумился Бронштейн. Как это? Вселенная же одна!

— Вот так. Открыли у нас принципиальную возможность множественности мирозданий. Поскольку законы природы, оказывается, не единственно возможные, те, что мы знаем. А отсюда — каждому набору законов мироздания своя Вселенная!

Фактически получаем «сверхкоперниканскую» революцию в мировоззрении!

— Однако! А что ещё открыли?

— Планеты у других звёзд. Смешно, но если знать как, их можно было бы открыть уже сейчас, лишь слегка модернизировав существующие телескопы.

— Как это? Планеты же в миллиарды раз слабее освещающих их звёзд и совершенно теряются в их свете! Я читал, что для непосредственного наблюдения планеты у другой звезды, даже самой ближайшей, нужен телескоп с диаметром зеркала не менее двухсот метров!