— Скорее всего.

— Это совсем плохо, — удрученно произнесла Беттина.

— Почему?

— Потому что вы от него камня на камне не оставите, и мне станет неловко, и вы будете смущаться, то есть все пойдет прахом…

Оливер улыбнулся, услышав столь мрачный прогноз.

— Тогда остается только один выход.

— Какой, мистер Пакстон?

— Стать друзьями до премьеры. Тогда будет неважно, что я напишу. Ну как, подходит?

— Действительно, другого выхода нет, — согласилась Беттина.

В вестибюле отеля он предложил ей зайти куда-нибудь выпить. Беттина сказала, что в номере у нее остался сын и ей хочется посмотреть, как он там.

— Сын? У вас с Айво есть сын? Простите мое любопытство.

— Нет, этот ребенок — от моего третьего брака.

— Вы пользуетесь огромным успехом. И сколько лет сыну?

Кажется, на него не произвело большого впечатления то, что Беттина трижды была замужем. Ей это понравилось, и почему-то она вздохнула с облегчением.

— Ему четыре года, а зовут его Александр. Он чудесный мальчик.

— И он — ваш единственный ребенок. Угадал? — доброжелательно улыбнулся Оливер.

Беттина кивнула:

— Да.

Оливер внимательно посмотрел на нее и спросил:

— И кто отец молодого человека? Вы от него вовремя отделались или притащили с собой в Нью-Йорк?

То, как он это произнес, вызвало у Беттины смех, хотя из головы не выходили мысли о Джоне.

— Мой муж не одобрил нашу поездку в Нью-Йорк, который он считает чем-то вроде Содома и Гоморры. И пьеса вызывает у него почти что бешенство, но мы по-прежнему муж и жена, если вас это интересует. Он остался в Сан-Франциско, а сына я сама захотела взять с собой.

— Мы с ним увидимся? — спросил он, имея в виду, конечно же, Александра. Что еще оставалось сказать, чтобы найти путь к ее сердцу?

— А вам хотелось бы?

— Очень. Завтра мы можем вместе поужинать пораньше, а потом завезем его в отель, а сами сходим куда-нибудь. Ну, как идея?

— Идея замечательная. Благодарю вас, Олли.

— Всегда к вашим услугам, — с этими словами он отвесил низкий поклон и пошел ловить такси.

Только в номере Беттину начали одолевать сомнения. Правильно ли она поступает? Она — замужняя женщина, она обещала ни с кем никуда не ходить в Нью-Йорке. Правда, Оливер — друг Айво.

От Джона не было никаких известий. Он не отвечал ни на телефонные звонки, ни на письма, а его секретарша неизменно сообщала, что в данный момент его нет на месте. Телефон у них дома в Милл-Вэли, должно быть, надорвался, но без толку. Джон или не подходил к телефону, или его не было дома. Так, может быть, нет ничего плохого в том, что она поужинает с Оливером Пакстоном? Ведь, нравится он ей или не нравится, все равно она не собирается вступать с ним в серьезные отношения.

Об этом она довольно грубо сказала ему на следующий день, когда вечером они пошли в русскую чайную на блины.

— А разве я дал вам повод так думать? — изумленно спросил Оливер. — Речь шла не о вас, а о вашем сыне.

— Вы были женаты?

— Нет, — с улыбкой ответил Оливер. — Мне никто не делал предложения.

— Я серьезно, Олли.

Они быстро становились друзьями, и оба понимали, что, несмотря на растущую привязанность, дальше дружбы дело не пойдет. Беттина считала это невозможным, и Оливер уважал ее точку зрения.

Подали блины, и он, улыбнувшись Беттине, приступил к ним со словами:

— Я тоже серьезно. Правда, я никогда не был женат.

— Почему?

— Не нашел никого, с кем бы мог связать всю свою жизнь.

— Прекрасно сказано.

Беттина состроила гримасу и попробовала блин.

— Значит, номер третий не одобряет вашу деятельность? — вдруг спросил Пакстон.

Беттина медленно покачала головой:

— Нет.

— Это не удивительно.

— Почему?

— Потому что большинству мужчин трудно примириться с тем, что у женщины есть другая жизнь. Прошлая или будущая. А у вас есть и то, и другое. Но вы поступили так, как должны были поступить.

— С чего вы взяли?

Она спросила это так серьезно, что Оливер не удержался и взъерошил ее каштановые волосы.

— Не знаю, помните ли вы, — улыбнулся он, — но в одном романе вашего отца есть замечательное место. Я наткнулся на него, когда мучительно обдумывал — соглашаться ли поступать в «Нью-Йорк Мейл». Ваш отец одобрил бы ваш выбор.

