Коньяк, какой бы он ни был дешевый, пришел на помощь мгновенно. Как Чип и Дейл. В голове мягко зашумел морской прибой, сосуды объявили перемирие и отложили взрыв.

Отпустило.

Я откашлялась и спросила:

— Положить тебе картошки?

— Сам положу, — ответил гость, не спускавший с меня глаз. — Сиди.

— Тарелку найдешь?

— Чего ее искать? Все на виду.

Я кивнула, подперла висок кулаком и стала рассматривать стол.

Все хорошо, все будет хорошо...

Слава уселся напротив меня. Потянулся за куском семги и принялся есть. Молча. И за это молчание я была ему безумно благодарна.

— Чай, кофе? — спросил он, аккуратно подобрав хлебом остатки масла на тарелке.

— Чай...

— Сиди. Я подам.

Я снова расслабленно кивнула. Двигаться и впрямь не хотелось. Хотелось лечь и заснуть. На годик-другой. Пока папочка не поправится.

Слава налил кипяток в две большие кружки, достал из висячего шкафчика пакетную заварку.

— Один или два?

— Один, — ответила я вяло.

Слава бросил в чашки по одному пакетику и принялся помешивать кипяток ложкой. Мешал в строгой очередности: сначала мою чашку, потом свою. Потом опять мою...

Мне стало смешно.

— Оставь! И так заварится!

— Если надавить на пакетик, то крепче получается, — объяснил Слава. Но тут же приостановил процесс и испуганно спросил:

— Не любишь крепкий?

— Давай сюда, — ответила я и потянулась за своей чашкой.

— Осторожно, не обожгись...

— Там лимон в холодильнике. Достань, пожалуйста.

Слава открыл дверцу, пошарил взглядом по полкам.

— Не вижу.

— Он сбоку, в отделении для молока.

— А-а-а... Нашел.

Он достал изрядно ссохшийся лимон, повертел его перед глазами и постановил:

— Ничего, кипятком обдадим — и все нормально будет.

— Отрежь маленький кусочек, — попросила я.

— Почему маленький?

— Он ужасно кислый. И чай от него становится желтый, как моча...

— Понятно.

Слава отпилил от лимона толстую ядовитую дольку, подумал и разделил се надвое.

— Нормально?

— Нормально.

Я притянула к себе бутылку коньяка и плеснула в чай щедрую порцию.

— Только не спрашивай меня, почему я так много пью! — предупредила я.

— И не думал, — ответил гость. — Пей, если нужно. Ты не производишь впечатления хронической алкоголички.

Я отхлебнула немного и поморщилась. Горячо. И вкус специфический. Но надо выпить все, до дна. Иначе я не усну.

— А ты почему не пьешь? — спросила я. — Коньяк, конечно, дерьмовый, но другого нет...

— Я не разбираюсь в коньяках, — ответил Слава. Придвинул к себе стопку и сделал маленький глоток.

— Обычный коньяк... Вполне нормальный.

— Я редко пью, — сочла нужным объясниться я. — Очень редко. В последнее время сплошные стрессы, я устала...

Слава повозил стопку по столу. Потом остановился и сказал, не глядя мне в глаза;

— Ир, я не из любопытства спросил. У меня мама невропатолог. Хороший невропатолог.

— В Киеве?

— Там.

— Ты думаешь, я отца повезу в Киев на обследование?

— Почему нет? — удивился Слава.

— Потому что нет! — жестко отрубила я.

Мы замолчали. Через минуту меня начала грызть совесть. Не стоило отвечать так грубо, человек мне помочь хочет...

— Мы года три таскались по врачам, — сказала я безнадежно. — По самым лучшим. Бестолку. Они говорят, нужно время.

— Есть гарантии? — быстро спросил Слава.

— Никаких.

Он молча кивнул, по-прежнему не глядя мне в глаза.

— Папа не сумасшедший, — сказала я. — У него был стресс. Сильный стресс. Он вызвал болезнь, которая по-русски называется «боязнь реальности». Я не помню, как по латыни... В общем, он не хочет принимать участия в происходящем.

— Понятно, — ответил Слава. Подумал и добавил:

— Знаешь, есть такая методика... Лечить стресс стрессом.

— Это когда клин клином выбивают?

— Что-то вроде этого.

