Не стоит останавливаться на подробностях, но, работая у дяди, мне приходилось разъезжать по окрестностям, посещать город Осташков. Я близко познакомился с деревенскими парнями и девушками, был частым гостем на деревенских праздниках, посещал посиделки и досконально ознакомился с деревенским бытом того времени. Скажу: он мне понравился.

Это была жизнь, тесно переплетающаяся с природой, жизнь вблизи прекрасных озер, лесов и холмов, и много в ней звучало песен.

Я полюбил весь этот край, который называли Верховьями Волги. Мои лучшие юношеские воспоминания неразрывно связаны с этим краем.

Сон

Я видел его в дни молодости (теперь мне под шестьдесят). Я тогда жил на железнодорожной станции в нынешней Калининской области, а тогда – в Тверской. Говорят, что теперь на месте той станции, где я видел свой чудесный сон, вырос довольно большой город, ведь прошло около сорока лет...

Но тогда это был только железнодорожный поселок на самых верховьях Волги у продолговатого озера, в которое со всех почти сторон смотрелся лес.

Жил я тогда при лесопильном заводе своего дяди в свежесрубленном большом доме, где у дяди и у меня было по комнате.

И вот, помню, июньским вечером (в субботу это было) вдруг поездом неожиданно приехал к дяде его компаньон. Его пригнала внезапная нужда в деньгах – угрожало банкротство, разорение.

– Ты уступи ему свою комнату на ночь, – сказал мне дядя, – в гостинице места нет, переночуй сам в заводской конторе.

Чуял я, что дядя недоволен приездом компаньона, что разговор у них будет тяжелый и поэтому – присутствие мое нежелательно. Прихватив одеяло и подушку, я с легким сердцем пошел на завод спать. По дороге припомнилась поговорка: «На новом месте приснись жених невесте».

Завод стоял за леском на берегу Волги, а вечер был дивно хорош. В небесной сини кое-где плавали уютные, точно из шелковой ваты слепленные облачка, а закат – закат был точно весь соткан из золотых нитей, которые, постепенно теряя яркость, тянулись почти на полнеба.

По ту сторону Волги серебрились июньские нивы, а за ними зеленый, непередаваемо свежий, торжественный и тихий, точно прихорошившийся к какому-то великому празднику или полуночному таинству, стоял величавый лес.

Пришла в голову, пока я шел, и девушка, живущая в деревне по ту сторону Волги у самого озера. Катей звали. Красавица была. И я и она при встречах друг на друга поглядывали... Виду старались не подать, но смотрели...

Буен я был тогда, как буен бывает иногда лес в своей растительной силе, когда все в нем полно живительного соку – все радостно, сильно и могуче и опьяняюще пахнет.

Контора была просто четырехугольником, отгороженным тесовыми перегородками внутри самого завода. И тут же при конторе имелась маленькая кладовушка с кое-каким заводским скарбом – приводными ремнями, сыромятными сшивками и скрепителями Джексона. В этой кладовушке имелась широкая полка, на которой я и устроился спать. У нас с субботы на воскресенье работали только лесопильные рамы, и то до полуночи.

Так вот, помню, улегся я, и ритмическое – чак, чак, чак – ударяющих по дереву пил начало на меня действовать очень убаюкивающе. Я начал быстро засыпать с мыслью – хоть бы Катю увидеть во сне...

Дорогие! Да разве я могу вам точно рассказать, что я видел? Я видел слишком много, чтобы рассказать! И девять десятых того, что я видел, было сметено непонятною мне тогда силою при просыпании. Но некоторые отдельные эпизоды живут – стоят как маяки на моем жизненном пути и бросают свет – освещают мой путь.

По этим маякам и в их свете шел всю последующую жизнь – иду и теперь...

Пути-дороги человеческие – встречи сужденные

Сужденное совершится, хотя до Определенного момента оно кажется немыслимым. Кому суждено встретиться, встретится, хотя бы в данный момент их разделяли океаны. Настанет время, и оживут старые, заложенные в прошлых жизнях кармические связи, и мощным магнитом потянет их друг к другу.

