С задов послышался шум.

- Митрич, я здесь. – Крикнул старик.

В сеновал ворвался еще более коренастый краснолицый мужчина,  с еще более роскошными усами, в зеленых штанах с красными широкими лампасами, с пистолетом в руке и шашкой на боку.

- Вот он, конокрад, поймал с поличным. – Старик был горд собой.

Участковый вытер пот с лица и махнул пистолетом.

- Руки за голову. Спасибо, Степыч, не медаль, так благодарность тебе обеспечена.

- Рад стараться. – Ответил старик.

- Шевелись, давай, ворюга. Прифраерился, штанишки напялил какие-то бабские, тьфу, мерзость.

- Это обыкновенные джинсы.

- Джинсы? – Переспросил участковый. – Я в ваших модах ничего не понимаю. Шевелись, рожа.

Меня повели по деревенской улице, как пленного фашиста. Народ застрял крупными, как на подбор, лицами, промеж штакетин. Детвора что-то кричала нам вслед, но мой конвоир солидно молчал. В уме ему, наверняка, уже грезились штаны с еще более широкими лампасами, медаль и повышение по службе.

Участковый завел меня во двор. Я догадался, что эта усадьба принадлежит ему. У служителя порядка имелся большой яблоневый сад. Вдоль дорожки, идущей от ворот к дому рос виноград, накрывающей ее на манер беседки. Еще зеленые грозди неспелого винограда свисали вниз.

- Шевелись. – Приказал участковый.

- Да шевелюсь я.

Меня заботила судьба Ляли и Антоша. Как бы и их не замели. Хотя, змей мог сбежать вместе с кошкой в любой мир. В таком случае, мы больше никогда не пересечемся. От этой мысли стало грустно. Я успел прикипеть к этим двум иномирцам.

К деревянному дому участкового притулился новострой, небольшое кирпичное помещение с зарешеченными окнами. Я решил, что это местное СИЗО.

- Туда, живее! – Показал участковый на СИЗО.

- Иду я, иду.

Внутри обстановка оказалось довольно примитивной. Клетка на две персоны максимум и стол со стулом, для протоколирования допроса. Участковый впихнул меня внутрь клетки, закрыл ее с лязгом и навесил замок. Ключ повесил себе на шею.

- Какой-то ты тщедушный? Болел в детстве?

Конечно, напротив него я был раза в два меньше, но только в окружности тела, ростом мы были примерно одинаковым.

- Как все, не больше и не меньше. Ветрянка, ангина, ОРЗ и так далее. На ночь не ем просто.

- На ночь он не ест. – Усмехнулся участковый. – А когда есть тогда, с утра? Врачи рекомендуют есть на ночь, чтобы жирок завязывался. А, ну у тебя другие приоритеты, ты поди еще и в форточки лазишь?

- Я не вор.

- А кто ты? Гобин Руд? Забрал у богатых и раздал бедным?

- Я никому ничего не раздаю. Обстоятельства моего появления на сеновале этого человека настолько фантастические, что вы не станете их протоколировать, потому что меня сочтут сумасшедшим и вас тоже.

- А меня-то за что?

- За то, что протоколировали.

- Что ты несешь, гад?

Участковый достал из-под стола пишущую машинку, вставил в нее лист бумаги и посмотрел на меня.

- Имя.

- А? Имя. Жорж – иномирец.

- Морж женомерец?

- Нет. Жорж…, иномирец.

- Житомирец?

- Нет.

- Морж – жидомерец.

- Нет.

- Жиромерец? Жопомерец?

- Дайте мне бумажку я сам напишу.

- Не положено.

- А так мы не договоримся. Вы плохо воспринимаете на слух.

- Нормально я воспринимаю, но только человеческие клички, а не то, что ты пытаешься мне тут преподнести. Морж – инженерец?

- Кхм, да.

- Ну, вот, я так сразу и сказал. Давай чистосердечное, срок скостишь. С какого года воруешь и какие эпизоды на тебе есть.

- Значит так, ворую я уже десять лет. Начал пацаном, с напарником по кличке Енот Полоскун…

Глаза у участкового загорелись. Он строчил на машинке, как опытная секретарша.

- И что, в Марьинке тоже ты коней свел.

- Тоже я.

