— Очень любезно с вашей стороны брать на себя такие хлопоты, мистер Уоррингтон, но это обязательно привлечет внимание ко мне, а я этого не хочу. И если я открою счет, у меня будут трудности с получением денег. Не могу же я просить вас сопровождать меня всякий раз, как они мне понадобятся. И никогда из родственников я не смогу взять с собой. Они будут слишком любопытствовать, хоть я и сообщила им, что получила небольшое наследство, которое мне выплачивается мелкими порциями.

— Блестящая мысль.

— Да и я так думаю, хотя мне не по душе столько лгать. Но вы, пожалуйста, не волнуйтесь, что у меня с собой будут деньги.

— Боюсь, что буду очень волноваться…

— Уверяю вас, сэр, я не буду держать их при себе слишком долго. Самми — мисс Сампсон, моя компаньонка, открыла для нас счет в банке недалеко от дома, и когда мы вернемся из Лондона, большая часть того, что я заработала, будет положена туда. Там уже привыкли к ее посещениям и не удивятся, если она будет делать вклады или снимать деньги.

— Да, это разумно, но держать их при себе так долго…

— Конечно, счет на ее имя, так что никто не заподозрит, что это я их заработала, а Самми заслуживает полного доверия. И потом, что касается этих денег, то, вероятно, я много из них потрачу, пока я здесь. Боюсь, что большая часть моих платьев и украшений совершенно не годится для Лондона, а здесь все так дорого.

— Справедливо замечено. В столице все гораздо дороже. Ну что ж, раз вы решили не открывать счета в банке, значит, вы его не откроете. Я уже знаю, что если леди твердо решила сделать то, что у нее на уме, спорить с ней бесполезно.

Миранда рассмеялась.

— Благодарю вас, сэр, что вы признаете, что у меня есть ум. Большинство джентльменов не поверили бы, что это возможно.

— Да, но вам не следует забывать, что я не джентльмен, а просто усердно трудящийся издатель. И я знаю, что ум у вас есть — и неплохой, иначе вы бы не были одним из самых моих популярных авторов.

Как и его брат, Эдвард Уоррингтон считал, что Миранде не следует возвращаться домой одной, и предложил проводить ее. Но напряженная ситуация, возникшая у него в издательстве как раз в это время, и ее пояснения, что она не может задержаться долее, вынудили его согласиться с тем, что она поедет одна; он настоял лишь на том, что сам наймет для нее экипаж и лично посмотрит, что собой представляет кучер, прежде чем позволить ей ехать. Поскольку ее никто не сопровождал, она велела кучеру остановиться у дверей дома, чтобы поскорее попасть в него, надеясь, что Люси еще не возвратилась и не заметила, что она вообще выходила из дома.

Как она уже говорила мистеру Уоррингтону, она не думала, когда решила поехать в Лондон, что ей придется так много лгать и кривить душой. Хотя отправлять, готовые главы почтой, возможно, и было бы более хлопотным для нее, но зато у нее было бы больше времени, чтобы писать. И совесть ее была бы чиста.

Со своего поста за квартал от дома Оуэнсов, где Джонатан коротал время, сшибая тростью головки ни в чем не повинным маргариткам, он увидел, как она приехала. Интересно, подумал он, что ж она, уговорила этого типа отпустить ее сегодня пораньше или настолько обнаглела, что позволила ему проводить ее до дома? Он не видел ее спутника, но нисколько не сомневался, что таковой имелся.

— Следующим шагом, — пробормотал он, — несомненно, будет пригласить его на чай и представить его Люси. А может, надо сказать «их», потому что, не сомневаюсь, она уже завела себе несколько богатых обожателей.

Он быстро зашагал к дому — насколько позволяла ему раненая нога.

Миранда едва успела добраться до своей комнаты, как Марта объявила, что пришел капитан Мюррей и просит принять его. Девушка широко улыбнулась, произнося его имя, и Миранда сказала себе, что ее нельзя за это винить. Этот человек был весьма привлекателен.

