Неделю назад все свои сокровища он отдал дочери, решив, что самое дорогое в его жизни должно находиться в одном месте. У себя оставил только две последние медальки, юбилейные: одна – полученная к 50-летию, а другая – к 60-летию Победы. Стоимость их была нулевая для всех, кроме него. Для Федора каждая мелочь, хоть как-то связанная с Победой, имела высшую, непреходящую ценность.

Воевал он всего два года, так как возрастом не вышел. До глубокой старости помнил свою горечь и негодование от того, что родился поздно! С пятнадцати лет рвался на фронт, но призвали его только в конце 1943, когда исполнилось семнадцать. Сначала он числился поваром, что вызывало в нем ежечасную досаду и стыд. Потом Федор набрался смелости и начал настойчиво, каждую неделю изводить командира просьбами и рапортами до тех пор, пока его не перевели на передовую стрелком. Он был отчаянно счастлив в те дни, осознавая себя настоящим бойцом!

Федор провел ладонью по лицу, словно желая вернуться из своих воспоминаний в эту, настоящую минуту. Ткнув тлеющий окурок в пепельницу, старик вздохнул, и, шаркая тапками, побрел по узкому коридорчику в комнату. Подойдя к серванту, он бережно раздвинул стекла, закрывавшие полочки с книгами и фотографиями в простых рамках. Взгляд его, как обычно, задержался на любимой пожелтевшей фронтовой фотографии, с которой весело и задорно смотрели на него молодые глаза давно ушедших товарищей. Федор взял с полки коробочку с лекарствами и прилёг на скрипучий диван. Сердце не хотело успокаиваться, неровным ритмом сбивая дыхание. Федор положил под язык таблетку и прикрыл глаза.

За стеной жили голоса. Детский весело звенел колокольчиком, женский почти неслышно, мягко журчал, а мужской грохотал так, что можно было разобрать отдельные слова, вовсе и не желая этого.

Семья. Отдельный счастливый мирок в трухлявой хрущобе.

Смешные! Им кажется, что тонкая стенка разделяет их с Федором, миры. Но старик знал, что это не так, потому, что сделал все от него зависящее, чтобы эти миры и эти голоса были.

Методичное тиканье часов на стене делило жизнь на равные порции-минуты. Сейчас, когда ему за восемьдесят, эти порции стали ужасающе быстротечны и неуловимы. Ценность каждой он ощущал физически, смакуя и останавливая их в себе, несмотря на боли и недомогания. Он часто с удивлением размышлял о том, как будучи молодым и сильным, никогда не ценил своё время. Да и кто задумывается об этом в семнадцать? Пацаном, поднимаясь в атаку, или в зрелые годы, падая в изнеможении после тяжелого трудового дня, он не ощущал значимости и важности происходящего. Он добросовестно, не раздумывая, жил и делал свое дело. Значит ли это, что те, проживаемые им тогда минуты, были менее ценны, чем теперешние? Может, ценность минут жизни человека возрастает с годами и зависит от того, сколько их осталось? Но ведь там, под пулями, каждая минута могла оказаться последней. А такого безоглядного, ненасытного, просто животного желания жить, как сейчас, не было.

Неожиданная трель звонка разогнала дремоту.

Старик заставил себя подняться с дивана и поспешил к входной двери, на ходу запихивая ноги в шлепанцы. Спросонья он споткнулся о ботинки в прихожей, чертыхнулся, нашаривая слабой рукой выключатель, и, распахнув дверь, вывалился в коридор, уткнувшись в грудь одного из двух топтавшихся у двери крепких мужиков.

Острое чувство дежавю так поразило Федора, что он оторопело посмотрел на схвативших его за руки здоровяков. Он остро, до изумления, переживал во второй раз те же самые минуты, что и там, на фронте, когда в далёком сорок пятом, так же без оглядки, сломя голову, выбежал за дверь блиндажа...

– А ну, старикан, заходь внутрь, сейчас поговорим, – пробасил рыжий мужик, сплёвывая окурок на пол.

Старик непонимающе вглядывался в лица гостей.

Это – не фрицы. Это – свои, русские. И сейчас не война, а мир. И миру этому уже шестьдесят три года.

Федор попытался вырваться из цепких рук.

От удара в челюсть он ввалился обратно в прихожую, и, хватаясь за висящую на вешалке одежду, начал медленно оседать на пол.

– Говори, сука, где ордена прячешь!

Удар по голове оглушил Федора. Он упал на четвереньки, но сразу начал подниматься.

– Смотри, он еще и встаёт! Вот, гад!

Сильные руки подхватили старика за ворот свитера и потащили в комнату.

– Говори, стервец, где награды, иначе не жить тебе.

– Хрен вам, – разбитые губы Федора кое-как сложились в улыбку.

Четыре пары сапог начали методично бить по голове, телу, рукам.

Федор не закрывался от ударов. Он презрительно щурил васильковые молодые глаза, пытаясь скрыть свои мысли.

 Не смотреть в ту сторону, а то догадаются. Ох..как больно-то! Бьют, сволочи, по голове. Но он выдержит. И не такое с ним случалось.

Не смотреть! Там… на антресолях... не могу больше.

Полочку приладил... вырезал в ней тайничок. Врёшь, не сломаешь меня.

Две медальки сложил туда, светлые, юбилейные. Как знал...

Лезвие ножа безжалостно коснулось скрюченной груди, потом полоснуло по щеке. Из разрезанного уха хлынула темная кровь.

Но Федору было всё равно.

Он торжествующе смотрел на фрицев мертвой синевой глаз, потому, что свой последний бой он опять выиграл.

Родом из украинского полесского городка Олевска.

Училась и преподавала русскую словесность, историю и мировую художественную культуру в Крыму, в Симферополе. Печаталась со студенческих лет. С 1997 года живёт в Израиле, в городе Тверии, где руководит литобъединением и редактирует альманах «Тивериада». В настоящее время является автором десяти книг поэзии, прозы, стихов для детей. Член Союза писателей Израиля. Публикует свои произведения в прессе России, Украины, Израиля и Германии.