Бонхэм вяло погрузился под защиту своей почти несдвигаемой массы. Он холодно говорил из нее. Но об этом, о жене, он явно не желал ни говорить, ни даже думать.

— Конечно. Увидите. Как-нибудь. Она потрясающая женщина.

— Уверен, — сказал Грант. — Знаете, я как-то случайно подслушал ваш разговор с теми двумя парнями насчет судна. Мэттьюсов. Я не сую свой нос. Но вы можете себе позволить...

Бонхэм фыркнул:

— А, дерьмо, нет. Если б мог. Но я все равно не купил бы это судно, если б и мог...

— Но тогда зачем же вы...

— Потому что надо принимать добро, rot почему.

— Но ясно же, что эти два...

— Канешна, да, — медленно громыхнул Бонхэм. — Они точно знают, чего я стою. А я знаю, чего стоят они. И они знают, что я не стою тех денег. — Потом грамматика и дикция неожиданно снова исправились, — Но это игра. Я делаю вид, что могу. Потому что именно так они все и действуют. Именно так они функционируют. И когда я действую так же, это доказывает, что я на них похож. Я нормальный. Тогда они меня примут. Почему, как вы думаете, я состою в этой проклятой Ассоциации? Черт, я состою в «Ротари», «Киванис» и в Палате торговли. Если вы хотите быть частью любой социальной группы, вы обязаны участвовать в их маленьких ритуалах.

— Я не совсем уверен, что это легко, — пробормотал Грант. — Но хотелось бы, чтоб было так, — печально добавил он.

Они уже подъехали к магазину. Бонхэм остановил машину в промежутке между этими двумя фразами Гранта, вышел и остановился, чтобы дослушать, а потом начал давать Али распоряжения, не ответив Гранту. Все вымыть чистой водой, регуляторы выложить, вымыть и застегнуть. Бонхэм всегда разбирал и проверял регуляторы после каждого погружения, как он говорил, особенно те, что были у клиентов. Али должен быть в магазине в восемь, у них будет молодая пара, которая хочет попробовать нырнуть в бассейне в «Королевской черепахе». Из-за необходимости работать или хотя бы отдавать распоряжения о работе его сонливость, если это была сонливость, испарилась.

— Я знаю потрясающий маленький бар и ресторан, где сам часто бываю, — сказал он, забираясь в машину и захлопывая дверь. — Недорогой, и у них прекрасное мясо и куча болтающихся веселых девиц. Бар называется «Нептун». Не пойти ли нам туда выпить по-настоящемуи поесть? Если вы и впрямь хотите поговорить о погружении, это самое место.

— О'кей. Уж выпить во всяком случае. Но я должен буду вернуться к ужину на виллу.

Планировалось, что он поужинает на вилле с любовницей, ее мужем и с хозяевами, графом и графиней де Блистейн, потому что там должны были быть две другие пары, местные «зимние жители». Это означало, что у них есть здесь свои дома. Их графиня пригласила встретиться с Роном Грантом. Но ведь сейчас чуть больше семи, и он легко обернется до без четверти девять, чтобы успеть переодеться. Так? Конечно.

В конце концов он все же не пришел к ужину и где-то в глубине души знал это с самого начала. Он оставался с Бонхэмом. Возможно, это был серьезный общественный прокол, но он знал, что сумеет высмеять графиню Эвелин за это. Но не «любовницу». Она придет в бешенство не только потому, что любила его показывать, но и потому, что преклонялась перед графиней Эвелин и ее положением, хотя и тщилась показать, что этого нет. И именно мысль о ней, как и мысль о предстоящем скучном ужине были решающим доводом, чтобы сказать себе: какого черта? Я остаюсь.

