– Ну и валяйся здесь. Кто-нибудь не заметит тебя и пнёт. Так и покалечиться недолго.

Но он сам же не дал мне уйти. Обхватив мою ногу, Наркоман, не открывая глаз, вяло спросил:

– Когда у тебя один глаз, какая разница, правый он или левый?

Лишенная возможности спастись от его бреда, я осторожно присела на один из барабанов. Наркоман ещё немного молча повалялся, развязал шнурки на моем ботинке и уселся рядом, только на полу.

Выглядел он потрепанным. Изношенные до дыр светлые джинсы были совсем ветхими. Грязная, вытертая рубашка в клетку поверх черной майки, измятая, потому что он спал в ней. Зато, когда он открыл глаза, я увидела радужки удивительного глубокого голубого цвета:

– Ты не ответила.

От его вопроса у меня уже начинала болеть голова:

– Почему ты спрашиваешь?

– Я имею в виду, – Наркоман задрал голову, смотря на меня снизу вверх. Он пропустил мимо ушей то, что я у него спросила: – Я имею в виду, если у тебя один глаз вообще. От рождения. Не два, а один, как у циклопа, понимаешь?

Я смотрела на него, как на невразумительного ребенка. В сущности, именно таким он и был. Этот человек то ли вовсе не повзрослел, то ли с каждой новой дозой наркотика всё глубже погружался в детство.

– Мне тут кое-что пришло в голову, – тон его голоса был таким, будто бы он делится со мной секретом.

– Ну, и?

– Эй, прояви немного вежливости, – Наркоман монотонным поучающим голосом проговорил: – Так будет лучше. Спроси меня: «Что же пришло тебе в голову?».

– Что же пришло тебе в голову? – Повторила я с издёвкой.

– Мне пришло в голову, что меня теперь часто упоминают как «этого человека». Раньше так не было. Раньше было скучно, ещё более скучно, чем теперь, но никто не называл меня так. Это всё из-за этих двоих. Это после них я стал «этим человеком». А меня когда-то даже звали по имени…

Выслушав его путанный монолог, я растерла ладонями лицо, чтобы собраться с мыслями, и задумчиво почесала коленку.

Он сделал то же самое, но только просунув пальцы в огромную дыру в джинсах на колене. Взгляд Наркомана был рассредоточенным, сонным.

Светлые русые волосы, светлые ресницы… Рассматривая его, я подумала, что он наверняка был очень красивым ребенком. Улыбчивый малыш с солнечными локонами до плеч. Мамы таких называют ангелочками.

И каково же теперь нашим мамам видеть своих ангелочков повзрослевшими, усталыми, в изодранных грязных джинсах и кедах, у которых едва не отваливаются подошвы. Спящих у пыльного порога чужого дома.

Мне почему-то захотелось верить, что у Наркомана нет родителей. И при виде его ничье сердце не разрывается на части.

– Знаешь, Кнопка, я несчастный человек. При виде меня ничье сердце не разрывается на части. – Наркоман грустно посмотрел мне в глаза.

– Можно задать тебе один вопрос?

– А ты спрашиваешь разрешения, чтобы получить отказ? – Он удивленно изогнул правую бровь. – Задавай.

– Тебя все называют «Наркоман». Это потому, что ты принимаешь наркотики?

Он громко рассмеялся:

– Ну, очевидно, да.

– Тебе стоит бросить, слышишь?

Наркоман закрыл глаза, продолжая улыбаться. У него на лбу сложились усталые складки. Он вытянул ноги, положив голову на поверхность Там-Тама:

– Ты пришла увидеть Юлия. А его нет. Он ушел ещё утром, переступил через меня.

– Давно вы с ним друзья? – Осторожно спросила я, убирая разметавшиеся волосы с его лица.

От приступа смеха Наркоман едва не подавился воздухом:

– Друзья… Нет. Это с Фредом они друзья, не со мной. И Сатира стоит нашего режиссера, ещё как стоит.

Сатира… Теперь мне казалось, её так просто увести у Серого Кардинала. Нужно лишь найти в ней настоящие, живые нити и потянуть за них. Оболочка, которую она так старательно вокруг себя создала, не будет существовать вечно.

