— Хватит болтовни про Айкельмана. Оставайтесь на месте, пока вас не отпустят. Я сейчас подъеду!

Борясь с дурными предчувствиями, Бэйнс положил трубку и быстро вернулся к магазину. Приди он на десять секунд раньше, он бы увидел, как мистер Айкельман с портфелем в руках выходит из бронзовых дверей своего предприятия и направляется к шикарному глянцевому «роллс-ройсу», ожидающему его чуть дальше по улице. Но случилось так, что полицейский лишь скользнул взглядом по роскошному автомобилю с шофером и двумя пассажирами внутри, а затем машина с тихим рычанием и грацией пантеры проплыла мимо в сторону аптеки…

Дойдя до магазина, Бэйнс подергал за ручку и нажал на кнопку звонка. Ответом ему была абсолютная тишина.

Он только-только начал ощущать всю нелепость положения, в которое себя поставил, когда из подъехавшей полицейской машины вышли лейтенант Питерс и двое в штатском.

— Что здесь произошло? — воскликнул Питерс.

Бедняга, запинаясь, ответил:

— Мистер Айкельман рвал и метал. Велел мне убираться вон и оставаться снаружи.

Питерс задержал взгляд на полицейском. В глазах его читалось сочувствие, даже жалость. Затем он произнес:

— Надеюсь, ничего страшного не произошло. Но если что, значка вы лишитесь или даже отправитесь строить дороги в компании других заключенных, — и принялся давить на кнопку звонка.

— Слушайте, Бэйнс, — чуть погодя сказал он, — бегите к телефону и позвоните сюда, прикажите им открыть дверь. Говорите, там Айкельман с Сигалом? Ладно, право войти у нас имеется: дело не закрыто, мертв Айкельман или даже жив. Не забывайте, что мы по-прежнему расследуем похищение драгоценностей.

Двадцать минут спустя, под звон разбитого стекла, детективы проникли в магазин.

Они обнаружили Сигала в кабинете Айкельмана: казначей в нелепой позе распростерся на столе, покрытое багровыми пятнами лицо, однако, было бледно, как у призрака, широко распахнутые глаза слепо взирали в пустоту. Выругавшись от неожиданности, Питерс опустился на колени рядом с ним. Детектив с облегчением выдохнул: пусть неуверенно и слабо, но сердце Сигала продолжало биться.

Не церемонясь, Питерс влил виски между сжатыми челюстями Сигала, а затем протер его лицо водой. Мало-помалу Сигал начал проявлять признаки возвращающегося сознания. Он беззвучно стонал и поворачивал голову, грудь его вздымалась. Один из полицейских уже вызвал скорую.

Питерс растирал казначею запястья и вдруг заметил чуть видное красноватое пятнышко на одном из них. Это был след на лучевой вене, похожий на отметину от недавно сделанного укола.

В окно влетел звук сирены подъехавшей кареты скорой помощи. Вошли люди в белых халатах; врач молча опустился на колени рядом с Сигалом. Бегло осмотрев казначея, он сказал:

— Опасности для жизни нет, но придется отвезти его в больницу и уложить в постель. То, как его душили, — он указал на синяки на горле Сигала, — не прошло даром. К тому же, у него полный упадок сил.

Но Питерс, внезапно опустив квадратные плечи, уже успел отвернуться к телефону и теперь набирал номер комиссара Этреджа. Набирал, чтобы сообщить, что дверца сейфа распахнута, на полу валяются пустые футляры из-под украшений, на табурете лежит открытая стальная коробка для ценностей, а по всему красно-золотому ковру в чудовищном беспорядке разбросаны горы бумаг…

В четыре утра, на третий календарный день следствия по делу Айкельмана, комиссар Этредж и детектив-лейтенант Питерс вторично собрались уходить из ювелирного магазина. Нервы их были расстроены долгими часами ставящего в тупик расследования, тела сковала усталость.

Магазин был ограблен второй раз за сутки, и теперь пропали двести тысяч долларов облигациями и драгоценности на сумму вдвое большую!

В ту самую минуту, когда полицейские намеревались запереть опустошенный кабинет, им позвонили из управления.

Тело Дэвида Айкельмана обнаружили в канаве на Уолкотт-Бич-роуд — с кинжалом в сердце.

Этредж крепко выругался, что с ним случалось нечасто. Но за руганью скрывался вновь разгоревшийся энтузиазм…

Через несколько минут длинный черный седан комиссара мягко скользил по окраинам, направляясь в Уолкотт. Сидящий за рулем Этредж молчал; детектив-лейтенант Питерс тоже не пытался заговорить.

В Уолкотте не было морга. Этредж подъехал непосредственно к полицейскому участку из красного кирпича. Войдя в здание, они узнали, что труп Айкельмана положили, за неимением лучшего места, на кушетку в комнатушке, находящейся прямо позади стола сержанта.

Уолкоттский коронер рассматривал тело со странным, необычным любопытством.

Необычным, поскольку на первый взгляд казалось, что все предельно ясно. Человека нашли в канаве с ножом в сердце. Труп выбросили из автомобиля; ничто не говорило о том, что убийца или убийцы выходили из машины.

Однако коронер изучал труп Айкельмана с чрезмерным, чуть ли не фанатичным вниманием.

Он выпрямился и пожал руки Этреджу и Питерсу.

— Этого вашего Айкельмана, — озадаченно произнес он, — наверное, выбросили из машины нынче ночью, так как пролежал он у дороги от силы часов десять, прежде чем его нашли. Может, еще меньше; не исключаю, что его заметили почти сразу после того, как он оказался на обочине. Но умер он намного раньше, чем преступники избавились от тела. Оно успело начать разлагаться.

Комиссар Этредж не смог скрыть удивления:

— Когда, говорите, он умер?

Коронер уверенно ответил:

— Не меньше тридцати шести часов назад.

Комиссар задумчиво продолжал:

— Таким образом, он был мертв по крайней мере сутки, прежде чем его бросили в канаву?

Коронер кивнул:

— Не меньше суток, точно!

Этредж и Питерс переглянулись. Они знали, что в восемь вечера Айкельман был еще жив! Заявление коронера не могло быть правдой.

Но все же — было. Он не мог ошибиться.

Безуспешно пытаясь осмыслить невозможное, Этредж поднял кинжал, которым закололи ювелира, и осторожно подержал оружие за кончик лезвия. Одна деталь привлекла его внимание.

— Какой занятный клинок, — как бы невзначай отметил он. — Не похоже, что рукоять ему родная. Выглядит самодельным, будто его отлили в форму, а лишь затем прикрепили к рукояти и заточили. Кому это могло понадобиться?

Тут заговорил Питерс; глухим от ужаса, причина которого была понятна ему одному, голосом он сказал:

— Клинок не стальной! Металл мягче. Серебро! Я уверен, он серебряный!

Когда Этредж и Питерс отправились обратно в город, первые сияющие лучи солнца пронзили горизонт, подобно гигантскому золотому вееру. Этредж не сводил внимательных глаз с дороги, тогда как мысли его были заняты попытками собрать воедино смутные наметки из улик. Он задумчиво пробормотал:

— Видит Бог… мы просто обязаны так или иначе объяснить все загадки в этом деле. Тем более что сейчас у нас появилось кое-что новое. Мы узнали, что наш преступник ездит на автомобиле.

— Подозреваю, что у него «роллс-ройс», — предположил Питерс. — Когда вчера я распекал Бэйнса, тому удалось вспомнить, что, выходя из аптеки, он видел «роллс-ройс», отъезжавший от магазина Айкельмана.

— Займитесь этим, — сурово приказал Этредж. — Или… погодите. Лучше будет, если я высажу вас у городской больницы. Сигал, наверное, уже пришел в себя. Спросите, у кого из клиентов Айкельмана есть «роллс-ройсы». Нутром чую, что наш парень из них. Помните, ювелир его знал.

— Вы будете в управлении?

Этредж неожиданно улыбнулся.

— Я приеду в управление в течение часа. А пока прервусь и уговорю Мэри угостить меня завтраком. Возможно, она подаст мне идею, а еще грейпфрут и бекон.

Питерс вышел возле больницы. Этредж заскочил домой, помылся, побрился, позвонил Мэри и поехал к ней.

Мэри сама открыла ему дверь и проводила в столовую, где весело булькала кофеварка, жарился ароматный бекон и заманчиво блестели дольки грейпфрута. Мэри не сводила с Этреджа сияющих карих глаз, а он, покончив с едой, потягивал свой кофе, черный и несладкий.