Там, под водой, в пещере, когда его настигла мысль о сексе и новой девушке в Нью-Йорке, сознание автоматически вспомнило и о любовнице. Старый, многолетний образ фигуры, одетой в мантилью, образ ведьмы-матери, стоящей с перстом указующим на ступенях церкви. Но там, на шестидесяти футах глубины, в маске и в акваланге, он впервые отбросил его, выкинул, как будто сработал какой-то новый особый выключатель в мозгу. Такого с ним раньше не случалось, и это было новое ощущение. Выключатель ведьмы. Это было почти такое чувство, какое он испытывал физически в стоматологическом кресле, когда рвали зуб и какой-то выключатель щелкал в мозгу и убирал боль. Он испытал это много лет назад, когда первая пьеса вызвала сенсацию. Он тогда смог привести в порядок весь рот у великолепного дантиста, который не пользовался старомодной смесью с новокаином. Но подобного никогда не происходило с личными моральнымиобязательствами. Может быть, что-то где-то изменилось в сознании? Потом он осторожно, но безуспешно попытался отыскать это изменение. Кажется, все было на своих местах. Он не был по-настоящемувлюблен в новую девушку (или был?), не больше, чем влюблялся во многих других девушек за последние десять лет. Во всяком случае, Грант больше не верил в любовь. Он хорошо знал, в каком он возрасте. Так что это не могло быть с ней связано. Или могло? Он уверен, что не «преобразился» после нескольких уроков в бассейне и одного погружения в море. Или «преобразился»? Чуть-чуть подводного плавания, и оно быстро сделало его снова мужчиной? Снова?! Как бы там ни было, плевать он хотел на черную мантилью, спрятанное лицо, фигуру с перстом указующим на ступенях церкви. Он не должен о ней думать. Он мог просто выключить ее и сейчас не хотел включать ее обратно, пока это не станет абсолютно необходимым.

Это был бы один из тех длинных ужинов с хорошей едой и прекрасными винами, удовольствие от которого будет срезано минимум на пятьдесят процентов изнуряющей необходимостью разговаривать. Потом они сыграют в покер на красивом покерном столике из красного дерева и (или) в трик-трак на красивых инкрустированных досках с фишками из слоновой кости. Большинство из них (все, кроме «любовницы») будут пить. Ее муж выпьет много. И столько же выпил бы Грант. Гранту слишком хорошо с Бонхэмом, и, кроме того, он хотел больше разузнать о нырянии и подводниках.

Грант никогда в жизни не видел, чтобы человек так много ел и пил без всяких видимых последствий. Когда они пришли сюда, Бонхэм заказал тарелку с большими бутербродами с мясом, от которых Грант отказался и все съел, пока они пили. Позже они съели каждый по огромному, привезенному из Штатов, куску филе, поданному с таким количеством жареного картофеля, что в нем можно было упрятать боевой корабль. Между этим, почти никого не угощая, они опорожнили почти две бутылки джина и бесчисленное количество бутылок тоника. И, наконец, около двух ночи Бонхэм закусил еще тремя бутербродами. Где-то в середине вечера они подцепили двух очень черных, очень красивых ямайских девушек, которых Бонхэм знал, Когда он уходил с той, что покрасивее, он шел прямо, как палка. Когда Грант оплачивал счет, он оказался намного меньше, чем он ожидал.

Бонхэм, конечно, всех здесь знал. Это были большей частью рабочие: механики и рыбаки, слесари и электрики, — немного «белых воротничков» из государственных служащих, бизнесменов, служащих отелей. Одна из ямаитянок работала помощницей дантиста, а другая владела подарочным магазином в «Королевской черепахе». И еще, несмотря на болтовню с девушками, приветствия, шутки и приглашения, большой человек ухитрился сообщить массу интересных сведений о подводном плавании. Еще в машине Грант упомянул о двух манерах говорить и о двух типах произношения у Бонхэма. Большой человек только ухмыльнулся и сказал: «Вы много заметили, а?» И это все. Здесь, в этом месте, он говорил, очень тщательно подбирая слова из сленга низших классов, делая исключения только тогда, когда всерьез говорил с Грантом о технической стороне плавания. Он углублялся в разные аспекты его настоящей работы, которая очень отличалась от обучения и вывоза туристов. Беда была в том, что работы всегда не хватало, чтобы прожить. Грант слушал и кивал. И, наконец, когда они уже напились, когда опьянение придало Гранту смелости, он задал вопрос о сексе, об оргазме в акваланге.

— Ты трахал кого-нибудь под водой, Эл? — Обе девушки хихикнули.

— Черт! Да! — сказал Бонхэм и облапил зад ближней девушки, которая как раз оказалась покрасивее. — Я бы поклялся, што любой, хто вопче нырял, шпилился хоть разок под водой. Это не тяжко. Главно, держись, а то унесет назад. — Он ухмыльнулся. Девушки были в восторге.