фоне поблекшего неба. И Гусю казалось, что эта нахохлившаяся птица с уныло опущенным клювом безнадежно
ищет что-то потерянное.
А ведь у них, у птиц, наверно, тоже как у людей — у каждой своя судьба, своя жизнь, — подумал Гусь. —
Спросить бы у него, чего он летает, когда все спят?»
Гусю подумалось, что на весь этот лес сейчас только они вдвоем и не спят — сам он да вот этот вальдшнеп,
который уже настолько устал, что и крыльями-то машет еле-еле. А может, у него нет лапок? Выстрелил охотник,
отстегнул лапки дробью, и теперь вальдшнеп будет летать до тех пор, пока где-нибудь не упадет. Или у него одна
лапка? И вальдшнепихи не любят его такого, однолапого, и он живет так же одиноко, как мать. Ведь если бы у
матери были обе руки, то и муж ей нашелся бы, а значит, и отец у него, у Васьки, был бы, и братья, и сестры, и
жизнь получилась бы совсем-совсем не такая...
Костер догорал, но идти за дровами не хотелось, и Гусь стал сгребать березовой палкой головни. В это время в
отдалении послышался низкий тягучий звук. Он медленно нарастал, ширился и скоро заполнил всю окрестность
заунывным стоном, в котором звучала и мрачная сила, и угрюмая отрешенность, и зловещая угроза всему, что
обитает в тайге. Гусь вскочил: волки! Опять на Журавлином болоте воют. Он растолкал спящего Тольку.
— Вставай! Слышишь? Ну!.. Да вставай же, волк воет!..
— Волки? — Толька мгновенно поднялся на ноги. — Они сюда придут?
— Да ты слушай, слушай!..
Но тайга молчала. Даже вальдшнеп не тянул, видно, присел где-то, одинокий, на кочке отдохнуть.
— Вот зараза! — выругался Гусь. — Весной всегда так: одну песню провоет и — ша! Как в могилу
провалится. Прошлой весной там выл, позапрошлой и теперь тоже...
— А чего он воет?
— Как — чего? У него же волчата! Отправился он за добычей и издали наказ дает: сидите в логове, скоро
приду, накормлю... Вот что: свертываем манатки и идем искать логово.
— Так и пойдем? Без ружья, без всего?
— А где я тебе ружье возьму!.. Да не лупай глазами-то, не бойся, не сожрут!
— С ружьем-то все-таки надежнее было бы...
3а полдня ребята обошли Журавлиное болото, обшарили захламленные валежником овраги и ложбины, в
которых шумели вешние ручьи, но и признаков волчьего логова им найти не удалось,
— Больше я никуда не пойду. На черта сдалось мне это логово. Вот лягу здесь и буду лежать,— на широком
Толькином лице, красном от солнца и долгой ходьбы, застыло выражение упрямства.
Гусь расхохотался.
— Лежи. Может, волки примут тебя за падаль и в логово утащат.
— И ничего смешного, — надулся Толька. — Если хочешь знать, я все ноги стер.
— Стер? А ну, покажи! Если соврал, в морду дам, понял?
Толька, сопя, разулся.
— Hа, смотри! — и ткнул в пятку левой ноги.
Гусь сдвинул темные брови: пятка действительно потерта.
— Чего раньше не сказал? Давай сюда сапог!
Он нащупал у задника задравшуюся подклейку, которая подопрела и отстала от резины, и отрезал ее ножом.
Потом нарвал пучок прошлогодней сухой травы и сделал стельку.
— На. И больше не хнычь... А правый тоже трет?
— Правый, вроде, ничего...
Тогда собирай дрова, а я подсечку сделаю. Таким березовым соком тебя напою — враз силы прибудет!
С топором и жестяной консервной банкой Гусь долго ходил в поисках хорошей березы. Но место попалось
сухое — сосняк, и березы здесь были хлипкие, корявые, бессочные. Гусь перешел на другую сторону бора и уже
приметил в ложбине подходящую березу, но в это время на него пахнуло чем-то удушливым и гадким. Он
огляделся и, ничего не подозревая, двинулся против ветра навстречу запаху.
Впереди меж деревьев мелькнуло что-то серое. Мелькнуло и исчезло.
Волк? Гусь замер и крепко сжал топорище, напряженно всматриваясь в чащу леса. Вот в ложбине снова
показался серо-желтый зверь — точно, волк! Он неслышно скользнул в заросли и пропал с глаз.
