– Отпусти, не трогай меня! – Паника подступила к горлу, разливаясь слезами по моему лицу.

– Это подло с твоей стороны, знаешь ли,  – она смотрела на меня немигающим взглядом, притворно растягивая своё ледяное личико в умиляющейся улыбке: – Я столько всего сделала, чтобы оказаться рядом с ним. Я столько всего продолжала делать, чтобы удержаться на этом месте, на которое он никого не подпускал до меня. Я играла столько ролей, что тебе и присниться столько не может, Кнопка. А ты пришла, и не просто увела его, но ещё и на меня наплевала.

Резко выдернув свои руки из её ладоней, я слетела с кровати. И, лишь больно ударившись копчиком о жесткий бетонный пол, я поняла: Сатиры на моей кровати не было. Грязно-белые перья из разорванной подушки кружились в темноте палаты, создавая иллюзию пушистого снега. Сухой пух мешал дышать, от него саднило горло. Только кисти рук ещё немного покалывало от вновь разлившейся по капиллярам крови.

– Господи, – я закрыла лицо руками, дрожа от озноба. – Ведь мне же всегда и во всем везло…

– Не заключай договоров с Господом Богом,  – за спиной моей послышался мелодичный голосок: – Всё это заканчивается нехорошо, вспомни о бедной маленькой холодной Мэри…

Не оборачиваясь, я бросилась к окну. И споткнулась обо что-то плоское и твёрдое, лежащее на полу. Взгляд мой упал на книгу, раскрытую где-то на середине. По страницам, испещренным строками черных букв, порхали, кружась на ветру, невесомые синие цветочки, лишенные влаги и жизни.

Я даже не успела понять, почему окно уже открыто. Босые ноги соскользнули с шершавого деревянного подоконника, зацепляя подошвами десятки мелких пакостных заноз.

«Какая глупость», – промелькнуло у меня в голове, когда мое тело уже оказалось на земле: «Выброситься со второго этажа».

Неприятно ныла и мокла голова. Я упала на спину, и сил подняться не было. Холод жестоко ударял по телу, пошло лез под фланелевую больничную пижаму.

– Ты поймешь меня однажды, обещаю,  – Сатира сочувственно гладила меня по голове, заботливо вытирая слезы, скатывающиеся из уголков моих уставших глаз: – Ну, ну, я здесь, с тобой. Всё хорошо.

А мне не верилось. Не верилось, что последняя холодная прогнившая листва настолько ненавидит меня, что готова медленно, искусно убивать мой разум, замораживая мысли ещё до того, как они вырывались наружу.

– Не плачь, – всхлипнула Сатира, и её подбородок судорожно задрожал: – Не плачь, Родная, иначе я тоже заплачу…

Я закрыла глаза, чтобы тяжелые капли освежающей воды не заливали мне мир. Капли барабанили по векам, по моему лбу, протекали по телу к земле, шуршали в изгнившей сырой листве, остужали боль раздраженных занозами ног.

Бархатная промокшая нежная рука заботливо легла мне на лицо, прикрывая и без того закрытые глаза:

– Посмотри, идет последний осенний дождь.

Примета № 17. Птица, залетевшая в дом – это душа умершего. Не стоит оставаться в таком доме на следующую ночь

21 ноября

Развалины старого детского садика были покрыты тонким слоем медленно, но уверенно падающего снега. Теперь снежинки могли быть уверены, что падая с небес, они не найдут на земле смерть и разочарование. Разочарование, скорее, находили мы, ступая по этим нетающим на холоде посланникам неба.

Как и прежде, входная дверь была не заперта. Спустя три недели здесь почти ничего не изменилось, и всё же…

На каждой вещи лежал отпечаток грустного времени. В дом, через вечно незапертую дверь проникли серость и запах скорой зимы. Какое-то неосязаемое покрывало сделало каждый предмет чуть менее ярким, каждый звук – чуть менее громким, каждый взгляд бродивших здесь сумасшедших – чуть более тусклым и омертвевшим.

Незримая перемена затронула и самого хозяина дома. Затронула больше, чем остальных его обитателей. Юлий с усталым, скомканным выражением лица спустился по лестнице и прошел мимо меня к Песочной Комнате. Меня он не удостоил даже взглядом:

– Тебя здесь не ждали.

Его фигура в чёрной поблекшей рубашке исчезла за тяжелой дверью. Я сделала шаг, но остановилась. Холодный прием сломил во мне желание идти следом.

