Как-то после полудня юноша зашел в мастерскую к Реновалесу очень взволнованным. Усевшись, он показал художнику телеграмму.

— Дон Мариано, теперь у меня будет "мерседес". Вот сообщение, что мне его прислали.

Художник посмотрел на парня, ничего не понимая. О ком это он говорит, и почему у этого мужика женское имя? Элегантный Рафаелито снисходительно улыбнулся.

— «Мерседес» — лучшая марка автомобиля. Даже лучше «папьярд», это же всему миру известно! Машина немецкого производства, стоит шестьдесят тысяч франков. Другой такой ни у кого в Мадриде не будет.

— Ну что ж, поздравляю.

И художник, равнодушно пожав плечами, вернулся к своей картине.

Лопес де Coca был богат. Его отец, известный производитель консервов, оставил сыну значительное состояние и нельзя сказать, чтобы парень бездумно его растранжиривал, ведь он не играл в азартные игры — этого никогда себе не позволял, не заводил любовниц — ему не хватало времени для таких пустых игрушек, и единственным его развлечением оставался спорт, укрепляющий тело. Парень имел собственный гараж, где держал роскошные экипажи и автомобили, с гордостью показывая их друзьям. Это был его музей. Кроме того, Лопес де Coca владел конюшнями с несколькими упряжками лошадей, ибо современные увлечения не заставили его полностью отказаться от прежних предпочтений, и он гордился не только своим высоким талантом автомобилиста, но и славой первоклассного наездника и возницы. Когда в дни коррид или по какому-то другому торжественному случаю на ипподроме проходили большие скачки, он не раз получал первый приз на соревнованиях колесниц, управляя шестериком низких лошадей, увешанных кисточками и бубенчиками, которые во время бега, казалось, звонили о славе и богатстве своего хозяина.

Он гордился, что живет добродетельно, не позволяя себе ни легкомысленных проделок, ни любовных приключений, что жизнь его целиком посвящена спорту и хвастовству. Его доходы были ниже затрат. Содержание гаража, конюшни, лошадей с многочисленной обслугой, а также бензин и костюмы поглощали добрую долю его прибылей. Но Лопес де Coca смотрел на все это сквозь пальцы, хотя, конечно, понимал, что так и разориться можно, ведь он был парень рассудительный и экономный, невзирая на позволяющие себе траты. Все это безумия молодости; когда он женится, то сразу ограничит расходы. Целыми ночами он читал, не мог спокойно уснуть, пока не пересмотрит свою «классику» — спортивные журналы, каталоги автомобилей. Ежемесячно он покупал за рубежом новую машину, выбрасывая тысячи и тысячи франков и как человек серьезный постоянно сетуя на рост вексельного курса валюты, на чрезмерные таможенные сборы, на тупость плохих правительств, тормозящих прогресс своих стран. Каждый автомобиль при перевозке через границу значительно возрастал в цене. И после всего этого политики еще смеют кричать о возрождении и прогрессе!..

Он получил образование у отцов-иезуитов в Деустськом университете^{48} и имел звание адвоката. Но несмотря на такое воспитание религиозным не был. Считал себя вольнодумцем и любил модерн. Ему не нравились лицемерие и фанатизм. Он навсегда попрощался с добрыми отцами, едва умер его отец, который очень перед ними преклонялся. Однако Лопес де Coca сохранял к ним определенное уважение за то, что они были его учителями, к тому же он считал их всех великими учеными. Но современная жизни — это совсем другое. Он много читал, читал все, что попадалось под руку, даже имел собственную библиотеку — около сотни французских романов. Покупал каждую книгу, поступающую из Парижа, на обложке которой красовалась привлекательная женщина. А внутри их, в качестве иллюстраций к рассказам о греческих, римских или египетских обычаях, было нарисовано множество красивых голых девушек и эфебов без другого наряда, кроме повязок на волосах или шапочек на головах.

Он был горячим сторонником свободы, полной свободы, и разделял всех людей на две касты: лица достойные и те, что таковыми не являются. К первым причислял своих друзей из избранного общества, старых завсегдатаев казино, а также некоторых персон, чьи имена появлялись в газетах и журналах, неопровержимо свидетельствуя об их высоких добродетелях. Все остальные для него были просто сбродом, кишащим повсюду. Улицы городов были забиты ничтожными людишками с претензией на элегантность. На дорогах преобладали гадкие невежи и грубияны, ругающиеся самими неприличными словами и угрожающие тебе смертью, едва какой-нибудь мальчишка бросится под колеса автомобиля с явным намерением, чтобы приличный человек его переехал и попал из-за него в беду. А то какая-нибудь женщина в белой блузке не хочет сойти с дороги, делая вид, что глухая и не слышит автомобильных гудков — а, получив за это хороший пинок, тоже клянет тебя на чем свет стоит... Человек, зарабатывающий всего две песеты, видите ли, считает себя ценнее машины, которая стоит много тысяч франков! Какой же наш народ темный и неотесанный! А всякие идиоты еще и болтают о равенстве и революции!..

Котонер, которому стоило невероятных усилий поддерживать свой ​​костюмчик в пригодном для визитов и званых обедов состоянии, был потрясен многообразием костюмов Лопеса де Соса.

— Сколько у вас галстуков, Рафаэль?

Около семисот; он как раз недавно посчитал. И посрамлен, что до сих пор нет вожделенной тысячи, сказал, что собирается пополнить свой ​​гардероб в Лондоне, куда скоро поедет на соревнования лучших британских автогонщиков, которые будут разыгрывать известный кубок. Сапоги себе Лопес де Coca заказывал в Париже, но шведскому мастеру, тому самому, который обслуживает английского короля Эдуарда^{49}; брюк у него были десятки, и он никогда не надевал одни и те же больше восьми-десяти раз; белье носил один день, после чего дарил его своему камердинеру. Все шляпы шили ему в Лондоне. Ежегодно он заказывал себе восемь сюртуков — некоторые выходили из моды прежде, чем он их надевал. Они были у него все разного цвета, в зависимости от того, при каких обстоятельствах и в какое время дня он их носил. Один был особенно торжественный — темный, с длинными фалдами, серьезный и строгий. Он заказал его по иностранным иллюстрациям, изображавшим дуэли, как униформу для торжественных случаев, то есть надевал его только тогда, когда кто-то из друзей по клубу обращался к нему как к человеку чрезвычайно авторитетному в вопросах чести с просьбой быть его секундантом.

Портной Лопеса де Соса был в восторге от таланта своего заказчика, его умения с первого взгляда выбрать подходящую ткань и среди множества моделей сразу указать нужную. В общем, юноша тратил на одежду около пяти тысяч дуро в год и вполне серьезно говорил двум художникам:

— Может ли тратить меньше человек, который хочет иметь приличный вид?..

Лопес де Соса стал бывать в доме Реновалеса после того, как художник написал его портрет. Несмотря на свои автомобили и элегантные костюмы, на то, что он пытался вращаться только среди благородной титулованной публики, он так и не сумел закрепиться в обществе, называющем себя высшим светом. Знал, что за глаза его называют «красавчиком в маринаде», намекая на ремесло отца, и сеньориты, считающие его своим другом, и в мыслях не допускают, чтобы выйти замуж за «консервированного мальчика» (еще одно его прозвище).

Своей дружбой с Реновалесом Лопес де Coca очень гордился. Он добился, чтобы знаменитый художник нарисовал его, заплатил, не торгуясь, потому что хотел увидеть свой портрет на выставке. Это был способ, ничем не хуже других, чтобы завоевать популярность, способ протолкнуть свою никчемную личность между больших или меньших знаменитостей, которых рисовал художник. После этого Лопес де Coca подружился с маэстро и стал повсюду говорить «мой друг Реновалес» таким тоном, словно они друг без друга жить не могут. Эта дружба изрядно поднимала его в глазах знакомых. К тому же он увлекался художником совершенно искренне — так однажды вечером, когда юноша долго и нудно говорил про свою ловкость в фехтовании, Реновалес отложил кисти, снял со стены две старые шпаги и показал ему, что и он кое-что умеет. Вот вам и дон Мариано! Как владел он несколькими приемчиками, которым научился когда-то в Риме!..