Он принял ту самую ванну, о которой рассказывал Патрик, позволив паре неразговорчивых местных слуг вымыть себя, причесать и одеть в варварски великолепный балахон, украшенный золотым шитьем и крупными драгоценностями.

Дюваль, явившийся к концу одевания в таком же роскошном костюме, одобрительно похлопал Филиппа по плечу.

— Отлично выглядите. Вам идет это золото.

— Думаете? — буркнул Тьен. — Я чувствую себя так, словно у меня на плечах мешок с камнями.

— Дело привычки, — Дюваль улыбнулся. — После подписания договора можно будет все это снять и переодеться в более легкое и удобное. Но официальная церемония требует официальных же одежд. Здесь к этому довольно строгое отношение.

— Традиции? — мрачно уточнил Филипп, разглядывая себя в идеально отполированное металлическое зеркало.

— Они самые. Идемте.

К счастью, долго потеть в непривычной одежде Филиппу не пришлось. На церемонии он был занят тем, что разглядывал обстановку тронного зала и приглашенных на подписание людей. Он никого не знал в Миссии, кроме Дюваля, а из местных был знаком только с Илмари, который с невозмутимым видом стоял за левым плечом отца. Вот кому действительно шло и золото, и вульгарно крупные самоцветы. Впрочем, они шли всем варварам, находившимся в зале — высоким, светловолосым, державшимся с удивительной надменностью.

— Местная элита, — шепнул Филиппу Патрик в перерыве между торжественными речами. — В Нижнем городе вы встретите сколько угодно брюнетов, рыжих, шатенов. Говорят, если у членов правящей династии рождается ребенок, не обладающий светлыми волосами, его отправляют за пределы дворца, объявляя умершим. А принявшая такого ребенка семья получает пожизненное содержание и зарга из дворцовых стойл.

— Забавно, — сквозь зубы ответил Филипп, чувствуя, как по спине катятся капли пота. — Принудительный отбор?

— Как везде, друг мой, — Патрик выпрямился. — Хотя, по слухам, половина этих блондинов просто крашеные. Еще немного терпения, Готлиб уже заканчивает благодарственную речь.

Еще через четверть часа, с облегчением скинув тяжелый балахон на руки слуге, Филипп вместе с Дювалем прошел в обеденный зал. Его уже не поражала роскошь: он слишком устал от дневных впечатлений, чтобы с прежним восторгом реагировать на искусную каменную резьбу, украшенные все теми же самоцветами светильники на стенах и под потолком, столы, ломившиеся от огромных блюд с аппетитно истекавшими соком тушами местных животных и птиц. Да и сам ужин вызвал у него скорее тягостное чувство неловкости, чем удовольствие от натуральной пищи. Ели руками, отрывая куски мяса прямо от туш, проливая вино и соус на мозаичные полы, кидая кости под стол в поставленные в ногах лохани. В дальнем конце зала играл какой-то местный оркестр, состоявший из гуделок и трещоток, заглушавший грохотом любые попытки разговора. Так что Филипп даже обрадовался, когда сидевшие за столом вдруг стали подниматься и по двое-трое выходить в соседний зал.

Филипп поспешил туда, оставив Дюваля беседовать с каким-то очередным местным вельможей. Здесь было прохладнее, на широких столах в живописном беспорядке лежали местные плоды. Танцующие время от времени угощались ими, кидая огрызки и шкурки прямо себе под ноги. Филипп поморщился, повернулся к окну и неожиданно увидел на центральном столе длинную ветку. Это были те самые фрукты, наргари, о которых ему рассказывал Илмари. Ветка лежала, никем пока не тронутая, соблазнительная, как любой запретный плод.

Справедливо рассудив, что раз уж наргари не за решеткой, то их можно попробовать, Филипп решительно взял опустевшее круглое блюдо, уложил на него ветку, отыскал глазами в толпе у стены Илмари, о чем-то разговаривающего с пожилым лысеющим мужчиной, и двинулся к своему новому приятелю, широко улыбаясь.

— Как видишь, ради нас и договора с Унией твой отец решил пожертвовать традициями. Угощайся!

И сунул блюдо в руки онемевшему от неожиданности Илмари. Музыка немедленно и резко оборвалась, танцующие пары замерли. Филипп недоуменно обернулся и увидел, как мертвенно-бледный Патрик Дюваль хватается за стену, чтобы не упасть.

— Я что-то не то сказал? — Тьен растерянно посмотрел на Илмари, загорелое лицо которого сейчас казалось серым.

— Да, — безжизненным голосом ответил тот и выронил блюдо. Ветка ударилась об пол, несколько наргари оторвались и покатились в разные стороны. — Ты только что официально вступил со мной в брак.

2.

— Ваше Высочество, пора вставать.

Голос Рони Илмари слышал каждое утро, и это неизменно приводило его в хорошее расположение духа. Вот и сейчас, не открывая глаз, он лениво потянулся, улыбнулся и, молниеносно ухватив любовника, дернул его на себя, опрокидывая в постель.

— С добрым утром, — шепнул Илмари в розовое ухо, которое обнажали собранные в прическу светлые волосы. Это тоже всегда безумно заводило: то, что Рони каждый раз тщательно причесывался перед тем, как прийти в его спальню. Будто не знал, что вскоре будет выглядеть так, точно полночи шатался по густым зарослям колючего солара. Поскольку Илмари по утрам любил бурный секс.

Вот и сейчас принц жадно потянулся к знакомым губам, толкаясь в бедро любовника готовым к подвигам членом, чтобы тот оценил размер его нетерпения. Однако Рони внезапно забарахтался, испуганно и задушенно причитая:

— Нет-нет, Ваше Высочество! Нет, вы что! — вырвался и полез вон из кровати.

От удивления Илмари даже сел на постели:

— Рони? С тобой все в порядке?

— Я не могу нарушать правила, — покрасневший Рони торопливо одергивал тунику и приглаживал волосы. — Никто во дворце не может настолько не уважать вас и порядки Варгара. Вы забыли, Ваше Высочество, что вы — почти женатый человек?

Илмари застонал и упал обратно на подушки, закрыв глаза рукой. Мерзауг бы сожрал этого несносного унианца!!! А такое было прекрасное утро, пока он не вспомнил! И ведь накануне вечером получил отказ от Соли, которая также воспротивилась по обыкновению нырнуть в его объятья, хотя он и пообещал держать рот на замке. Но как же — чтобы гордая аристократка согласилась спать с женатым принцем! Она тогда сама себя перестанет уважать. Главное, утром она себя вполне уважать могла, а уже вечером из-за какого-то невежи-чужака у нее вдруг не получится. А теперь еще и Рони! Это был полный крах жизни Илмари, в первую очередь — интимной. Не с этим же неуклюжим унианцем, по собственной дурости связавшим их брачным обязательством, заниматься теперь сексом! А с кем, если ни любовник, ни любовница нарушать правила не согласны?

— Хорошо, — зло сказал Илмари, поднимаясь с кровати. — Я сейчас же пойду к отцу и выясню, не разрешили ли они с руководителем земной Миссии это недоразумение. И если только дурацкое предложение руки и сердца засчитали недействительным — я вернусь и немедленно тебя оттрахаю, понял? Попробуй тогда только заикнуться мне про правила!

Рони, по-прежнему покрытый краской стыда, стремительно откланялся, а Илмари принял ванну и облачился в подходящий для утреннего визита к отцу костюм. Поскольку настроение болталось где-то в районе подвального этажа дворца, слугам весьма чувствительно перепало за нерасторопность, хотя в действительности Ва, Ли и Ту носились по комнате как бешеные, стараясь угодить принцу. Но кого это волновало! Илмари считал, что все обычные процедуры на сей раз происходят непозволительно медленно. И то, что в другой ситуации он бы еще как минимум половину утра провел в постели, никакой роли не играло.

Как ни странно, к отцу Илмари допустили далеко не сразу. Такое частенько практиковалось в его детстве — младшего принца за какие-то провинности подолгу держали в приемной, прежде чем позволяли пройти в покои родителей. Чтобы он успел осознать всю недопустимость своего поведения и вдосталь понервничать. В таких случаях после аудиенции он выходил заплаканным и выжатым, как лабилия, да еще и с каким-нибудь неприятным поручением в виде наказания.