За спиной кто-то ярко чиркнул спичкой. Наркоман, сочувственно сложив брови домиком, смотрел на меня своими не потускневшими голубыми глазами:

– Идем.

Он отвел меня за руку в комнату напротив Песочной. Туда, где мертвые птицы сверкали своими глазами, словно хрустальными звёздами.

– Я не думала, что он меня так встретит… – Я выдернула свою ладонь из ладони Наркомана, присаживаясь на пол. Светловолосый верзила с недоумением посмотрел на меня и тоже уселся напротив:

– А о чём же тогда ты думала?

Невольно пожав плечами, я опустила взгляд. Мне нечего было ответить. Ни о чем я не думала, вновь переступая порог этого дома, прежняя яркость которого заметно обветшала.

Наркоман указательным пальцем постучал мне по коленке, привлекая внимание:

– Посмотри на меня, пожалуйста.

– Что? – Я с надеждой подняла голову.

– Юлий приходил к тебе в больницу для того, чтобы спросить тебя о Сатире?

– Да, именно. Ему было даже всё равно, как я себя чувствую…

– И что же ты ему ответила? – Наркоман с любопытствующей улыбкой склонил голову набок.

– Я ответила, что ничего не знаю о Сатире, – меня немного удивляло то, что он спрашивал у меня об этом.

Его глаза стали ещё более глубокими, а улыбка ещё больше расплылась по лицу:

– Скажи… Ты солгала ему, Кнопка?

– Почему ты об этом спрашиваешь? – Я не выдержала и сорвалась: – Почему ты думаешь, что именно я могу знать о теперешнем местонахождении Сатиры? А, быть может, ты просто ошибаешься? Или, ещё вариант: Сатира сама не хотела бы, чтобы её искали. А возможно, Юлий не так уж и хочет, чтобы её нашли…

– Ты почти права, – он кивнул мне головой в знак согласия: – Юлий не мечется в поисках своей бывшей девушки. Он завел себе другую принцессу.

– Что?!..

Что-то разбилось во мне, когда я услышала эти слова. Что-то, что я бережно хранила и оберегала. То, что даже Юлий с его новым холодным голосом и безразличием не смог растоптать. Выходя из больницы пару дней назад, я по-прежнему верила, что для меня в этом доме всё ещё есть место.

– Да, – Наркоман, говоря уже без улыбки и насмешек, звучно растягивал слова, с интересом наблюдая за моей реакцией: – Ее зовут Вэл. Она маленькая, худая и ей семнадцать лет. Как тебе такое, а?

– Почему он не стал искать Сатиру? Почему он не дождался её возвращения? Он же сам говорил мне, что она ему всегда и всё прощает… – На самом деле, мне хотелось кричать, разбивая о головы окружающих грязные пепельницы.

Наркоман грустно улыбнулся:

– Не дождался её возвращения? Нет, Кнопка… Ждать Сатиру достойны только короли. Юлий же – всего лишь Серый Кардинал. Ничто не вечно, помнишь?

– Ты тоже знал её? – Я попыталась вспомнить имя девушки, о которой мне рассказывал Юлий, но я не смогла.

– Нет, не знал. – Наркоман покачал головой: – Это он рассказывал мне о ней.

Но я уже не слышала его. В голове крутились слова, произнесенные призраком Сатиры: « Ты поймешь меня однажды, обещаю ». И я поняла, отчасти. Я ещё не выздоровела, а он пришел в больницу спрашивать, знаю ли я, где его бывшая подружка. Я ещё не успела вернуться, а он уже заменил нас обеих другой, семнадцатилетней. Он наступил подошвами грязных засаленных ботинок на мои чувства, на моё признание. Мне стало неприятно, холодно и плохо. В Наркомане я хотела найти поддержку, но и он не мог сообщить мне хороших новостей.

– Что теперь будет, Наркоман?

А он невразумительно пожал плечами:

– Я не мог предвидеть того, что появится ещё и эта девчонка. Она действительно неглупа. Но, по-моему, лучше бы он всё же нашел Сатиру. Без неё стало трудно просчитывать его поступки. Мне казалось – я всё продумал…

– Ты говоришь непонятно, – я путалась в его быстротечных словах, словно в паутине: – Скажи мне, что теперь будет, Наркоман? Что ты думаешь?