Он прочитал, слово в слово, знакомый фрагмент. Беттина от удивления широко раскрыла глаза.

— Боже мой, Олли, именно это я прочла в тот день, когда решила приехать сюда. Именно это место определило мой выбор.

— И мой тоже, — сказал он и как-то странно посмотрел на нее.

Они выпили водки в память о Джастине, доели блины и, держась за руку, возвратились в отель. Оливер не стал подниматься к ней в номер, но назначил встречу на субботу. Они решили сводить Александра в зоопарк.

В конце октября Беттине приходилось работать дни и ночи. После бесконечных репетиций в театре она допоздна засиживалась у себя в комнате, внося поправки в текст пьесы. Рано утром она отправлялась в театр с готовыми изменениями, а вечером возникала необходимость вновь вносить изменения. С Айво она вообще не виделась, с Олли очень редко, а сыну могла уделить не более получаса в день. Иногда с Александром играл Оливер Пакстон. Беттина не возражала: как-никак, сыну требовалось общение с мужчиной. От Джона по-прежнему не было никаких известий.

— Не понимаю, почему он мне не звонит, — сказала она как-то, в сердцах положив телефонную трубку. — С ним могло что-нибудь случиться, или с нами, а он не узнает. Это странно, Олли. Он не отвечает ни на письма, ни на звонки. Не берет трубку.

— А ты уверена, что, расставаясь с тобой, он не сказал тебе ничего более определенного?

Беттина отрицательно помотала головой, но Оливер, несмотря на многозначительное начало, не стал продолжать свою мысль. Он понимал, что она по-прежнему считает себя замужней женщиной, и уважал ее чувства. Разговор перешел на сомнения и трудности, связанные с постановкой.

— Мы никогда не откроемся, — пожаловалась Беттина. Она выглядела утомленной и стала как будто еще тоньше, но глаза были на удивление живыми. Ей нравилось то, чем она занималась, и она всем видом показывала это. Олли всегда старался ободрить ее, когда она делилась с ним своими сомнениями.

— Вы обязательно сделаете спектакль, и премьера состоится во что бы то ни стало. Каждый проходит через это. Вот увидите.

С каждой неделей все ближе становился заветный день. Наконец наступил момент, когда никаких поправок вносить уже не требовалось. Было решено дать два пробных спектакля в Бостоне и три — в Нью-Хейвене. После прогонов Беттина внесла несколько последних корректив, и они с режиссером пришли к полному согласию: сделано все, что возможно. Теперь оставалось только хорошенько выспаться перед премьерой и провести мучительный день в ожидании спектакля. Олли позвонил ей довольно рано, но Беттина уже была на ногах. Она встала пятнадцать минут седьмого.

— Почему? — удивился Оливер. — Из-за Александра?

— Нет, из-за моих нервов, — засмеялась Беттина.

— Вот поэтому-то я тебе и звоню. Сегодня я весь день буду развлекать тебя.

Как раз сегодня и нельзя. На один день и один вечер он стал ее Врагом — критиком, театральным обозревателем. Невыносимо быть с ним весь день, а потом прочитать разгромный отзыв о спектакле, а в том, что отзыв будет разгромным, Беттина не сомневалась.

— Нет, лучше я проведу этот день в гостинице, одинокая и несчастная. Мне так нравится.

— Подумай о том, что завтра уже все будет позади.

— И мне придется забыть о карьере драматурга, — угрюмо добавила Беттина.

— Почему же, глупенькая? Все идет так хорошо.

Но она не верила Оливеру. Весь день она в волнении мерила шагами гостиничный номер и все никак не могла дождаться вечера. Наконец, не выдержав, отправилась в театр и прибыла туда в семь пятнадцать, то есть больше, чем за час до начала спектакля. Она постояла за кулисами, прошлась по фойе, посидела в зрительном зале, походила по проходам между рядами, вновь отправилась за кулисы, побыла на сцене, вернулась в зрительный зал, но и там ей не сиделось. Наконец она решила обойти близлежащий квартал, ничуть не боясь уличных грабителей, которые, к счастью, не попались ей на пути. Она постояла рядом с театром, дождалась, когда в здание вошли последние опоздавшие, и потом вошла сама. Незаметно скользнув в зрительный зал, она заняла место в последнем ряду, чтобы в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств легко выйти из зала, не привлекая к себе внимания зрителей и не давая им повод думать, что она покидает театр из-за того, что спектакль плох.