– Я выслушаю тебя, сын мой, но прежде раздели со мной пищу, посланную Господом.

Успевшего проголодаться Мала не пришлось уговаривать. Он сел за стол напротив священника и принялся за лепешки. Их вкус напомнил ему о Верне, когда-то жившем в монастыре, и из всех походных блюд, предпочитавшем готовить именно такие лепешки.

Священник, насытившись, поблагодарил Бога и пригласил Мала в соседнюю комнату.

– Говори, сын мой, здесь нам никто не помешает.

– Я прибыл в Египет из Голландии, святой отец. Да будут известны вам мои имена: соотечественники величают меня принцем Малом, арабы – амиром аль-Хидром, египтяне – Змеиным князем. Это прозвище я получил, потому что ношу в себе змея.

Мал распахнул кафтан, выставив на обозрение змеиную кожу. Священник не проронил ни слова. Мал увидел в его глазах глубину, которая сможет поглотить все. Нашелся человек, который готов был его выслушать, не теряя разума и присутствия духа. И Мал немедленно поведал ему историю своего рода и свою жизнь: о договоре со змеем, о поражении в Риме, об амазонках, напоивших его змеиной кровью и пробудивших в нем змея. Мал рассказал о том, что стал данником змеиной силы еще до того, как покрылся змеиной кожей, о том, как встретил Маргариту, как покинул вместе с ней отчизну. Он без утайки поведал о рыцаре Филиппе и о священной обители Христа, как они вместе с Маргаритой устремились ей навстречу в надежде исцелить всех страждущих, и о том, как похитили его возлюбленную, как его и ее душа раскололись на разумную и животную части, об оборотне и ее гибели, о встречах с богами, о жреце Сейт-Акхе и походе против арабов, об обретении имени аль-Хидр из пророчества.

Священник слушал его, не прерывая, до тех пор пока Мал не обратился к нему:

– Святой отец, я не знаю, что мне делать. Чем ближе я к Священной обители, тем сильнее меня одолевают сомнения, потому как к цели, достойной всякого христианина, я иду по воле чужих богов, но я не ведаю промысла Бога своего, и не знаю – следую ли я по пути, предназначенному мне Господом нашим.

– Как ты можешь внимать истинной божьей воле, если душа твоя в плену у тех, кого ты называешь змеиными богами? До тех пор, пока ты идешь ведомый ими, ты следуешь ложными путями…

– Что же мне делать, святой отец? Мне – даннику змеиных богов?

– Как ты можешь называться христианином, если повинуешься гадам земным, убивающим в тебе самом истинную добродетель? Сначала отринь их в уме своем, пока он еще тебе принадлежит. Молитва, пост и покаяние – только они исторгнут из тебя нечистые змеиные помыслы. Оставайся в храме, прилепись к Богу, как сын к отцу, только так ты добудешь милосердие Господа.

– Я не смею так поступить, святой отец. Змей дает мне неуязвимость, и без его помощи я не достигну обители Христа.

– Неужели ты думаешь, что Господь допустит в святая святых нечестивого без сокрушения о грехах своих.

– Разве вы не доверяете словам святого Иллариона, изрекшего: «Только змей в образе человека войдет в Священную обитель»?

– Змей в образе человека, – повторил вслед за Малом священник, – но не человек в образе змея, каким являешься ты! В словах отца Иллариона содержится истина, но она доступна только людям с безгрешной душой.

Мала охватили сомнения:

– А как же рыцарь Филипп? Ведь он верил в меня так же, как и отшельница Ари. Священник прав, моя душа в плену, а ум связан договором со змеиными богами, и мне нелегко разорвать эту связь. Когда я произношу христианскую молитву, меня разрывает изнутри, и я не в силах справиться с этой болью – она лишает меня самообладания. Да, мой образ жизни не позволяет мне назваться праведником, но в сердце своем я никогда не кланялся змеиным богам. Сила, что находится во мне, убивает добрые чувства, но вместе с ними умирают злость и суетность. Да, прежде, чем войти в обитель Христа, я должен покаяться в своих грехах, тяготящих мою душу, но свернуть с пути к Мемфису на полпути, означает всего лишь проявление слабости духа. Стоит ли опасаться того, что боги уготовили мне «ложный путь»? Но логика моего договора с ними подразумевает честность обеих сторон: если не обману, тогда и не буду обманут. Как только я достигну Мемфиса, дань моя будет выплачена, и я выйду из-под власти змеиных богов.