Почти в одно и то же время родились мальчик и девочка. Он – в Латвии, в тихом хуторе, она – на Дальнем Востоке, в процветающем большом городе на берегу Амура. Мальчик был большой мечтатель, одаренный, способный, про которого соседи говорили, что его надо учить да учить. Но отец не мог дать ему даже среднего образования и хотел из него сделать такого же «веселого кузнеца», каким был сам. И мальчик согласился стать кузнецом. Но в этом ему сильно мешала его мечтательность: руки делали одно, а голова думала о другом, далеком и прекрасном... А руки тем временем портили работу, потому что хорошим мастером бывает лишь тот, у кого руки и голова одно дело делают. Огорчался отец, огорчался и мальчик, чувствуя, что на этом пути толку из него будет мало, но и другого пути-выходу не предвиделось.

И примирился мальчик (ему тогда было уже 16 лет) с мыслью, что все же он будет кузнецом. Он уже недурно подковывал лошадей, делал мелкие поковки и разучивал на корнете духовные гимны, чтобы вступить в любительский оркестр, где его отец играл на басе. Этому оркестру отводилась выдающаяся роль в церковных торжествах и на похоронах, состоять в нем было почетно...

Девочка же родилась в семье зажиточного домовладельца, была красива, получила хорошее по тем временам образование, любила музыку и, когда подросла, танцевала так, что на балах все первые призы доставались только ей. Конечно, от женихов отбою не было, и она вскоре вышла замуж за морского офицера. Появились у них дети, двое мальчиков, и жили они в любви и согласии роскошно и богато.

Ну и посудите сами – есть ли тут какая-нибудь возможность, чтобы эти бывшие мальчик и девочка встретились и полюбили друг друга так, что «небу жарко»? Казалось бы – никакой! Конечно, невозможного на свете нет, но интересно, как это делается.

А между тем старые кармические связи (а были они крепки) ожили, набухли. И выразилось это в том, что обстоятельства жизни мальчика начали круто меняться. Сперва дядя (по материнской линии) пригласил всю семью мальчика на постройку лесопильного завода в Тверской губернии и предложил очень выгодные условия работы там. Семья предложение приняла. Никто, наверное, не покидал своей родины с меньшим чувством сожаления, чем мальчик, он учуял, что перед ним начинают открываться другие горизонты и сверкание далей, где маячила какая-то смутная фигура и как бы доносился безмолвный зов... Блокада тихой хуторской жизни была прорвана.

Дядя быстро оценил способности молодого человека, и к началу первой мировой войны он уже стоял во главе целого завода. Потом его мобилизовали на войну, но тут уже сильно начали сказываться какие-то особенности его натуры, вернее, накоплений прошлых жизней, которые привлекали к нему внимание людей.

Революционная буря 1917-1918 гг. быстро вынесла его на поверхность и перебрасывала его с одного положения на другое.

К сужденному сроку встречи весною 1917 года он оказался на оккупированной немцами территории, а она по-прежнему в далеком приамурском городе в лоне счастливой семьи...

Но третьего марта на канонерской лодке Амурского флота раздался одиночный винтовочный выстрел, которым был убит наповал флотский офицер, муж «девочки»... Какой-то матрос под шум революции свел личные счеты. И в то же солнечное утро, и в тот же час, когда в истерике билась над трупом и рвала волосы на своей голове молодая жена убитого, «мальчик» (в то время ему было 25 лет), с котомочкой за плечами, сорвав с себя все знаки военного различия, вышел из городка Несвижа, чтобы бежать из оккупированной немцами территории и пробираться на Дальний Восток, где он уговорился встретиться с одним золотопромышленником, для того, чтобы там начать новую жизнь...

И первая женщина, с которой он познакомился в городе Благовещенске, была та «девочка», которая через полгода стала его женой...