— Неужели я так никогда и не научусь вести себя разумно? — а потом, оглянувшись на Тэвиса, добавила: — Если вы не желаете вернуться домой, хотя вам так плохо, значит, то, о чем вы просите, и в самом деле важно.

— Очень важно. Вы сумеете не упустить из виду судно?

— Постараюсь, если вы пообещаете все мне потом объяснить.

Тэвис кивнул, закрыл глаза и отвернулся.

Наверное, она никогда не поймет до конца, что именно заставило ее напряженно вглядываться в горизонт и, заметив наконец паруса, пуститься в погоню. Это могли быть и болезнь Тэвиса, и его близость, и отчаянье, которое она уловила в его голосе, а скорее всего пустота в ее собственной душе.

Ветер утих лишь к вечеру. Они плыли вслед за парусным судном уже почти целый день. Несколько часов назад она помогла Тэвису добраться до каюты и уложила на свою койку. Тем не менее выглядел он сейчас нисколько не лучше, и Элизабет, намочив кусок мягкой материи, положила ему под голову, не слушая его протестов и сетований на то, что она хочет заморозить его до смерти.

— Ваша раздражительность чрезмерна для человека, зеленого, как рыбий желчный пузырь.

— Благодарю за образное сравнение, если бы у меня не вывернуло наизнанку все внутренности, я бы сумел по достоинству оценить ваш юмор. — Повернувшись на бок, он глубоко задышал, чтобы избежать нового приступа рвоты. — Никогда еще не чувствовал себя отвратительней, — продолжал он слабым голосом. — Вы не знаете, кто-нибудь умирал от этой болезни?

— Не слыхала. Возможно, вы будете первым.

Тэвис закрыл глаза. Она постояла возле него еще минуту и снова поднялась на палубу.

Через час Тэвис пришел к ней, очевидно, чтобы объясниться.

— Поверьте, я не собирался ничего воровать, — начал он, — а уж если бы мне взбрело в голову украсть шлюп, то ваш бы брать ни за что не стал.

Элизабет не успела ответить, потому что он снова сильно побледнел и, шагнув к борту, свесил голову вниз.

— Напрасно вы не остались внизу, — произнесла она, глядя, как он мучается.

— Там мне ничуть не легче. Когда волны немного стихают, мне кажется, что я чувствую себя лучше, но как только нас начинает снова болтать, я превращаюсь в кусок дерьма. Где мы? Вы потеряли парусник?

— Не потеряла, хотя скорее всего до конца своих дней не смогу ответить на вопрос, зачем я позволила втянуть себя в нелепейшее приключение.

— И все же зачем?

— Я всегда была безрассудна и поддавалась минутному порыву. Уж вам-то это хорошо известно.

— Верно. Лучше, чем кому бы то ни было.

В эту секунду Элизабет с особой остротой ощутила, насколько непохожие чувства они испытывают. Только Господу известно, как она продолжает любить его, а Тэвис Маккинон, разглядывая ее, больше всего напоминает алчного пирата. Но его присутствие, как и прежде, побуждает ее совершать нелепейшие поступки.

Вздохнув, Элизабет стала снова наблюдать за парусником.

— Судно быстроходное и с хорошей командой, — заметила она и, покосившись на Тэвиса, добавила: — Мы можем попробовать подойти к ним ближе, но нагнать не сумеем.

— Ничего, лишь бы не потерять их совсем, постарайтесь сделать все возможное. — Произнеся эти слова, Тэвис опустился на палубу, прислонил голову к борту и закрыл глаза. — Боже, так плохо я себя еще никогда не чувствовал, — пробормотал он.

— В таком случае, может быть, вы наконец готовы повернуть назад?

— Если у вас есть силы, прошу вас, не возвращайтесь. На карту поставлено мое будущее.

Элизабет удивленно посмотрела на него, и он вздохнул так, будто ждал, что она засыпет его вопросами. Но Элизабет молчала, и через несколько минут ей показалось, что он снова хочет закрыть глаза, однако что-то в его взгляде заставило ее насторожиться.

Откинув с лица выбившиеся пряди, Элизабет внимательно оглядела главный парус и, взявшись за штурвал, развернула шлюп. Встав поперек ветра, она развернула парус на сорок пять градусов. От перемены направления парус вначале обвис, а затем с шумом вновь надулся. Танцуя на волнах, "Безумная мечта" набирала скорость и укачивала Тэвиса Маккинона, заснувшего наконец благословенным сном.

Элизабет зорко следила за парусником, выполняя данное Тэвису обещание. Время от времени она поглядывала на него, чтобы убедиться, что он по-прежнему спит, даже не изменив позы. Снова и снова спрашивала она себя, почему так важно ему знать, куда направляется корабль, который они преследуют. Несколько раз она хотела разбудить его, чтобы он мог спуститься вниз, в каюту, но он спал глубоко, и, кроме того, был у нее на глазах, так что она решила его не беспокоить.

Облака рассеялись, солнце засияло в полную силу, и следить сейчас за парусником было легко. Элизабет высоко запрокинула голову, наслаждаясь теплом. На борту шлюпа она всегда наслаждалась покоем и близостью моря, а сейчас это ощущение было еще острее, будто сам Господь следил, чтобы в мире был порядок.

Время от времени Элизабет поглядывала на спящего Тэвиса и, повернув в очередной раз голову, заметила, что он открыл глаза и внимательно смотрит на нее. За долгие годы он почти не смотрел на нее без раздражения и злости, разве что один раз, на озере. Что же сейчас заинтересовало его? Возможно, она выглядела небрежно в одежде братьев — коричневых парусиновых бриджах Стивена, толстом свитере Эйба и слишком большом жакете из сундука Дрейка. Впрочем, уверена она не была.

Ей стало жарко, и она сняла жакет. Когда Элизабет снова посмотрела на Тэвиса, их взгляды встретились, и, испугавшись, что он прочитает ее мысли, она отвернулась, предоставив его самому себе. Тэвис зашевелился, и Элизабет поняла, что он пытается сесть.

— По-моему, вам лучше пока оставаться здесь.

— Мне, кажется, получше, — ответил он, оглядывая палубу так, словно видел ее впервые. — Вы говорили, что это ваш шлюп?

— Да. Братья подарили мне его на день рождения, когда я вернулась из Бостона.

— А как вы оказались на борту в такую рань?

— Я провела здесь ночь.

Тэвис явно удивился и, улыбнувшись, спросил:

— Одна?

Вопрос разозлил Элизабет, и она ответила резче, чем ей бы хотелось.

— Мэт был со мной, он — мой брат, если вы вдруг забыли.

— Я отлично знаю Мэта и остальных ваших братьев…

— Шлюп они купили не новый и преподнесли его мне с обещаниями привести в порядок — подновить каюту и покрасить корпус, — принялась терпеливо объяснять Элизабет. — Братья закончили работу на прошлой неделе, и последние два дня я провела на борту — убирала и готовила припасы для путешествия.

— И что же случилось с Мэтом?

— Он ушел рано утром, чтобы поднести еще продовольствия, и обещал вернуться в полдень…

— …Не ведая, что его ожидает сюрприз.

— Он будет обо мне беспокоиться. И не только он, вся моя семья.

— Я понимаю и прошу прощенья.

Элизабет не ответила.

— А зачем вам понадобилось много продовольствия? Вы что, собрались путешествовать?

— Нет, просто на всякий случай. Мало ли что бывает — разве я могла вообразить, что вы будете распоряжаться моей лодкой и мной… как капитан командой, — поторопилась добавить она, испугавшись, что Тэвис неправильно поймет ее.

— Необходимость порой толкает людей на крайности, — начал объяснять он, но вдруг его лицо исказила гримаса, предвещавшая скорее всего новый приступ дурноты, — то, что происходит здесь, удивляет меня ничуть не меньше…

Договорить Тэвис не смог, с усилием поднявшись на ноги, он едва успел свеситься за борт, ощущая новые позывы рвоты, несмотря на то, что желудок его давно был пуст. Он напоминал сам себе упавший с мачты флаг и проклинал судьбу за то, что свидетелем его несчастья стала именно Элизабет.

— Идите вниз и ложитесь на койку. Так будет лучше, — посоветовала Элизабет.

На этот раз Тэвис послушался.

Наблюдая наутро восход, Элизабет жалела, что рядом с ней нет деда. Он бы наверняка вспомнил одно-два подходящих к случаю стихотворений, прежде чем пуститься в воспоминания о том, как вставало солнце в те дни, когда он был капитаном.