— Ну, как, вам понравилось, а? — громыхнул он. — Ладно, это еще только начало.

Радуясь за него, он разделял подъем Гранта, хотя сам явно не испытывал возбуждения. В отличие от Гранта, на нем не было подводной рубашки, и он не вытирался полотенцем, высыхая под ветром и не замерзая при этом. Вода струилась по лицу Бонхэма. Грант заметил, что он окунул голову в воду перед тем, как залезть на борт, и море лучше всякого гребешка хорошо разгладило волосы, так что по сравнению с растрепанной головой Гранта он выглядел настоящим франтом. Он не переставал ухмыляться, когда забрал бутылку, как будто он и в самом деле разделял энтузиазм Гранта, и Грант неожиданно ощутил (с благодарностью неизвестно кому и за что), что между ними это погружение установило новую связь. Ее почти никто, например, Али, не ныряльщик, или любовница Гранта, или ее муж, не могли понять, поскольку сами они не были под водой. А может быть, все онине могли понять, если только сами не побывали с Бонхэмом в пещере-соборе.

— Вот. Еще глоток, — ухмыльнулся Бонхэм, снова протягивая бутылку после второго глотка. — Согрейтесь.

Это была одна из многих подобных секунд, которые они переживут до конца вечера. Гранта распирало от технических вопросов, и он задавал их один за другим. Например, когда Бонхэм снял у катера акваланг, он вместо того, чтобы зацепиться за лесенку и держать голову над водой, как сделал Грант, нырнул на десять-двенадцать футов и стянул акваланг через голову, как свитер, не выпуская нагубник изо рта, а затем вынырнул к катеру. Почему он так сделал? Этому ловкому трюку учил его кто-нибудь? Много ли воздуха оставалось у Бонхэма? Ведь Грант израсходовал весь, пока доплыл до катера, кроме резерва, конечно.

Да, ответил Бонхэм, воздух у него оставался, поскольку Грант свой не экономил. «Помните, когда вы проходили через расщелину в большую пещеру? Вы израсходовали много лишнего воздуха, потому что слегка запаниковали. И, может, еще пару раз. Как все новички». Но это пустяки, вскоре Грант научится беречь воздух, расслабляясь и не вдыхая, а пока это не нужно по-настоящему.

Что касается раздевания через голову под водой, просто так легче. Нет, его никто не учил. Он придумал сам. Но, может, и другие так делают. Просто так легче.

— А в этом деле все, что легче, все, что требует меньше усилий и расхода энергии, — всегда наилучший путь. Просто, экономя энергию, экономишь воздух.

— Ну, а как насчет протаскивания меня через такое узкое место? Разве это маневр для новичков? Типа меня? В самое первое погружение?

Бонхэм покачал головой:

— Нет. Я обычно при первом морском погружении не беру туда учеников. Не в эту пещеру. Правда. Но вы достаточно хладнокровны. Гораздо хладнокровнее, чем вы сами по каким-то непонятным причинам думаете. Обычно бывает наоборот. Люди считают себя хладнокровными, но они не такие.

— Ладно, я там был... Я же легко мог вас потерять.

— Ну, это-то я видел! Послетого, как прошел сам!

Грант засмеялся.

Бонхэм ухмыльнулся. Он решил, неожиданно перебил он, поставить сегодня катер в Яхт-клубе. Он устал от заплеванного торгового дока, хоть он и ближе к магазину. Что-то в его лице, направленном на ветровое стекло, точно подсказало Гранту, что за этим таится нечто большее, и это связано как-то с ним, но Бонхэм замолчал. А Грант не спрашивал. Пока они плыли, правильные и выразительные дикция и грамматика у Бонхэма начали изменяться, укорачиваться и искажаться, как это уже не раз отмечал Грант. Он явно готовил маску, которую по каким-то причинам хотел показать в Яхт-клубе. Когда они поравнялись с клубом, он в своей диковатой манере резко свернул катер влево на полной скорости и тут же, чтобы не врезаться, сбросил обороты, а затем легко и мастерски проложил курс между маленькими баркасами и шлюпками на швартовую близость к доку. Здесь Али перевез их обоих к длинному деревянному доку на небольшой пластмассовой лодке, которую Бонхэм привязал на крышу кабины, и вернулся за аквалангами. Бонхэм надел на гладкие тонкие волосы мятую, но дорогую и просоленную даже на вид кепку яхтсмена со старой золотой капитанской эмблемой.