Она пересмотрела свое мнение несколько мгновений спустя, когда оказалась лицом к лицу с Джонатаном и услышала, как он сказал без всяких преамбул:

— Я не сомневаюсь, что это для вас сюрприз, мадам, но я знаю, чем вы занимаетесь.

Как он мог узнать о том, что она пишет роман? Миранда знала, что была очень осторожна и держала свою работу в секрете от слуг, как и от кузин с кузеном, хотя и сомневалась, что кто-нибудь из горничных умеет читать, а дети не имели обыкновения рыться в ее вещах. Сомневалась она и в том, чтобы у Джонатана были какие-нибудь знакомства среди книготорговцев, — да и мистер Уоррингтон обещал, что никому не скажет ее имени.

В ее первых книгах ничто не могло выдать ее, и хотя в первых главах своей новой работы она и дала описание главного героя книги, она достаточно хорошо изменила его и была уверена, что никто не сможет узнать его прототип в Джонатане Мюррее. А если бы даже и узнали, никто не ведает, что это она пишет о нем. Любому автору, наткнувшемуся на него на улице, он мог бы понравиться в качестве прообраза для героя.

Его внешность скорее могла произвести впечатление на какую-нибудь леди, а такие романы, как она, обычно писали женщины, — во всяком случае, потому что они соблюдали такую же осторожность, что и она, и не подписывали своих произведений, — но и писателям мужского пола тоже нужны были прототипы для героев. Интересно, подумала она, посчитал бы мужчина разумным упомянуть о хромоте, объяснив это нападением каких-нибудь бандитов.

Пока она размышляла, откуда он узнал о ее работе, и пыталась найти подходящий ответ на то, что звучало как обвинение, он продолжал:

— Мне кажется, что вам должно быть стыдно заниматься своим, с позволения сказать, «искусством», пока вы живете под крышей у родственников.

Кто бы мог подумать, что капитан окажется таким пуританином, чтобы подобным тоном говорить о ее книгах? Она знала, что люди из высшего общества, обожающие ее романы и ждущие новых, стали бы презирать ее, если бы узнали, что это она их написала, но от воина, повидавшего мир, можно бы ожидать более либеральных взглядов. Или он из тех, кто считает, что леди может взяться за перо только для того, чтобы сделать пометку на бальном ангажементе или уж, на худой конец, чтобы написать кусочек какого-нибудь дурацкого стишка про цветочки.

Пылая негодованием автора, услышавшего, как порочат его творения, Миранда гневно произнесла:

— Я зарабатываю себе на жизнь своим искусством уже несколько лет и делаю это, к вашему сведению, весьма недурно. И не считаю, что то, чем я занимаюсь, может как-нибудь повредить моим кузинам, капитан Мюррей. — Конечно, она понимала, что если пойдут слухи, что она пишет романы, это плохо отразится на них, особенно на Люси, но если об этом известно только ему… — Это просто способ заработать деньги, в которых мы очень нуждались, и мне очень нравится то, что я делаю. Кроме того, — продолжала она, — они вообще об этом ничего не узнают, если только вы им не скажете.

Пойдет ли он на это, думала она. Он должен знать, что открытие тайны ее авторства плохо отразится на Люси, может даже испортить ей весь сезон. Он называет себя другом семьи, и, что бы он там ни думал о ней самой, Миранда надеялась, что он будет слишком озабочен интересами остальных, чтобы сказать им что-нибудь.

Она отошла к окну и притворилась, что поправляет занавеси, ожидая, что же он скажет ей в ответ.

Джонатан уставился на нее, не в силах поверить услышанному. Совсем, что ли, нет стыда у этой особы? Видимо, так, судя по тому, как она ему ответила. Заявить, что ей очень нравится то, что она делает! И тем не менее, можно поверить, что это правда, иначе она подыскала бы себе более пристойное занятие. Не похоже, что стать на этот путь ее вынуждала бедность.

Конечно, трудно судить о таких вещах. Своей нынешней обеспеченностью она могла быть обязана плате или подаркам от… пожалуй, следует называть их ее клиентами.

Мгновение спустя он сообразил, что стоит с широко раскрытым ртом, и громко захлопнул его, так что клацнули зубы. Когда он вновь обрел дар речи, то холодно сказал: