— Так точно, товарищ капитан, всегда готов!
— Да что ты заладил, «всегда готов», «всегда готов»..: Ты уже не пионер… «Всегда готов»… Ты — рядовой Вооруженных Сил Советского Союза! Поэтому надо думать перед тем, как отвечать, а не только уметь сапоги чистить с вечера, чтобы поутру надевать их на свежую голову… Почему, кстати, у тебя сапоги не начищены?
— Виноват, товарищ капитан! Я только что из наряда по кухне вернулся. Не успел почистить…
— А в постель в сапогах уже успел упасть, а?! Ты не думай, что на простачка нарвался, мы в Особом отделе о тебе все знаем… И как за буфетчицей Нюркой ухлестываешь, и как деньги на зубную пасту да на немецкое мыло собираешь, вместо того чтоб на водку марки потратить… Увлекаешься, значит, коллекционированием иностранных вещей, перед Западом преклоняешься? Ну-ну, смотри мне! В общем, нам все про тебя известно! Но разговор сейчас не об этом… Нужна твоя помощь, н-да…
Александр был в недоумении: если уж особисту, или, как его между собой называли солдаты, «особняку», все известно, то при чем тут он, рядовой первогодок?! Но виду не подал, решил дослушать до конца.
— Ты как, не против помочь Особому отделу?
— Никак нет, товарищ капитан!
— Что-то я не понял этого твоего «никак нет»! Никак нет — это твое «да», или никак нет — это твой отказ, а, рядовой Огородник?!
— Никак нет, товарищ капитан, я не против помочь Особому отделу! — отрапортовал Александр, у которого от страха в три ручья катил пот по спине.
— Ну то-то же, а то заладил тут «никак нет», «никак нет»… — сменил гнев на милость Матрёшкин. — Значит, так, нам известно, что твои земляки с Западной Украины, ефрейтор Перебийнос и рядовой Хрупайло во время учебных стрельб на полигоне почему-то расходуют не весь боекомплект, а оставляют себе по одному-два патрона. Почему?
— Не могу знать, товарищ капитан!
— Да я тебя и не спрашиваю, «почему», рядовой Огородник! Вот выяснишь это «почему» и доложишь мне, ясно?
— Так точно, товарищ капитан! Выяснить и доложить…
— Так-то… Будем считать, свое первое задание ты получил… Доложишь письменно, а чтоб никто не догадался, что информация пришла от тебя, донесение подпишешь псевдонимом… Знаешь, что такое псевдоним?
— Ну, кличка такая…
— Клички, рядовой Огородник, они у агентов империализма, а в советских Вооруженных Силах все ходят под псевдонимами, понял?
— Так точно, товарищ капитан, понял! У нас все ходят под псевдонимами!
— Отставить, рядовой Огородник! Не все! — Матрёшкин поморщился, как от зубной боли. — А только избранные… Ну вот, как ты, к примеру… Мы тебя долго выбирали. А теперь, значит, твой черед выбрать себе псевдоним… Сразу предупреждаю: фамилии членов Президиума ЦК Коммунистической партии не употреблять, героев революции, Гражданской и Великой Отечественной войны, а также живущих маршалов и генералов — тоже. Остальные — можно! Ну, так как мы тебя с этого дня меж собой будем называть?
— Орлик! — выпалил Александр, вспомнив недавно виденный фильм «Застава в горах».
— А кто такой этот Орлик? — Матрёшкин подозрительно взглянул га солдата.
— Орлик — это имя лошади, которая спасла своего хозяина, начальника погранзаставы…
— Отставить! Ты бы себя еще бегемотом или орангутангом обозвал, Огородник! А Орлик — это фамилия начальника нашего лазарета, еврея по национальности… Ты давай что-нибудь наше, славянское!
— Ну, тогда, товарищ капитан, можно я буду Александром Матросовым? Он Александр и я тоже…
— Отставить! Матросов-то он — Александр, но не чета тебе, — герой! Я же тебе сказал, что имена героев Великой Отечественной войны забыть! Тьфу, черт! Совсем я с тобой зарапортовался! Забывать имена героев войны нельзя — брать их в качестве псевдонима запрещено, понял ты, бестолочь?!
— Ну, может, тогда Валерий Чкалов? — робко произнес Александр, совсем сбитый с толку напористостью «особняка».
— У меня уже есть три «Чкаловых» в полку… По наследству достались, черт бы их побрал, путаница сплошная… Слушай, давай я тебе сам псевдоним предложу, а? Ну вот, к примеру, Стахановец… Ну, чем плохой псевдоним?