— Толька! Давай сюда! — крикнул Гусь, озираясь по сторонам.
— Сейчас!..— отозвался издалека Аксенов.
" Раз волки тут, значит, и логово здесь!" — сообразил Гусь и осторожно двинулся вперед, стараясь понять,
откуда же идет этот смрад.
Запах становился все ощутимей. Гусь вглядывался в каждый куст,
ѳ каждое дерево. Внимание его привлекла
старая кривая сосна с обломанной сухой вершиной. Eе корни с одной стороны были обнажены и неестественно
торчали над землей. Приблизившись к сосне, Гусь увидел небольшую хорошо утоптанную площадку, на которой
валялось множество обглоданных костей. Под корнями сосны зияла глубокая яма.
Подбежал запыхавшийся Толька.
— Ой, что это? — он в страхе уставился на кости и попятился.
— Что, что! Логово, вот что! Я же говорил, что оно где-то здесь. Во, под сосной, вишь какая ямина! Я уж
одного волка видел. Здоровущий!
— Они в этой яме и живут?
— Конечно. Там волчата должны быть, и второй волк, может, там сидит.
— Там? А если он выскочит?
Гусь пожал плечами. Но чтобы не показать, что ему самому страшновато, лихо пнул носком сапога большую
кость: — Тогда от тебя вот что останется!
У Тольки так и отвисла нижняя челюсть.
— Ты вот что, — Гусь понизил голос. — Не трясись, а то по шее надаю. Понял? Волки удрали, а волчат мы
сейчас вытащим...
— Ты хочешь туда лезть?
— А что? Может, тебе охота? Валяй!
Гусь скинул фуфайку и, оставшись в одной рубахе, подошел к яме. Несколько мгновений он стоял в
нерешительности — а вдруг, в самом деле, там волк? Но он не раз слыхал от охотников, да и читал в книгах, что
волки никогда не защищают волчат у логова. Тогда чего же бояться? Он поборол минутную робость.
Под сосной оказалась не яма, а нора. В метре от входа она раздваивалась. Справа была просторная глухая
камера, в которой вполне можно уместиться, свернувшись калачиком. В камере ничего не обнаружилось. Отнорок
же, уходящий влево, был заметно уже, и как ни ужимался Гусь, плечи не проходили. Пятясь, он выбрался наружу.
— Ну чего? — нетерпеливо спросил Толька.
— Волк там сидит. Зубами клацает, а взять его за шкирку — руки короткие.
Он вытащил из-за голенища самодельный нож и снова полез в нору. Грунт был неплотный — супесь, и стенки
отнорка легко резались клинком. Время от времени Гусь клал нож на дно норы, вытягивал вперед руку и шарил по
стенкам. Землю, чтобы не вытаскивать наружу, он отгребал в камеру.
Работа подвигалась медленно. Несколько раз с помощью Тольки Гусь выбирался из норы, отдыхал, потом
снова лез под сосну. Он углубился уже настолько, что у Аксенова едва хватали руки до его ног. В тот момент, когда
от удушья и прилива крови к голове перед главами пошли красные круги, рука Гуся ткнулась во что-то мягкое. И
тотчас кто-то больно цапнул его за пальцы.
— Тащи!..— взвизгнул Гусь и всем телом дернулся назад.
Заметив это движение и услышав крик, Толька обеими руками схватил Гуся за ноги и что есть силы потащил
из норы.
Нож остался в норе. Гусь тряс окровавленной кистью.
— Носовик есть?
— Нету.
— Тоже, значит, на кулак сопли мотаешь!..— Гусь оглядел свою испачканную землей рубаху, рванул ее за
подол и оторвал широкую полосу. — На, завяжи!
Дрожащими руками Толька долго и старательно забинтовывал руку Гуся.
— Маленький, а зубастый, подлюга! — ворчал Гусь. — Только мы все равно их оттуда выволокем. Каждый
волчонок тридцать рублей стоит.
Лезть в нору Гусь больше не рискнул. Надежней было выкапывать волчат. Он обошел сосну, прикинул, в
каком месте копать, потом вырубил из сосны широкую щепку и сделал из нее короткую лопатку,
Сначала работа пошла быстро: Гусь рассекал топором дери и рыхлил землю, а Толька выгребал ее лопаткой.