Грант дважды бывал в Яхт-клубе, оба раза поздно вечером, чтобы выпить после ужина. Оба раза с «любовницей» и ее мужем. И оба раза здесь было пусто и скучно. Единственным развлечением там была европейская игра с отверстиями в середине слова, защищенными кеглями, которые нельзя сбить. За шиллинг играешь несколько минут, пока не выключится таймер и не вернет шарики на место. Он сыграл с мужем. Это весьма унылое место было для средних классов. И бывать здесь мог только специфический британский или колониально-британский контингент. Построенное в современном стиле, из бетона, четырехэтажное здание (каждый этаж со своей верандой), стоявшее между крутым берегом и улицей, снаружи было гораздо красивее, чем изнутри. Сейчас, однако, во время коктейля, оно было забито веселой пьяной толпой местных жителей и «зимних посетителей», членов клуба. Бонхэм всех их знал и познакомил Гранта со всеми. Большинство из них было достаточно искушено и имело достаточно денег, чтобы проводить пару раз по две-три недели в году в Нью-Йорке и знать американский театр. И знать, кто такой Грант. Они слышали, что он в городе, и говорили, что рады видеть его здесь. Грант был внимателен и любезен со всеми, но он бы предпочел усесться в углу и поговорить о нырянии, чем быть знаменитостью Бонхэма. Это, однако, было невозможно. Бонхэм, заказав им выпить, сейчас увлекся беседой с двумя членами клуба о тридцативосьмифутовой шхуне Мэттьюсов, выставленной на продажу в Монтего-Бей. Суть была в том, что, как Бонхэм объяснил с отменно плохим произношением и невероятной грамматикой, он хотел бы купить ее, но боится, что она не в лучшем состоянии. Оба члена клуба уверяли, что она в хорошем состоянии, они сами видели. После этого Бонхэм с сомнением качал головой и начинал все сначала. Когда Али вернулся с катера, Бонхэм заказал еще выпить и послал его пригнать пикап из торгового дома. Грант был счастлив. Но к тому времени, когда Али доставил машину, Бонхэм, еще пару раз заказав им выпить, горячо обсуждал с президентом Ассоциации родителей и учителей (оказывается, он был вице-президентом этого органа!) встречу, назначенную на следующий четверг. А Грант защищал своего старого приятеля Теннесси Уильямса от нападок трех богатых леди. К тому времени, когда Али погрузил акваланги в машину, Бонхэм успел еще раз заказать выпивку. Затем Грант расплатился, и они ушли.

Грант не возражал против питья. Даже против оплаты не возражал. Он сам был хорошим выпивохой и подозревал, что у Бонхэма неважно с наличными. Но он все еще был возбужден погружением и хотел сохранить его. Все было очень странным и трудно объяснимым. Он мог только так обозначить это чувство: ныряние заставило его больше ощущать себя мужчиной.Более мужчиной,чем он чувствовал себя уже давно. И он хотел поговорить об этом с Бонхэмом. Не об этойчасти подводного плавания, но о первом погружении и плавании вообще.

— Я не знал, что у вас есть дети, — сказал он в машине, намекая на Ассоциацию. — Сколько их у вас?

Бонхэм на воздухе и в темноте выглядел неожиданно осовевшим.

— Нету, — сказал он кратко. — Жена учит в школе. — И он неопределенно махнул головой вверх, вроде в левый передний угол машины, что означало на деле сторону горы, вдоль которой они ехали. Там высоко наверху примостилась, как знал Грант, школа. Дорогая.

— Я не знал, что вы женаты, — сказал он. Бонхэм ответил не сразу:

— Ну да.

Грант деликатно поколебался, голос у него стал ободряющим:

— Ваша жена ямаитянка?

— Да, — немедленно ответил Бонхэм без запинки. — Но она очень светлая. — Он крутанул руль и добавил: — Она, главно, еврейка. Больше, — Еще через секунду он снова добавил: — Колумб многим на Ямайке дал своих родственников. Так что, главно, именно они, евреи, были первыми поселенцами.

— Я бы хотел познакомиться, — сказал Грант.