– Хочешь, я скажу тебе, что будет, – Наркоман уже снова погружался в очередную волну своего бреда. – Ничто не будет существовать вечно. Даже Сатира его однажды бросит. Его одна уже бросила… А мы его потом на помойке нашли. А этот зануда, Фред, сказал, что третий нам не помешает, что будет весело… – Он глубоко вздохнул, грустно моргнув. – Ничто уже не будет весело. Я не боюсь, но мне кажется, я сам оказался лишь инструментом для игры, а не участником. Мы ещё только начали играть, а он уже победил. Фред. – Он потыкал меня указательным пальцем в колено, привлекая внимание. – Знаешь, как неинтересно играть, когда уже знаешь, кто победитель?

– Ну, и?

– А вежливость где?!

– Ну, и как же неинтересно?

Наркоман махнул на меня рукой, сердито отвернувшись:

– Ты не поймешь.

– Тогда зачем было меня спрашивать?

– Я хотел, чтобы ты спросила.

– Я пойду.

Уже возле самой двери он снова попытался остановить меня, взволнованно пробасив:

– Стой!

– Ну?

– Ты не должна приходить сюда снова.

– Это ещё почему?! – Моё возмущение было вполне оправданно. Неужели я должна прекратить приходить сюда лишь потому, что это он так сказал мне?

– Потому что я так сказал. – Наркоман почесал затылок, возвращаясь к спокойному тону.

– Слушай, мне жаль тебя. – Он хотел меня перебить, но я повысила голос: – Ты, наверное, хорошо разбираешься в людях и вообще отличный парень, но… – Я остановилась, передумав говорить ему в лицо гадости: – Тебе нужна помощь. Желаю тебе поскорее найти хорошую клинику.

Хоть он и повторял часть моих мыслей вслух, мне он не нравился. Что-то было в нем не так, что-то холодное, чужое.

Выйдя из дома, я на секунду остановилась, услышав его задумчивый голос, повторяющий мои последние слова:

– Странно. Не договорила. Желаю тебе поскорее найти себе хорошую клинику подальше от меня. Зато, это правильно. И очень вежливо.

Мне нужно было успеть на встречу с Никки. Взглянув на часы, я поняла, что опаздываю уже на десять минут.

В книжном магазине было очень тихо, почти безлюдно. Лишь несколько молодых людей стояло возле стеллажей с книгами, но вряд ли они собирались что-то покупать. Обычное дело – проходя мимо, зайти, чтобы прочитать главу-две из книги, которая пылится среди прочих на полках уже не один месяц. Этим книжные магазины немного напоминают библиотеки. Но только если в библиотеке совершенно пустынно, как в храме забытой религии, то в магазине ещё можно увидеть вымирающих «староверов», число которых уменьшается день ото дня. Зато ни у кого нет права судить, кто виноват в этом: читатели, закрывшие свои души для испепеляющих историй, или авторы, эти истории пишущие.

У людей всё как не у людей. Книги нельзя читать в магазине, за них здесь можно только заплатить. Возможно, именно этот негласный запрет и привлек сюда этих жаждущих нарушить табу читателей, ставших свидетелями моей ссоры с Никой.

– Между нами всё кончено, – тон её голоса подразумевал, что она не потерпит никаких возражений.

Хорошо, что Никки не умеет угадывать мои мысли, как Наркоман. «А разве между нами что-то вообще было?» – пронеслось в моей голове.

– Что теперь? – Все интонации куда-то исчезли. Кажется, это был даже не мой голос.

– Я всё знаю.

– Хорошо. Всё кончено. – Я развернулась, чтобы уйти, но она яростно схватила меня за руку:

– Да как же ты можешь со мной так поступать?! – Истеричные нотки зашкаливали где-то на высоких частотах у самого потолка, неприятно разрезая слух. – Я виделась с Тодом. Он рассказал мне, что у тебя роман с Сатирой!

Ну, неужели сегодня никто не даст мне уйти в тот момент, когда я этого захочу? Без лишних разговоров, без глупо потраченного времени.

Обернувшись, я выпалила:

– С Сатирой?! Ты с ума сошла! Ты же сама видела, что мы с ней как кошка с собакой! Я же не…

– Да, а значит, если бы она тебя не отталкивала, ты была бы не против, так?..

– Подожди, – до меня начал доходить смысл её слов, сказанных ранее. – Ты виделась с Тодом? Зачем?

– Он рассказал, что ты почти каждый день в этот проклятый дом приходишь! – Она уже начинала заливаться краской, ещё пару минут, и истерика перерастет в шквальный ветер. – Я боялась, что ты Юлием увлеклась, а ты, оказывается, всё это время гонялась за Сатирой!