Мне было смешно наблюдать, как этот Эркюль Пуаро светился от счастья. Отвечая на его вопросы, когда удачно, а когда невпопад, я рассматривал незатейливую обстановку помещения. И вот мой взгляд упал на карту, висящую за участковым. Карта была выполнена довольно блекло, на желтой бумаге, и почти не контрастировала со стеной, на которой висела. А привлекло меня в ней название. На ней было написано почти кириллицей «Карта Украины»

Не то чтобы после этого все встало на места, но кое-что в одежде и манерах участкового мне стало понятнее. Я пригляделся к карте, чтобы увидеть пятнышко на одном из полушарий, обозначающее страну. Напрасно, разглядеть не удалось. Я подумал, что хотели сказать производители этой карты, выбрав такой масштаб, при котором заявленной страны уже не видно с двух метров. Да и какой смысл мог быть в этом, кроме издевательства.

- Извините, я вас перебью. – Обратился я к участковому. – Эту карту вам подарили на первое апреля? На день дураков?

Участковый подозрительно на меня посмотрел.

- А что с ней не так? Это по ведомству раздают, в ней все соответствует нормам.

- А почему Украину не видно? Какой смысл делать карту страны, которую надо разглядывать под лупой?

- Почему не видно. Может ты совсем слепой. Мне отлично видно. Вот западное украинское полушарие, вот – восточное. Вот столица – Москва.

- Вы серьезно или шутите? Украина вся планета и столица ее в Москве? – Мне стало смешно.

Участковый замер, а потом озарился улыбкой.

- Так ты еще и реакционер?

- Видимо, да. А вы все-таки умудрились в этом мире сделать глобус Украины.

- Не вижу повода для смеха. О! время вечернего гимна! – На улице раздалась торжественная музыка. – Ты тут будешь петь или выпустить?

- Тут. Я слов все равно не знаю.

- Брехло.

Участковый выскочил на улицу, запевая гимн на ходу. Я остался наедине с собой и мыслями о том, что пора валить и из этого мира тоже. Сложность была в том, что делать это без кошки и змея не хотелось. Пока не было уверенности в том, что это моя воля занесла нас в этот мир, полагаться на свои силы казалось преждевременным.

Деревня пела на разные голоса. Музыка гимна, искаженная репродукторами, гремела торжественными аккордами. Самое время было для того, чтобы попытаться сбежать в другой мир.

Я взялся за решетки и закрыл глаза. В принципе, я понял, что для перемещения необходим яркий образ того места, куда желаешь перенестись. Больше всего я желал вернуться домой. Закрыл глаза и представил свою квартиру, обстановку в ней. Подсознание подкинуло воспоминание про сломанный холодильник и сочившуюся трубу туалетного стояка. Затем на ум полезли картинки с работы, склочный коллектив, тупой, но важный начальник, которого поставил на это место его папа, что сводило на нет любую попытку подсидеть его. Вспомнилось, что я должен денег трем товарищам с работы, уже давно. Разбитая машина и кредит за нее.

Меня осенило, возвращаться домой, в ту самую тягучую атмосферу ежедневно повторяющихся дел я не хотел. Больше того, меня передернуло от мысли, что мое приключение может закончиться и все вернется к прежнему. Разум, очистившийся от скверны навязанного образа жизни, осознал, что такую жизнь и жизнью назвать трудно. Ежедневное прокисание, размеченное этапами: сад, школа, вуз, работа, пенсия, смерть. Кто-то назовет это ответственностью и серьезным отношением к жизни, но с точки зрения человека, освободившегося от этих догм, такой же серьезностью и ответственным отношением обладают ослы, вынужденные всю жизнь крутить колесо, поднимающее воду из колодца.

Откровение выбило меня из колеи. А куда мне теперь надо? Выходило, куда угодно. Но это был слишком неконкретный образ, который никуда не приводил. Музыка в деревне загремела финальными аккордами. Скоро вернется участковый, который будет мешать своими вопросами сконцентрироваться на ярком образе. Совсем без всякой логики подсознание подкинуло мне воспоминания из детства, когда во дворе соседнего дома местная шпана отлупила скрипача. Я смотрел из окна за этим действом с первой и до последней минуты, и мне ярко запомнилась разбитая коричневая скрипка на снегу.