— Согласен, товарищ капитан! — почувствовав, что только так можно положить конец экзекуции, радостно завопил Александр. — Буду Стахановцем!
— Ну вот и славно… — Матрёшкин вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб и стал расстегивать китель. Вдруг, что-то вспомнив, вскочил на ноги и скомандовал:
— Рядовой Огород… Отставить! Товарищ секретный агент Стахановец, марш в угол!
— В какой? — почувствовав неладное, едва слышно выдохнул Александр.
— В какой-какой?! В тот, где полковое знамя стоит…
— Зачем?у Александра от страха ноги стали ватными.
— Зачем-зачем… Знамя целовать, вот зачем!
Александр на полусогнутых ногах добрел до знамени и, делая вид, что целует полковую святыню, вытер пропыленной тканью взмокшее от пота лицо…
— Поцеловал? — раздался голос Матрёшкина из глубины красного уголка. — Иди садись, пиши подписку, в том, что обязуешься не разглашать… никаких обстоятельств, понял?! И смотри мне, псевдоним береги как зеницу ока! Чтоб ни одна живая душа не прознала, что ты, рядовой Огородник, и Стахановец — это одно и то же лицо…
Все, свободен! Когда понадобишься, я тебя найду… Про патроны не забудь, понял?..
Когда за Александром закрылась дверь, замполит с мольбой во взгляде обратился к Матрёшкину:
— Иван Иваныч, может, хватит на сегодня? Первый час ночи уже…
— Я хоть и не подполковник, как ты, а капитан, но чувство ответственности у меня повыше твоего! — Матрёшкин до конца расстегнул китель. — Что значит, хватит?! У меня разнарядка! До годовщины Великого Октября осталось дней… с гулькин нос, а в полку некомплект боевых штыков — агентов… Так, отставить разговорчики в строю! Кто у нас следующий по списку?
— Рядовой Хабибулин из второй роты, — покорно ответил замполит.
— Зови! А сам думай, какой ему псевдоним присвоим — твоя очередь… А то с этим Хабибулиным из Чуркестана до утра промучаемся… Он хоть по-русски понимает?
— С трудом, но работу с ним, товарищ капитан, не прекращаем… И надо сказать, старательный хлопец, быстро схватывает русскую речь… Матерится уже на полную катушку!
— Черт! Значит, поторопился я… Надо было ему, этому Хабибулину, оставить псевдоним Стахановец за трудолюбие… Ну да ладно, выкрутимся… Ты придумал что-нибудь?
— Да что-то в голову уже ничего не идет… Может, Авиценной его наградить?
— Ты что! Авиценна — узбекский целитель, а этот — татарин… Надо бы какое-нибудь имя из их фольклора…
— Ну, может, назвать его Люля-кебаб, а?
— Ну да! Ты его еще Пловом назови… Люля-кебаб — это ж кушанье, а не имя!
— Вспомнил! — заорал замполит. — Хабибулин-то наш из Казани…
— Ну и что?
— Как «что», товарищ капитан?! Дадим ему псевдоним Казанский… Ну чем не выход?!
— Ладно уж, зови своего Казанского… сироту!
По завершении срочной службы младший сержант Огородник, он же сексот Стахановец, отличник боевой и политической подготовки, получил необходимые рекомендации и характеристики и, успешно сдав экзамены, был зачислен студентом на первый курс испанского отделения переводческого факультета Московского госпединститута иностранных языков имени Мориса Тореза.
Но деятельность его в качестве секретного сотрудника не прекратилась, наоборот, обрела второе дыхание. Самодура «сапога-особняка» Матрёшкина сменил майор-интеллектуал из центрального аппарата Лубянки по фамилии Спесивцев.
Теперь Огороднику-Стахановцу под руководством нового куратора пришлось следить, скольких белых женщин-москвичек привел и оставил на ночь в своей комнате общежития негр из Сьерра-Леоне Пьер Бенжамин. Сколько пустых бутылок из-под вина и водки выбросил в мусорный ящик подданный Камеруна Нгомо-Нгура. Сколько селедок слабого посола зажарили и съели в течение месяца студенты-вьетнамцы…
Донесения о батальонах оприходованных неграми москвичек, эшелонах выпитого спиртного и центнерах зажаренных вьетнамцами селедок все шесть лет обучения Стахановца в институте исправно ложились на стол Спесивцева, а затем сменявших его коллег. Когда пришло время получать диплом, Огородник был распределен на работу в качестве переводчика испанского и английского языков в Комитет молодежных организаций ЦК ВЛКСМ. Проработав там около двух лет, он выехал в долгосрочную командировку в Колумбию.