Правые были уверены, что «золотая реформа» укрепила позиции банкиров, нанеся страшный вред практически всем слоям российского общества.

Наиболее четко и аргументированно такая точка зрения излагалась Г. В. Бутми. Он указывал на факты роста стоимости золота в разных странах после введения золотого монометаллизма. По Бутми, весь золотой запас человечества составляет лишь незначительную часть суммы всех капиталов. Банковские капиталы тоже обеспечены золотом лишь частично. Остальная их часть обеспечивается долгами различных людей (векселя), учреждений (акции) и государств (процентные бумаги). Бутми приводил образные примеры. Вздорожание соверена, вызываемое распространением золотой валюты, увеличивает вдвое богатство человека, который имеет 100 ф. ст. И это же вздорожание увеличивает вдвое бремя человека, который 100 ф. ст. должен. Следовательно, от золотого монометаллизма выигрывают только ростовщики-банкиры.

Кроме того, после реформы деньги выросли в цене и по отношению к товарам. Если последние оставались в прежнем количестве, а цена первых увеличивалась, то резонно предположить, что те, кто вынужден расплачиваться за денежный долг товарами, после реформы вынуждены расплачиваться уже большим их количеством. «Вздорожание золотого соверена, — подводит итог Бутми, — обогащает небольшую группу банкиров за счет всего остального человечества».

Большие нарекания вызывала у правых практика введения золотой валюты в Европе и в России. Они хотели показать, что новая система устанавливалась обманом, подчиняясь таинственным проискам олигархии.

Так, Г. В. Бутми привел в пример опыт Германии, САСШ и Франции, где золото навязывалось путем дезинформации общественного мнения — при прямом попустительстве исполнительной и законодательной властей. В частности, САСШ пришли к золотой валюте через произвольный выброс из монетных законов положения о серебряном долларе как о монете, которая могла чеканиться по распоряжению секретаря казначейства. Конгресс не проверил тайно измененный текст, а президент подписал его — не глядя.

Шарапов подробно исследовал опыт России. Он напомнил, что вначале планы Витте встретили мощный отпор Государственного совета и даже государя, написавшего в резолюции: «…Дело это может потребовать еще продолжительного обсуждения». Но в дальнейшем группа чиновников, лоббирующая золото, предприняла ряд постепенных, фактически обманных мер:

1) установление фиксации рубля на золото;

2) выпуск в обращение золотых монет старого чекана по фиксированному курсу;

3) чеканку новых монет.

Наконец, в 1897 г. министр финансов во всеподданнейшем докладе (при росписи на соответствующий год) указал на фактическое осуществление реформы. В результате Госсовет одобрил Монетный устав, а царь его утвердил.

Надо отметить, что националисты мыслили вполне реалистично и представляли все трудности отказа от золотого эталона. Они выступали за тщательную подготовку к подобной радикальной акции. Шарапов, например, предлагал хорошо разработанный план перехода к серебряной валюте. Он предусматривал:

1) выделение из общего золотого запаса неприкосновен ного специального валютного фонда (предназначенного для внешних расчетов);

2) образование, путем покупки серебра, разменного фонда;

3) выпуск необходимого количества кредитных билетов;

4) признание старого серебряного рубля монетой.

Русскими консерваторами предпринимались и практические шаги по ликвидации золотого монометаллизма. В марте 1907 г. 32 депутата-монархиста потребовали отказаться от золотого обращения и восстановить серебряную валюту. Одновременно они предложили ввести вкладные листы, свидетельствующие о заложенных в банках землях, а также 4 %-ные вкладные билеты, объявляющие о вкладе денег в сберегательную кассу. Однако проект так и не был претворен в жизнь.

С уверенностью можно сделать вывод о том, что критика золотого монометаллизма отвечала интересам самых широких слоев русского народа, заинтересованных в дешевом и доступном кредите. Впрочем, было бы неверно обращаться лишь к социальной подоплеке рассматриваемого нами явления. Безусловно, в данном случае «сработали» и архетипы религиозного, традиционного сознания.