— И как ты себе это представляешь? — язвительно поинтересовалась я. — Сообщим папочке о моей смерти? И он тут же поправится от потрясения?

— Ну, не обязательно о смерти! Ты можешь заболеть, к примеру...

— Нет уж, — ответила я решительно. — Хватит с него стрессов. Накушались.

Я потерла рукой висок и добавила:

— Иногда у него бывают просветления... Такие моменты, как сегодня. Взял, например, и ужин приготовил. Потому что хотел мне приятное сделать.

Я проглотила комок, вставший поперек горла.

— Врач меня предупреждал, что таким вещам не стоит придавать большого значения. Папа иногда вспоминает что-то из прошлой жизни. Врач говорит, это просто рефлекс. Заученное действие. Это не сознательный поступок.

— Он до болезни часто картошку жарил? — спросил Слава.

— Часто, — ответила я. — Папа был большим специалистом по картошке. Ни у мамы, ни у меня так вкусно не получалось.

Слава молча посмотрел в свою пустую тарелку, вылизанную до блеска.

— Я стараюсь не поддаваться, но это так трудно. Понимаешь, трудно жить и не надеяться.

Слава протянул руку через стол и мягко подтолкнул ко мне чашку с коньячным чаем. Напомнил, значит.

Я отхлебнула еще немного. Остыл. Это хорошо.

Взяла кружку обеими руками и заставила себя допить ее до дна. Вот так. Сейчас все будет прекрасно.

— Извини, — сказала я виновато, опустив кружку на стол. — Меня через пять минут в сон потянет.

— Это хорошо, — ответил гость. — Успею немного прибрать.

Он встал с табуретки и принялся ловко наводить порядок на разгромленном столе.

— Оставь, — вяло сопротивлялась я. — Сама уберу. Утром.

Слава, не отвечая, освободил посуду от остатков еды и сгрузил ее в раковину.

— Я помою, — продолжала обещать я. — Утром встану пораньше и помою.

Не отвечая, гость быстро перемыл тарелки и уложил их в сушку. Туда же отправились столовые приборы.

— Куда девать рыбу и огурцы?

— Оставь. Я сейчас встану.

Голова наливалась теплой тяжестью до тех пор, пока места в ней не осталось. Тогда тяжесть перелилась через край и начала потихоньку наполнять язык. Говорить стало трудно.

Слава повернулся ко мне, хотел что-то сказать и вдруг остановился. Пристально заглянул мне в глаза, негромко проговорил:

— О-о-о!

Взял меня под локоть и помог подняться.

— Идем.

— Куда?

— Спать пора, — ответил гость.

— Таблетки! Папе!

Я вспомнила, что папочка перед сном не принял лекарство, и беспомощно затрепыхалась, делая попытку повернуться к холодильнику.

— Здесь?

— Да, да, — бормотала я.

Слава, не выпуская моего локтя, другой рукой открыл холодильник.

— Эти?

Я кивнула головой. Шум морского прибоя в ушах становился оглушительным.

— Сколько? — донеслось до меня откуда-то издалека.

Темнота наваливалась короткими рывками. Рывок — просвет, рывок — просвет. И с каждым следующим разом рывок становился длинней, а просвет короче.

Последнее, что я помнила, был расплывчатый овал чьего-то лица, склонившегося надо мной.

Очень хотелось выключиться из происходящего, но что-то мешало, сидело в голове здоровенной занозой, не давало уснуть.

О чем он меня спрашивал?

— Сколько таблеток? — повторил голос мне прямо в ухо.

И я вспомнила о том, что не сделала.

— Две, — ответила я совершено четко. Тут же навалилось облегчение, голову омыла теплая соленая волна и граждане отдыхающие отправились в теплые санаторные постельки.

А под раскрытым окном всю ночь шумело и переливалось море.

Проснулась я поздно. В одиннадцать.

Несколько минут лежала неподвижно и собирала мысли в одну точку.

Мысли, как загулявшие солдаты, отказывались возвращаться на службу и пытались дезертировать.

Почти полчаса ушло на то, чтобы вернуть их обратно и выстроить в более-менее стройный ряд. Вспомнить удалось весь вчерашний день, за исключением того, как я легла спать.

Подобно Степе Лиходееву, я провела рукой по бедру, но в отличие от него определила, что лежу в брюках. Точнее, в джинсах.