– Святой отец, я не могу…

– Довольно! – перебил его священник, – я не в силах тебе помочь. Твой лукавый и изворотливый ум стал орудием зла и неправды. Ты пришел спросить совета, и ты услышал его. Теперь ты знаешь, что нужно делать.

– Благодарю тебя, отче…

Мал вышел из храма отягощенный противоречиями:

– Неужели я становлюсь противником Господа? Неужели мой разум враждует со мною самим? Как бы то ни было, я должен закончить то, что начал.

Мал хотел услышать от священника совсем другие слова – ему нужна была поддержка на пути к Священной обители. Теперь он понимал, что пришел в христианский храм не за советом, а за благословением. Но священник предложил ему во спасение грешной души спрятаться за стены храма и встать там на путь монаха и отшельника.

Мал вернулся в замок египетских цариц и сразу же отправил слугу на женскую половину, чтобы вызвать Лию и отправиться с ней на прогулку. Вместо этого слуга вернулся с приглашением от Матары встретиться, и Мал незамедлительно отправился к ней. Он застал ее в тот момент, когда царица по обыкновению забавлялась с мартышкой, перевернув зверька на спину и поглаживая ей брюшко. Мартышка скалила зубы и цеплялась за женскую руку.

– Гатара повела Лию к знаменитому саксонскому мастеру Эдольфу, – сказала Матара вместо приветствия. – Как раз вчера он приехал в Нибур, и моя сестра ради того, чтобы Лия могла увидеть его, сочла возможным разлучить вас на один день. Я же хочу воспользоваться этим случаем и поговорить с вами наедине.

Мал заметил, что Матара волнуется:

– Ваше величество, вы склонны преувеличивать мою привязанность к Лие. Я бы в любом случае явился к вам по первому зову.

– Вы очень любезны, принц. На самом деле мне хотелось всего лишь расспросить вас о ваших подвигах, о которых мы с сестрой столь наслышаны от Сейт-Акха… Да что же я такое говорю… – Матара перестала играть с мартышкой. – Помогите нам, рыцарь Мал. Я надеюсь, что вы проявите сострадание к нашему дому и окажете нам одну услугу, которая могла бы спасти меня и мою сестру…

Матара заплакала. Мартышка тут же обняла хозяйку за шею, стала гладить ее по голове и целовать в губы.

Мал дождался, когда Матара успокоиться и коротко спросил:

– Ваше величество, что вы хотите от меня?

– А вы поможете нам? – с выразительной кротостью в голосе произнесла Матара.

Мал понимал, что не может ничего обещать, и в то же время он знал, что царица не станет ему предлагать сделать что-либо недостойное.

– Прежде, чем дать ответ, я должен знать, в чем суть вашей просьбы.

– Я рада, что вы откровенны со мной, принц. Я обещаю вам, что услуга, о которой мы хотим попросить вас, никак не изменит ваш путь, на который вас благословили боги. Я бы ни за что не отважилась на этот разговор, если бы не жрец Сейт-Акх, уверивший нас, что никто кроме вас, не сможет сделать то, в чем я и моя сестра очень нуждаемся.

– Расскажите мне о тех несчастиях, которые обрушились на вас – я ничего о них не знаю.

Матара взяла Мала за руку, усадила его рядом на кресло, принадлежащее ее сестре Гатаре и рассказала ему, что она и ее сестра на самом деле царицы города Мемфиса, того самого Мемфиса, куда лежит путь Мала. Матара и Гатара – наследницы великой силы царей-шутов, правивших городом-лабиринтом, городом масок, основанным самими богами. Когда-то они тысячами сошли на египетскую землю, и чтобы никого из них не забыть, люди сделали маски как с ликами самих богов. так и с образами сопровождающих их священных животных. Они носили их ежедневно и радостно смеялись, подобно самим богам, даже в дни самых суровых испытаний, как будто жизнь в Мемфисе являла собой вечный праздник.

Город может быть разрушен в одном месте и воссоздан в другом. Мемфис не раз и не два исчезал и появлялся вновь. Как только городу грозит опасность, боги предупреждают об этом смертных, они сами указывают им через пророков, где надлежит заложить стены нового Мемфиса. Полсотни лет назад городу суждено было возродиться на том самом месте, где он впервые был явлен богами миру людей, среди священных руин и великих пирамид. Изначально в Мемфисе царствовали две женщины, и предназначением одной их было – порождение, другой – разрушение, потому как только женщины могут рождать с великой радостью и любовью, а затем разрушать с неистовой яростью и скорбью. Пришло время, и они передали власть мужчине, удел которого развитие того, что уже появилось на свет.