Начнем с далеких, казалось бы, от нашей тематики вещей. Как известно, менталитет традиционного общества (не только христианского, но и мусульманского) категорически запрещает дачу денег под проценты (хотя этот запрет далеко не всегда соблюдается). И очень немногие по-настоящему задавали себе вопрос — почему?

А все дело в том, что религиозное мышление крайне «конспирологично», оно смотрит на мир как на объект постоянной активности инфернальных («бесовских») сил. Подобные силы ставят своей целью отвратить людей от Бога и заставить поклоняться сатане, сорганизовав посюсторонний порядок в качестве «ада на земле». Но для этого им нужно сначала навязать культ «мира сего», культ материализма, ведь мало кто способен сразу отказаться от Бога и признать сатану. Нужен некий переходный период, во время которого человек «закроет» себя от высших влияний и станет доступен влияниям низшим, инфернальным.

Деньги играют здесь особую роль. Входе абсолютизации материи и материального производства абсолютизируются и вещи (в виде товара), а также их универсальный эквивалент — деньги. Абстракция денег здесь как бы отчуждается от реальных вещей-товаров, превращаясь в суверенную ценность. На этом нужно остановиться особо.

Деньги есть нечто не существующее само по себе. Они представляют собой лишь выражение товаров, призванное привести их множество и разнородность к некоему единому знаменателю, удобному для обмена. В этом заключается абстрактность и, так сказать, «идеальность» денег. Абсолютизация товара приводит и к абсолютизации его абстрактного выражения, которое начинает подменять товар именно в силу своей, если так можно выразиться, «утонченности». Ведь даже кажущаяся идеальность всегда сильнее конкретики «грубого» вещества.

После своей абсолютизации деньги начинают порождать деньги, часто даже при отсутствии самого производства вещей-товаров (примеры — отдача денег под проценты, спекуляция валютой и ценными бумагами). Таким образом, плотное вещество получает своего «бога»— абстрактную, но в то же время действенную в экономическом плане материальность.

Деньги и их заменители (ценные бумаги, кредитные карточки и т. д.) довлеют уже над самим производством, придавая материи идеальное измерение, сообщая ей характер чего-то существующего и несуществующего одновременно. Материя как бы «утончается», пародируя дух. Эта пародия значительно усиливает материализм, ведь денежное рабство, заставляющее делать деньги ради денег, выдает материю за дух, максимально привязывая к ней человека (который всегда тянется к хоть к какой-нибудь идеальности), закрывая для него путь к истинно духовному и истинно Божественному.

Подобная оценка присуща религиозному мышлению всегда — даже если не осознается им в полной мере.

Нетрудно заметить, что введение золотой валюты придает деньгам, т. е. средству обмена товарами, характер цели, которую ставит перед собой движение товаров. Деньги наделяются самостоятельной товарностью, превращаясь из простого выражения товарности в нечто самодовлеющее. И если из денег можно делать деньги, занимаясь ростовщичеством или спекуляцией валютой, то вздорожание денег приданием им золотого основания только способствует указанным операциям. Это и сумели уловить (по большей части стихийно, в силу самого общего религиозного воспитания) русские националисты начала XX века, что весьма усилило их неприязнь к нововведению Витте.

Вообще неприязнь к «производителям денег» была в высшей степени присуща всему националистическому движению. Особенно доставалось банковскому капиталу. Зачастую критика банкиров была прямо связана с их непроизводительной деятельностью, которая характеризовалась как враждебная интересам промышленников.

В концептуальной системе Шилова промышленность, торговля и земледелие представлялись заинтересованными в существовании сильной и независимой государственной власти, поддерживающей их дешевым кредитом и охраняющей от разного рода потрясений. Напротив, «денежным» капиталистам выгодно ослабление государственности в результате смуты и внешнеполитических неудач. Они желают довести власть до такого положения, когда она будет нуждаться в значительных суммах, находящихся в руках банкиров, готовых выступить в качестве коллективного финансового диктатора. «Помимо всего этого, — замечал Шипов, — промышленник и особенно земледелец, прочно связывают свою судьбу с… государством, т. е. недвижимая их собственность принуждает… оседло жить под охраной… местного государственного строя, тогда как денежный капиталист, будучи ничем не связан, легко может перебрасывать свои богатства в ту страну, куда ему выгодно их поместить…».